Договор Игоря.

Вторым памятником русского законодательства в первом периоде был договор Игоря с греками, написанный в 945 г. Хотя в этом договоре большей частью повторяется то, что уже сказано в Олеговом, но есть и некоторые изменения и указания на такие стороны тогдашнего русского законодательства, которых не заметно еще в Олеговом договоре.

1. е указание договора Игоря касается значения земщины на Руси. Так, на первой странице договора (Лавр. сп., стр. 24) мы встречаем целый ряд имен послов, отправленных в Грецию для заключения этого договора. Здесь, кроме послов от Игоря, от сына его Святослава, от княгини Ольги мы встречаем имена послов от Сфандры, жены Улебовой, от какой-то славянки Предславы, от знаменитых дружинников и от купцов. Из этого видно, что в заключении договора участвовало все общество, что в делах общественных значение князя было ограничено и рядом с его властью рука об руку шла власть земщины.
2. е указание касается прав и положения русской женщины. В договоре упоминаются послы от женщин - от Сфандры, жены Улебовой, и от Предславы. Из этого официального указания мы видим, что женщины в тогдашнем русском обществе имели не только семейное, но и чисто гражданское общественное значение. Общество признавало их не только как членов той или другой семьи, но и как членов целого общества, до некоторой степени равных мужчинам. В этом указании заключается подтверждение 3-й статьи Олегова договора, в которой значится, что жена могла иметь имущество отдельно от имущества мужа. В договоре Игоря упомянуто, что жена может иметь не только отдельное имущество, но может и распоряжаться им независимо от мужа, потому что послы от Сфандры и от Предсла- вы могли быть не иначе, как по торговым делам; таким образом, мы находим здесь свидетельство не об одних только правах по имуществу, но и о личных правах женщины на Руси.
   Женщины римские и германские всю жизнь были под опекой: незамужняя под опекой родителей, замужняя под опекой мужа, а вдовы под опекой сыновей. Русские же женщины, напротив, находились под опекой только до выхода замуж, а вступив в замужество, они освобождались от всякой опеки. Что таким независимым положением пользовались не только варяжские женщины, но и славянские, видно из того, что в заключении договора участвовал посол от Предславы, конечно славянки, что можно заключить по ее имени. Кажется, с достоверностью можно сказать, что упоминаемая в договоре Предслава была вдова, ибо о ее муже в договоре нет упоминаний, тогда как Сфандра прямо названа женой Улеба. А вдова в то время вполне занимала место мужа; мужнин дом становился ее собственностью и назывался ее именем. Она делалась главой семейства и, в этом значении признанная обществом, пользовалась многими правами как прямой, непосредственный член общины. Это засвидетельствованное договором общественное значение русской женщины полностью согласуется со взглядом на женщину всего последующего русского законодательства. Так, по Русской Правде женщина по смерти мужа делалась главой семьи, так что при ней семье не назначалось ни опекуна, ни попечителя; жена по смерти мужа по своему усмотрению управляла своим и мужниным имением и по возрасте детей не отдавала в своем управлении никакого отчета. А по законодательству, современному Судебникам, жена по смерти мужа принимала на себя и обязанности мужа в отношении к обществу, поскольку они не противоречили ее полу; так, вдова даже несла воинскую службу, конечно не лично, но высылкой в поход определенного (по ее имению) числа вооруженных людей.
3. е указание касается значения бояр. Среди бояр времен Игоря были такие значительные мужи, что посылали от себя особых послов вместе с княжескими. Так, в договоре упоминаются послы: Улебог от Володислава, Прастень от Турда, Ли- биар от Фаста и др. Среди бояр, отправлявших послов, были и славяне, как, например, Володислав. Конечно, мы не можем признать этих бояр кем-нибудь вроде феодальных баронов западной Европы, потому что вышеизложенные исследования ясно доказывают, что феодализма у нас не было и не могло быть, но тем не менее нельзя не признать, что старейшие из бояр составляли сильную аристократию, имевшую свое значение независимо от службы князю, ибо если бы значение бояр заключалось в одной службе, то боярские посольства не имели бы значения при посольстве княжеском.
   В следующем периоде, когда значение бояр было ослаблено влиянием княжеской власти, мы уже не видим особых посольств от бояр, равно как и от других сословий земства. Так, во всех договорных грамотах князей 2-го периода и в подлинных списках посольств московских государей нет нигде и упоминания об особых послах от бояр[114]. Поэтому одно простое сравнение договорных грамот первого периода с грамотами второго периода ясно показывает большую разницу в общественном значении бояр в том и другом периоде. Из трех договорных грамот первого периода нет ни одной, которая бы писалась от имени одного князя без участия бояр; даже в самой краткой из них - в грамоте Святослава упоминается имя старшего дружинника Свенельда, тогда как все договорные грамоты второго периода, за исключением новгородских, писаны от имени одного князя. Нельзя предполагать, что упоминание о боярах было внесено в грамоты первого периода греками для большего обеспечения договорных условий, ибо, как мы знаем, греки не имели достаточных сведений

0. значении бояр на Руси. Доказательством этому может служить так называемый «обрядник греческого двора» , составленный императором Константином Порфирородным. В этом обряднике читаем следующее: «К владетелю России посылается граммата за золотою печатью в два солида с следующим титулом: Граммата Константина и Романа, христолюбивых государей римских к князю России». Это была обычная форма, принятая византийским двором в сношениях с русскими князьями, и в этой форме нет и упоминания о русских боярах, послание титулуется к одному только князю; из этого ясно, что византийцам не было известно важное значение бояр на Руси. Следовательно, упоминание о боярах в договорах первого периода принадлежит не византийцам, а самим русским.

4. е указание касается значения купцов в русском обществе. Из договора видно, что купцы, так же как и бояре, участвовали вместе с князем в договорах с греками и отправляли от себя послов.
   Это свидетельство указывает на купцов не только как на особое сословие, но и как на людей, имевших в то время большую силу в обществе. Во втором периоде, когда значение их, как и всех других сословий, уменьшилось, они не принимали никакого участия в договорах с иноземными государями. Так, смоленские грамоты, хотя они имели и торговые цели, написаны от имени одного князя без участия смоленских купцов, тогда как по всему тут следовало быть купцам, так как дело, главным образом, касалось их и по свидетельству грамоты 1229 года даже первоначально велось торговцами или купцами, как прямо сказано в грамоте: «Пре сей мир трудилися добрии люди: Рольфо из Кашеня, Божий дворянин и Тумаше Смольнянин, аже бы мир был до века». Это простое сравнение договорных грамот первого и второго периодов ясно показывает, что купцы в первом периоде пользовались высоким значением в русском обществе, какого они впоследствии уже не имели.
5. е указание (находящееся в 1-й статье и в заключении договора Игоря) свидетельствует о веротерпимости, которой отличалось русское общество времен Игоря. В договоре руссы разделяются на крещеных и некрещеных. В 1-й статье говорится: «И иже помыслит от страны русския разрушити таку любовь и елико их крещение прияли суть, да примут месть от Бога Вседержителя... а елико их есть не хрещено, да не имут помощи от Бога, ни от Перуна». (Лавр. сп., стр. 24). Подобное же указание находится в заключении договора, где говорится, что даже между русскими послами были христиане. Так, утверждая договор клятвой, русские послы говорят: «Мы же. елико нас хрестилися есмы, кляхом церковью святого Илии в сборней церкви и предлежащем честным крестом и харатьею сею... А не крещеная Русь полагают щиты своя и мече свое ноги, обручь свое и прочья оружья, да кленутся о всем, яже суть написана на харатьи сей» (Лавр. сп., стр. 27). Эта статья служит доказательством того, что перед тогдашним русским законом все были равны, к какой бы религии кто ни принадлежал[115]. А это опять служит сильным подтверждением тому, что русское общество сложилось и развилось под влиянием общинных начал.
   Община, принимая в свои члены всех без различия, не разбирая, кто к какому племени принадлежит, очевидно, не обращала внимания и на то, кто какую исповедовал веру, ибо при разноплеменности одноверие не представляет необходимого условия для вступления в общество. При одноплеменности же, и особенно при родовом устройстве общества, разноверие решительно невозможно.
6. е указание свидетельствует о сосуществовании в первом периоде письменных документов, выдававшихся правительством частным лицам. Во 2-й ст. договора говорится о проезжих грамотах, выдававшихся князем послам и купцам, отправлявшимся в Грецию. В этой статье говорится: «Ныне же князь русский рассудил посылать грамоты, е которых прописывалось бы, сколько кораблей послать, чтобы греки по этому знали, с миром ли приходят корабли». Очевидно, это была совер - шенная новость в тогдашнем русском обществе, ибо при Игоре же, как свидетельствует та же статья договора, вместо грамот употреблялись печати - для послов золотые, а для гостей серебряные. Но была ли заимствована эта новость от греков, мы не знаем, и в договоре не только не сказано, что это сделано по настоянию греков, но даже говорится прямо противное, т.е. что так рассудил сам князь русский. Что же касается употребления печатей, то это, кажется, было давнишним обычаем славян, ибо они употреблялись и у славян дунайских[116].
7. е указание, заключающееся в 5-й ст. договора, содержит в себе уголовные законы Игорева времени о разбойниках и ворах. В статье говорится: «...ежели кто из русских покусится отнять что-либо силою у наших людей и ежели успеет в этом, то будет жестоко наказан, а что взял, за то заплатит вдвое, а также и грек примет ту же казнь, ежели то же сделает с русским» (Лавр. сп., стр. 25). Эта статья соответствует Русской Правде, где сказано:« .за разбойника людие не платят, но вдадят его и с женою и с детьми на поток и на разграбление». Хотя слова договора «будет жестоко наказан» не определяют, в чем собственно должна состоять казнь, слова же Русской Правды «вдадят на поток и на разграбление» более определенны, тем не менее смысл того и другого закона остается одним и тем же - строгое преследование разбойников. Сама же неточность и неопределенность статьи о разбойниках в договоре Игоря произошла от того, что наказания, определявшиеся разбойникам по законам Греции и Руси, были неодинаковы в частностях. В Греции в то время были в большом ходу и уважении пытки, которых мы не видим на Руси до XVI в. Но в общих чертах законы о разбойниках в Греции и Руси были одинаковы - и в Греции, и в Руси разбойники наказывались жестоко. Поэтому обе договаривающиеся стороны и не нашли нужным определять подробно, какому наказанию следует подвергать разбойников, а условились только об одном, чтобы разбойники были жестоко наказываемы, так как вообще требовали того законы Греции и Руси: «И то показнен будет по закону греческому, по уставу и закону русскому» (Лавр. сп., стр. 26), сказано в договоре. Та же статья договора содержит закон о ворах. Сравнивая закон о ворах по обоим договорам, мы находим, что в Игорево время этот закон подвергся значительной перемене. Вместо римского quadrupli (вчетверо), которое положено по Олегову договору, по Игореву договору вор обязывался платить только вдвое, т.е. возвратить украденную вещь с придачей ее цены, или же, если сама вещь не могла быть возвращена, - отдать ее двойную цену. К этим указаниям Игорева договора об уголовных законах того времени нужно присоединить свидетельство летописи Нестора о том, что в Игорево время назначалась особая вира с разбойников, которая определялась на оружие и на коней князя.

Вот и все законодательные памятники 1-го периода, которые сохранились до нашего времени. Были ли другие писаные законы в то время, этого мы не знаем; по всей вероятности, их не было, и обычное право вполне заменяло право положительное.