Внешние различия: модели комментирования
Старых способов историографического комментирования можно, условно говоря, назвать три: это поясняющие комментарии, теоретические комментарии и обзорные статьи о современном состоянии историографии.
Поясняющее комментирование. Под поясняющим комментированием я здесь понимаю самые разные виды текстов - это и введения к книгам, и рецензии, и статьи, разъясняющие что-либо в каких-то крупных работах, и конкретно-исследовательские статьи, начинающиеся с отсылок к некой историографической ситуации, с описания актуального состояния исследований и т.п. To есть, историографическое комментирование понимается здесь предельно широко. Такие ко\шентарии не всегда присутствовали в работах историков - многие из них начинались непосредственно со слов вроде «В году 1191...», и это oc- : : >:lr.!il M. Тем не менее, более стандартным способом историописания является все-таки составление некоего предисловия, где объяснялись бы цели и ход исследования, и почему так важно это исследовать. Такие комментарии вовсе не обязательно должны быть теоретическими, скорее даже наоборот. Достаточно вспомнить, что теоретические цитаты из классиков марксизма, необходимость вписать собственную работу в теоретический контекст марксизма-ленинизма воспринимались в советское время многими историками как нечто принудительное («не вставишь - вставят редакторы»), и точно также в современных исследованиях ссылки на M. Вебера, К. Гирца или теоретиков феминизма носят зачастую довольно вымученный характер, и это свидетельствует о том, что авторы вполне бы обошлись без этих теоретических отсылок[519]. Вместе с тем, сегодняшняя ситуация отличается от той, что была в 1970-е гг. Принудительность комментирования свидетельствовала о том, что комментарий в глазах историков не обязательно должен быть теоретическим. Сейчас, когда никакого административного принуждения в этих вопросах нет, даже весьма далекие от теоретических вопросов историки испытывают потребность ссылаться на Рикёра или Деррида.
При этом возникает смещение в функциях комментария. Если раньше комментарий должен был быть гораздо ближе к комментируемому, пояснять его, повторять то же самое в более краткой и четкой форме, то теперь, со ссылкой на какие-то теории, комментарий оказывается носителем некой внешней позиции, он как бы создает внутренний разрыв, внутреннее напряжение в исследовании. Как бы ни была адекватна ссылка на К. Гирца, она остается инородным явлением в тексте, это все равно цитата из К. Гирца, и это придает комментарию в целом относительную самостоятельность по отношению к комментируемому. Ранее существовавшие между ними иерархические отношения оказываются не столь однозначны.Схожие изменения можно проследить и в целом в отношении историков к теории, K теоретизированию, к философии. Хотя теоретизирование и не всегда было обязательной
. ·. і .·.> ■ ' ·' «.'-ра ; :' .h) пііі.іі . ·'.. "i : ..i ’ , ’’ ■ ! >
ментариев нет ничего нового - медиевисты и раньше писали теоретические введения к своим
..K..... .. ......... ..; ...1 ................... ..... ■.
монографиям, устраивали дискуссии в журналах, спорили с Гегелем и Марксом. Ho этот диа- _ лог истории и философии никогда не был постоянной величиной, и в положении теоретического комментария в последние годы можно проследить существенные изменения.
Еще не так давно в историографии была принято критиковать теоретическое мышление, упрекая его за неспособность отразить всю сложность конкретной исторической реальности — аргумент, от самого звучания которого сегодня уже веет анахронизмом. Один из наиболее известных примеров здесь - это неприязненное отношение к философии истории представителей «школы Анналов». При этом стремление отказаться от теории вступало в противоречие с тем, что историографические новации определялись прежде всего как методологические. Как отмечает Ж. Ревель в своей уже упоминавшейся статье о JIe Гоффе, в условиях слабого интереса к эпистемологии и открытой враждебности ко всяким попыткам философов вступить на территорию историка, в условиях сведения историографии к исследовательской практике, к «ремеслу», внутренняя несвязность проекта
л >.r.
от наших учителей. Научные позиции последних, передаваемые ими своим ученикам техники исследования, казалось бы сугубо научные и нейтральные, оказываются имплицирующими совершенно определенные политические установки. Об этом уже отчасти говорилось, так что приведу здесь всего один короткий и довольно типичный пример.
Так, К. Бидцик в своей книге «Шок медиевализма» стремится показать, что сложив. *. IL . . . » . . .
шаяся в Англии система изучения Средних веков с ее политическим и теоретическим молчанием имеет в своем основании отношение историков XIX - начала XX веков к их колониальному настоящему, как это видно из обстоятельств назначения профессором истории в Оксфорде У. Стаббса в 1866 г. Стаббс, в глазах Биддик, есть тот, кто заложил основы тех практик исследования, которые сегодня являются английской научной медиевистикой. Как напоминает Биддик, предшественник Стаббса на этом посту, Голдуин Смит, был активным участником комиссий по реформе образования, регулярно печатался в газетах, и был вынужден подать в отставку после того, как принял участие в деятельности Комитета Ямайки. Этот комитет, куда входили также Джон Стюарт Милль, Герберт Спенсер, Томас Хаксли и др., требовал суда над бывшим губернатором Ямайки, виновным в массовых казнях в ходе
подавления восстания на острове годом ранее. B отличие от Смита, Стаббс никогда не печа> ЧСІІіІ.· · ' ···'. НЄКОІІ ·» vc ir ' :
тался в прессе. Он также отказался преподавать историю после XVII века, считая ее недостаточно свободной от современньк споров. B награду за свое молчание в 1884 году он получил сан епископа Честерского, а в 1889 г. стал Оксфордским епископом[526].
Тем самым, постыдное положение медиевистики видится как нечто особенно вопиющее, поскольку она сознательно отворачивается от современности, поскольку в своих основах она есть «смотрение в сторону». Я уже писал о том, что Л. Паттерсон в 1990 г. находит в журнале «Speculum», со времени его основания, всего две статьи (Макилвейна и Джонсона), где затрагивается вопрос о положении медиевистики в современности.
И этому желанию смотреть в сторону противопоставляется, как я уже говорил в связи с исследованиями насилия, непосредственный взгляд на вещи, их отображение крупным планом, без релятивизации объяснительными моделями (то есть теми «предметными» теориями, которыми укрывались историки прошлого). 'Эта проблематизация вопроса об отсталости, как кажется, указывает на то, что увлечение новых медиевалистов написанием теоретических комментариев следует рассматривать как компенсацию былого молчания, как «догоняющее теоретизирование». Действи-
Л -.'., .,- .,. ..V
тельно, те комментарии, которые пишут новые медиевалисты - комментарии теоретические, и то, чем нам пришлось заниматься в предыдущих двух главах было в основном теорией. Ho вывод о «догоняющем теоретизировании» все-таки неверен. Утверждать это — означало бы спутать то презрение, с которым новые медиевалисты говорили о совершенно неприемлемой для них фигуре вечно отстающего и догоняющего историка, C тем, как они описывают собственные задачи, а они не имеют ничего общего с попытками догнать, и я об этом много писал во второй главе. Речь идет о прочерчивании границ по отношению к Новому времени, к помещению Нового времени в границы, в некую рамку, оказавшись в которой, новое время перестанет быть тем же, чем оно было до сих пор.
Обзоры историографии и «контекстуальная реинскрипция». Нечто подобное можно увидеть в статье Спигел и Фридмана о старом и новом медиевализме. B случае с этой статьей
·. к:>і ■ ··· ’ :i:n\"i ':i>r.,R- · .. · · .
мы имеем перед собой не теоретический трактат, а то, что напоминает обзорную статью о современном состоянии исследований. Я уже много говорил во второй главе, в связи с презен- тизмом, о практике написания обзорных статей и книг и о возражениях новых медиевалистов против таких способов осмысления историографии, но это не общеизвестно, и многие историки, прочитавшие статью Спигел и Фридмана именно в качестве обзорной, впоследствии пытались выяснить у своих американских коллег, действительно ли все обстоит так, как там описано.
Однако даже неамериканскому историку понятно, что что-то в этой статье не так.Например, говоря о концептуальной важности темы насилия в современной медиевистике и о все более частом обращении к ней медиевистов, Спигел и Фридман приводят в качестве примера книгу Э. Серл «Разбойничье родство: создание норманнского владычества в 840-1066 гг.»[527]. B этой книге Серл исследует становление герцогской власти в Нормандии X - середины XI веков, но речь идет, однако, главным образом о брачной политике герцогов и использовании ими скандинавских брачных обычаев - прилагательное «разбойничье» в названии книги имеет лишь значение эпитета, оно указывает на происхождение герцогского рода и его длительные связи с миром норманнов, на чуждость ему «цивилизованных» христианских матримониальных обычаев. O насилии в этой книге идет речь не более, чем в какой-либо другой, вполне «старомедиевалистской» истории государственности, где естественно упоминаются и войны, стычки, захваты и т.п., но сцен насилия
• '(■'· ’■ ·.*· · н м(Г;г H, ■ ·' I ·'
как таковых нет, оно не анализируется, не репрезентируется каким-то особым образом. Это историко-антропологическое исследование о матримониальной политике.
И другие примеры, используемые Спигел и Фридманом оставляют читателя в недоумении. B той же сноске, где упоминается Э. Серл, в качестве второго примера приводится полемическая статья T. Биссона о «феодальной революции» 1000 года[528] - вместе с ним в
' . ii.\il! !.... Іі......... і^ѴічИ.ѵ V;,..,--.bi.. - ....... ,
«новый медиевализм» стоило бы записать и всех прочих участников этой дискуссии, с конца 1950-х гг., от Дюби с Фоссье до Поли и Бурназеля с Бартелеми. Или, говоря об особом интересе новьк медиевалистов к смерти (наряду с гноем, заразными болезнями, низостями и т.п.), в качестве примера приводятся работы Ф. Пакстона («Христианизируя смерть»[529]) и П. Бински («Средневековая смерть»[530]) о связанных со смертью ритуалах в средневековом обществе.
B обоих случаях, и у Пакстона и у Бински, мне не удалось, однако, несмотря на всю заинтересованность, найти каких-то существенно новых аспектов в рассмотрении этой темы по сравнению с тем, чго некогда писали Ж. JIe Гофф или А.Я. Гуревич.Почему Спигел и Фридман избрали столь, как кажется, сомнительные и малоубедительные примеры? Они вполне могли бы сослаться на книгу Хайду «Субъект насилия», или на работы Д. Эндерс и на множество других работ, о которых я довольно пространно писал во второй главе. Почему вместо П. Бински было не упомянуть M. Кэмилла с его «Мастером
лп
смерти» ? Работы Хайду, Эндерс и Кэмилла настолько широко известны, что Спигел и Фридмана нельзя заподозрить в их незнании. Более того, эти три автора самым активным образом участвовали в различных новомедиевалистских изданиях, и их неупоминание в обзорной статье о новом медиевализме можно было бы поставить ее авторам в вину.
Возможно, однако, что речь все-таки не идет лишь об обзорной статье, и в ней были сознательно выбраны неожиданные для читателя примеры, вовсе не имеющие значение иллюстраций. (Хотя в наше время всякий медиевист знает, что там, где речь идет о Средневековье, иллюстрации не всегда оказываются лишь дополнением к «основному тексту».) Мы уже видели, что новые медиевалисты могут ссылаться на старых медиевалистов, но здесь происходит нечто гораздо более кощунственное - новыми медиевалистами в статье Фридмана и Спигел оказываются медиевалисты старые, порою уже умершие (как в случае Серл). Тем самым, не только работы самих новых медиевалистов оказываются содержательно неотличимы
от старомедиевалистских, но и собственно старомедиевалистские сочинения могут превра-
щаться в новомедиевалистские. Теоретические введения и историографические обзоры совершают «контекстуальную реинскрипцию» этих работ, обретающих, таким образом, совершенно чуждое им значение. Такого рода комментарии не помогают лучше понять Серл или Бински, а лишком хорошее знакомство с работами этих авторов, их адекватное прочтение, их
■ 'і.і'.· :І. U'viM,. < :.: :--. v;;. .. ., ... . ■ . Vi .
понимание и сохранение верности их собственному значению лишь мешают прочтению ком. 'ivv. i *>i . I . ■ : . .. Ui .U , .Oi, * *
ментария. Новомедиевалистский комментарий оказывается непригоден для тех целей, для которых комментарий использовался до сих пор. Комментарий не расширяет текст, не дополняет его, не стремится в него проникнуть, он остается внешним по отношению к нему.
Именно поэтому своеобразие новомедиевалистского комментария оказывается невидимо в рамках старых привычек зрения, отдававших приоритет «практическому воплощению» теорий, их применению, или же, наоборот, их выведению из «конкретного исследования», а соответственно, вместе с ним для старого медиевалиста остается незамеченным и сам переход от старого к новому, само место этого перехода. [531]
Надо сказать, что это изменение пространства инновации осталось незамеченным не только в историографии. Как пишет С. Жижек во введении к сборнику статей «То, что вы всегда хотели знать о Лакане, но боялись спросить у Хичхока», имея в виду современную кинокритику, «незамеченным в большинстве современных попыток интерпретации разрыва между модернизмом и постмодернизмом остается то, каким образом этот разрыв затрагивает сам статус интерпретации»49. Дискуссии о новом медиевализме подтверждают это более общее наблюдение.
Между тем, по замечанию Б. Гройса, постмодернизм не является новой эпохой, приходящей на смену модернизму, иначе бы он был новой современностью, то есть иным модернизмом. Постмодернизм есть иная интерпретация модернизмом самого себя50. He является ли и новый медиевализм иным комментарием к самому себе старого медиевализма? Мы уже видели, что новомедиевалистское комментирование отличается от старомедиевалистского. Вместе с тем, рассмотренное на фоне последнего, оно выглядит лишь как странное, гротескное переина- чивание добротных медиевистических трудов. Новые медиевалисты подобны тем мартышкам, чго кривляются на полях многих написанных в Средневековье священных текстов, и которых некогда исследовал Майкл Кэмилл. Ho так же, как и ужимки этих мартышек, новомедиевалист-
' ' ' : I '· · · - '
ские комментарии на самом деле оказываются не так уж просты, и здесь я хотел бы начать поэтому своего рода (введение в практику новомедиевалистского комментирования».
3.3.