СПИРИТУАЛИЗМ КАК МОНИСТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА ФИЛОСОФИИ[141]
В моих прежних статьях и сочинениях мне уже не раз приходилось указывать, что возможны только три типических системы монизма в философии — две положительных и одна отрицательная.
Такую лишь троякую возможность я старался обосновать из коренного устройства нашего ума. При этом я выдвигал положение, которое неоднократно доказывал[142] и которое само по себе представляется в достаточной степени убедительным, почему я и не буду на нем останавливаться долго, а только на него сошлюсь. Смысл этого положения в следующем: наша мысль всегда должна отправляться от чего-нибудь данного, от непосредственно или интуитивно сознаваемого и переживаемого; это относится и к нашему пониманию даже самых абстрактных истин: они всегда в последнем основании бывают отвлечены от чего-нибудь наличного сознанию, — в этом неизбежное и непременное условие положительной содержательности каких бы то ни было наших утверждений.Между тем обыкновенная человеческая интуиция имеет дело только с данными двоякого рода. Во-первых, она обращена на внутренние переживания человеческого духа, т.е. на нашу субъективную психическую жизнь во всем ее разнообразии и составе, куда принадлежит и наша мысль со всем, что в ней действительно и прямо дано, и наше чувство, и наша воля, и всякая наша активность; сюда же относятся и наши ощущения, и все наши внешние воспри- ятия, поскольку они являются наличными событиями нашей душевной жизни К По аналогии с этим внутренним целым нашего субъективного существования мы невольно предполагаем внутренний мир окружающих нас других одушевленных существ, каждое из которых живет своею особою субъективною жизнью, отличною от нашей и трансцендентною[143] нашей. Во-вторых, пользуясь некоторою определенной частью или областью наших психических переживаний, главным образом ощущениями наших внешних чувств, и мысленно перенося элементы этих переживаний за пределы нашего непосредственно данного субъективного мира, как что-то независимое от него, мы составляем из них образы внешних материальных вещей и внешних материальных процессов.
Других интуитивных данных в нашем сознании нет, потому что мы все непосредственно и прямо переживаем или как свои действия и состояния, или как принудительно ощутимое нами сопротивление и противостояние нам какого-то чуждого и внешнего нам бытия[144]. Отсюда получается воззрительный[145], или интуитивный, постулат нашей мысли: что не содержит в себе никаких психических или физических признаков, того мы не в состоянии действительно мыслить как реальное. Что ничего не думает и ничего не чувствует и ничего не хочет и что, в то же время, не обладает никаким протяжением, никак не движется и не проявляет себя ни в каких других материальных действиях или состояниях, то представляет в наших глазах совершенное отсутствие бытия. Мы можем понять лишь такую реальность, которая обладает или духовными, или материальными свойствами.Для метафизики[146]это значит: мы только тогда можем иметь содержательное метафизическое знание, если трансцендентное нашему сознанию реальное бытие, из предположений о котором слагаются все метафизические теории, духовно или материально в себе. В противном случае метафизическая реальность для нас абсолютно непостижима и закрыта; если она и существует, мы не можем составить о ней никакого содержательного или положительного понятия: мы можем ее мыслить только чрез последовательное отрицание всех понятных нам признаков. Так получаются три чистые типа монистического (т.е. приписывающего всем вещам однородную сущность) понимания мира: 1) спиритуализм (признание истинно сущего за дух), 2) материализм (признание всего реального за бытие, всецело и в себе внешнее. При логически последовательном развитии это понятие приводит к утверждению у метафизической реальности только геометрических и механических свойств, а в последнем результате к признанию протяженности и непроницаемости за коренные атрибуты всего материального). Таковы два положительные типа монистического миропониманияНо рядом с ними существует еще один, уже чисто отрицательный тип: агностицизм, или ноуменализм (образуя последнее обозначение от кантовского термина ноумен).
Он заключается в признании, что метафизическая реальность есть абсолютно непостижимая сущность, не содержащая в себе никаких понятных для нас признаков и отношений и не обладающая ни материальными, ни духовными свойствами[147].Конечно, здесь я говорю только о чистых, так сказать, предельных типах монизма. В действительности эти основные типы, даже в системах по намерениям своим монистических, сплошь и рядом смешиваются и разнообразно сливаются между собою. Так, в конце XVII и в XVIII вв. было весьма распространено и до сих пор очень популярное воззрение, по которому единый, совершенно непостижимый и непонятный творец мира создает вещественную природу, в которой нет ничего, кроме механических свойств и процессов, а в центре ее помещает человека, соединяющего в себе вещественное тело с нематериальным духом. В такой концепции явным образом присутствуют и агностические, и материалистические, и спиритуалистические предположения. Еще яснее подобное смещение наблюдается в тех системах, авторы которых сознательно уклоняются от монизма и принимают несколько взаимно несходных и независимых начал в существующем. Но, вообще говоря, если отвлечься от конкретных частностей отдельных философских теорий, в истории, как мною было на это уже не раз указано[148], можно вьщелить два коренные типа слияния и сочетания различных философских принципов: 1) первобытный и безотчетный, в которыми материальные и духовные определения перемешиваются между собою при объяснении жизни просто по отсутствию ясного понимания существенного различия между ними, — таков гилозоизм (особенно у древних); 2) основанный на сознательном противопоставлении духа и материи как двух независимых и все же одинаково реальных начал мира — таков дуализм[149]. К этим общим типам, пожалуй, можно было бы присоединить и третий (отчасти уже характеризованный приведенным выше примером), хотя этот последний тип редко находил себе сколько-нибудь последовательное выражение: я разумею те философские теории, по которым радом с материей и духом реально существует их общий источник, в котором нет ничего духовного и ничего материального и который в одинаковой мере возвышается над признаками того и другого[150]. К этому типу отчасти приближается Спи- ноза в своем настойчивом отрицании всякой аналогии между мышлением человеческим и Божественным, а в особенности в своем учении о бесконечном множестве абсолютно непостижимых для нас атрибутов единой субстанции, еще более Шеллинг в некоторых положениях своей философии тожества.
Можно говорить об известном совпадении с таким типом миропонимания и по отношению к панлогизму Гегеля, насколько он, по крайней мере, противополагает абсолютную идею в ее логической стихии — столь возвышающуюся над всеми конкретными определениями, что в первых моментах ее развития для нее бытие не отличается от небытия, — чисто внешнему бытию материальной природы и внутреннему в себе и для себя бытию самосознающего духа[151]. Наконец, сближаются с рассматриваемым типом и те представители реалистического монизма последнего времени, которые, признавая абсолютный параллелизм духовного и физического порядков явлений, обосновывают его из единой непостижимой сущности, одинаково непохожей ни на один из этих порядков. Для обозначения такого миропонимания, принимающего тройственность основных видов бытия, можно было бы, по аналогии с дуализмом, воспользоваться несколько искусственным термином триализм.Таким образом, всех типов философского понимания мира, и смешанных и чистых, можно указать пять или шесть, — во всяком случае, едва ли многим больше, если, по крайней мере, иметь в виду существенные и принципиальные различия философских миросозерцании между собою. Во избежание недоразумений я опять повторяю, что останавливаюсь на типических различиях в самом содержании философских взглядов на действительные свойства сущего, а не в их методологическом обосновании и не в воззрениях их авторов на природу познавательного процесса. Поэтому при группировке типов философского миропонимания я ничего не говорю об эмпиризме, рационализме, критицизме, позитивизме и т.п. как о независимых членах устанавливаемой классификации: если б я поступил иначе, я тем самым нарушил бы логическое основание принятого мною деления. А что философские учения можно, помимо всего другого, разделять просто по их содержанию — точнее, по различию высказываемых в них воззрений на действительную природу существующего, — с этим едва ли кто станет спорить; ведь во всяком человеческом рассуждении приходится различать между тем, как человек доказывает, и что он доказывает.
Конечно, избранный философом метод может в известной мере предопределять полученные им выводы, и, с другой стороны, общее направление наших умственных интересов и взглядов может нас заставить предпочесть одни методы исследования другим, и в этом смысле нельзя отрицать внутренней связи в каждом данном философском построении между его содержанием и его методом. Но никак нельзя отрицать и того, что, во-первых, метод исследования все же не есть его результат и их можно рассматривать отдельно; что, во- вторых, как то показывает история, философы нередко приходили к одинаковым взглядам, идя самыми разнообразными путями и пользуясь самыми различными методами, и что, обратно, одни и те же методы неоднократно приводили отдельных мыслителей к самым противоположным концепциям бьггия. Спиноза в своем методе был строгим картезианцем, но это нисколько ему не помешало прийти к мировоззрению, весьма отличному от мировоззрения Декарта и его верных учеников. Диалектический метод Гегеля, казалось бы, органически слитый с его своеобразным миросозерцанием, тем не менее был использован среди его последователей для защиты и христианского теизма, и натуралистического пантеизма, и сенсуалистического материализма. С другой стороны, мы видим, что Дж. Берклей и Артур Кольер пришли к совершенно одинаковому взгляду на мир, отправляясь от существенно различных приемов философской аргументации; далее, нельзя отрицать довольно близкой аналогии между основными философскими воззрениями Берклея и Фихте старшего, а возможно ли придумать более кричащее различие двух методов, как метод Берклея и метод Фихте? В XIX столетии было довольно обычным и распространенным явлением провозглашать философию Спинозы высшим откровением истины, а много ли поклонников Спинозы усвоили себе его геометрический метод философского исследования? Количество подобных примеров можно было бы значительно увеличить.Вполне аналогичные соображения относятся и к гносеологическим предпосылкам отдельных философских учений: тожество гносеологии у данных философов вовсе не служит ручательством за одинаковость их миросозерцания, как и обратно, различие в гносеологии не является непременным признаком различных взглядов на существующее.
Что можно представить себе более определенное и даже исключительное, чем гносеология критицизма? Казалось бы, по крайней мере, для «критической» теории познания, не может быть двух разных взглядов на действительность. А между тем среди представителей критицизма нас встречают и спиритуалисты, начиная от самого Канта, и крайние субъективные идеалисты, и реалисты, и совершенные иллюзионисты, и, наконец, такие люди, которые гордо отказываются от всяких онтологических проблем и сосредоточивают все свое глубокомыслие на одном вопросе: что нужно придумать, чтобы современная наука, а также другие культурные ценности современной жизни получили в наших глазах возможно более непоколебимый вид? Из всех приведенных фактов с совершенною ясностью вытекает следующий результат: исторически известным философским системам приходится делать разные классификации, смотря по тому, исходим ли мы из различия в их методологических приемах, или в их гносеологических предпосылках, или, наконец, в объективном содержании их утверждений о том, что доподлинно существует в нас и кругом нас.