2.2. Троякое определение культуры
Описав, что, собственно, имеется в виду, когда мы говорим о культуре, можно выдвинуть три ее аналитических определения, ведущие от уяснения сути феномена культуры к ответу на вопрос: «Как возможна культура?».
Каждое из этих трех осмыслений культуры единственно и всеобще, оно вбирает в себя все признаки и феномены культуры. Речь идет лишь о трех осмыслениях этой целостной, неделимой культуры в жизни и сознании человека.(1) Первое определение лишь фокусирует тот образ культуры, что был намечен выше: культура есть форма одновременного бытия и общения людей различных — прошлых, настоящих и будущих — культур, форма диалога и взаимопорождения этих культур в точке (на границе, в скрещении горизонтов, в начале-начинании) их общения. Время такого общения — настоящее; конкретная форма такого общения, со-бытия (и взаимопорождения) прошлых, настоящих и будущих культур — это форма (событие) произведения; произведение — форма общения индивидов в горизонте общения личностей, форма общения личностей как (потенциально) раз-личных культур.
599
(2) Второе определение. Культура — это форма самодетерминации индивида в горизонте личности, форма самодетерминации жизни, сознания, мышления; то есть культура — это форма свободного решения и перерешения своей судьбы в сознании ее исторической и всеобщей ответственности.
Произведения, орудия культуры это действенный и вещественный
образ само-определения человека в смысле и существе бытия,
собственного и несобственного. Они из-обретены и устроены человеком
так, чтобы отражать (как отражают атаку), преломлять, преобразовывать
все мощные силы детерминации извне (и из-нутра ...), усиливать слабые
возможности ответственной само-бытийности, призванной быть
единственный раз единственным тобой — вопреки роковым
предрешенностям давнопрошедших исторических времен
(Plusquamperfectum), вопреки демоническому могуществу социальных идолов, вопреки каким-нибудь вовсе неведомым космическимх влияниям, генетическим и прочим сверх-, под-, бес-сознательным обреченностям.
Ничто не господствует над человеком без его тайного творческого согласия, не будучи им мечтательно, расчетливо, самозабвенно сочиненным. Вещи культуры — поэтические, теоретические, философские… — суть орудия опамятования в этом самозабвении.Культура, как целостный феномен сочиненияющего из-обретения человеком собственного бытия, подобна своего рода пирамидальной линзе, вживленной своим острием в хрусталик нашего духовного зрения. Основание этой пирамиды — самоустремленность (самоотнесенность) человеческого бытия. На этом живом основании вырастают сходящиеся к вершине пирамиды грани культуры. Эти грани — философия, теория, искусство, нравственность… Только сходясь в “вершину” само-изобретения бытия, эти грани обретают смысл культуры. В таком понимании культура — не пыльное хранилище неких “ценностей”, подлежащих культуролгической инвентаризации, не инструментарий окультуривания “других” — как традиции, мировоззрения, идеи, образцы, принципы, законы, нормы…Все это лишь способы использования и функционирования культурных вещей в структурах наличных социальных систем. Но собственный смысл эти вещи открывают в средоточии культуры, где они обращены на себя как всеобщие (зачастую виртуальные) интенции самоустремления, самовопрошания человека, как опыты возвращения к началам-начинаниям и производящим источникам бытия.
В искусстве человек, обреченный всей своей чувствующей плотью и душой встраиваться в наличные формы восприятия, воображения, эмоциональной интонированности, свободно заново формирует культурную
600
физиологию своей восприимчивости (слух, зрение, кинестезию…), заново складывает эстетическую плоть и духовный смысл человеческого общения (автор — читатель; Я — другое Я — Ты). Им складываются и в нем — через века — общаются “малые группы” индивидов, живущих, погибающих, воскресающих в горизонте личности.
В философии мышление преодолевает инерцию “продолжения” и “наращения” логических цепочек — от поколения к поколению — и возвращается к исходным началам мысли, тем началам, когда бытие мыслится как возможное; мысль предполагается в своем изначальном самообосновании.
Силой философии человек каждый раз распахивает свой мир неведомому бытию и снова восходит к истоку и исходу целостного доисторического бытия мира и своего собственного бытия. Сопряжение таких индивидуально-всеобщих начал (а не продолжений) мысли и бытия формирует реальную изначальную свободу общения и диалога насущных друг другу смыслов бытия — диалог культур.В нравственности традиционные, общепринятые, писаные и неписаные заповеди, нормы, императивы морали “подвешиваются” (говоря языком Киркегора) в трагически сгущенной атмосфере уникального “казуса”, перипетии, где индивид, словно в первый раз совершающий поступок, оказывается — как новый Адам (новый Эдип, новый Гамлет…) — единственным автором своей — и всеобщей — ответственности. Здесь — перед необходимостью первого хода, поступка — он вступает в нравственное общение с индивидами иных “нравов” (этосов, норм, конфессий, эпох): мы сообщники в преступлении поступка.
В теоретической мысли решительный сдвиг обусловлен способностью теоретической системы углубиться в “кризис оснований”, поставить под вопрос основополагающие понятия, исходные определения и аксиоматические очевидности. В этой точке даже естественнонаучная мысль обнаруживает себя как форму культуры, как особую культуру теоретизирования (т.е. развертывания горизонта всеобщности), неявно всегда уже находившуюся в диалоге с другими возможными культурами теоретического.
Как функции и сферы цивилизации эти грани расходятся, как обращенные в себя формы культуры они сходятся, фокусируется в острие, в вершине культурной линзы. Эта вершина — точечный акт свободного самоопределения, воспламененный собранностью всех этих граней в неделимую точку и уникальный для каждого индивида.
Итак, в антропологическом основании идеи культуры лежит идея человеческого бытия, как бытия самоустремленного. Человеческий “эстезис”, его чувственная плоть эстетична: в его зрение, слух, осязание
601
встроены вторые, обращенные к первым восприятия: зрение зрения (начало живописи), слух слуха (начало музыки) и т.д.
В человеческую жизнедеятельность встроены из-обретающие ее “искусства”. Человек в своем бытии отнесен к бытию, т.е. вынесен за его пределы, благодаря чему он и есть существо онтологически сознающее и мыслящее. Самоустремленность человеческого бытия детерминирует... свободу человека по отношению к формам и силам всегда уже наличного, состоявшегося, случившегося (и случайного) бытия, предопределяет принципиальную нетождественность человека его собственным орудиям (органам), целям, формам мысли и общения. Все это, разумеется, лишь онтологическая возможность, которая, есть, следовательно, также и возможность этой возможностью (быть человеком) не воспользоваться.(3) Третье определение (осмысление) все той же культуры. Этот смысл — “мир впервые...”. Культура в своих произведениях позволяет нам — автору и со-автору (читателю, зрителю, слушателю) — как бы заново порождать мир, бытие предметов, людей, свое собственное бытие из плоскости полотна, хаоса красок, ритмов стиха, философских начал, мгновений нравственного катарсиса.
В произведении культуры производится, собственно, возможность произведения, начинание, преодоление, решание. Тайна явления слова из немоты или невнятицы внутренней речи, мысли из глубин ее собственной темноты, космоса из хаоса, творения из замысла… Поэтому присутствие в нем “материи”, “сырья”, “сора”, “ничто” (или “сверхчто”) — необходимо. Именно поэтому в произведениях культуры этот впервые творимый мир с особой несомненностью воспринимается в его извечной, независимой от меня абсолютной самобытийности, только улавливаемой, трудно угадываемой, мимолетно останавливаемой на моем полотне, в краске, в ритме, в мысли.
Именно этот смысл культуры — ключевой в “собственной” культуре XX века и исходный для развиваемой философии культуры. Культура XX века в собственном своем определении есть культура начинания культуры из хаоса современного бытия, причем — в ситуации торможения в этом начале, постоянного возвращения к началу с мучительным осознанием своей личной ответственности — за культуру, за историю, за нравственность, вот сейчас, в этот момент возникающие впервые (или — обреченные никогда не возникнуть).
602