3.1. Общие проблемы изучении поздней бронзы на Северо-Западном Кавказе.

Можно сказать, что начало изучения памятников эпохи поздней бронзы в этом регионе было положено А.А.Иессеном. Еще в 30-е годы им было произведено хронологическое распределение бронзовых предметов C Кавказа, хранящихся в ряде центральных и региональных музеев СССР.

Следует отметить, что этапы бытования бронзовых предметов, намеченные в этой работе А.А.Иессеном, нс совпадают с теперешним делением эпохи бронзы на периоды: первый этап (конец III - начало II тыс. до н.э.), второй этап (II тыс. до н.э.), третий этап (конец II - начало I тыс. до н.э.). B работе, опубликованной в 1951 r., А.А.Иессен подробно останавливается на бронзовых предметах “конца меднобронзового века” “Прикубанского очага металлообработки”, выделяя так называемый позднекубанский период, который он датировал с XI (или XII) - по VII в. до н.э.)( Исссен, 1951, c.l20). K позднему этапу средне-кубанского периода, т.е. ко второй половине II тыс. до н.э., он относил клад из ст.Костромской и предметы из курганов 7 и 8 Андрюковской станицы (Там же, c.ll7). Таким образом, можно сказать, что схема членения бронзового века в представлении этого исследователя оставалась прежней.

Обширная статья А.А.Иессена на долгие годы оставалась единственный в своем роде сводным исследованием, задачей которого было «наполнить реальным содержанием наше представление о позднем периоде медно-каменного века в Прикубанье» (Иессен, 1951, c.76). Эта задача решалась пока только на основе анализа металлического инвеіггаря, хотя А.А.Иессен и указал, что ему известно

около 20 погребений этого времени из Прикубанья, он намеренно их не рассматривал.

Работа А.А.Иессена породила так называемый миф о «прикубанской культуре» периода поздней бронзы.

Специально на вопросе о «прикубанской культуре» остановилась В.И.Козенкова, пытаясь понять, что именно вкладывал в понятие «прикубанский очаг металлообрабтки» А.А.Исссен, и пришла к убеждению, что исследователь никогда в своих работах не употреблял словосочетание «прикубанская культура», а говорил «о явлении другого, более широкого порядка, чем археологическая культура в распространенном значении этого слова» (Козенкова, 1981,c.48).

Такая ситуация продолжалась приблизительно до конца 70-x, начала 80-х годов, когда в результате интенсивных раскопок в степной зоне Прикубанья н равнинном Закубанье археологами Москвы, Ленинграда и Краснодара был выявлен пласт погребений, по всем признакам и стратиграфически соотносящихся со срубным горизонтом.

Обобщаюшие исследования срубных погребений Прикубанья были сделаны И.А.Сорокиной и Э.С.Шарафутдиновой. Сейчас известно более 154 погребений из 36 могшіьииков (no данным И.А.Сорокиной) или более 190 из 38 могильников (по данным Э.С.Шарафутдиновой) (Сорокина, 1985, с. 42; Шарафутдинова, 1991, с. 74).

Кроме этого, Э.С. Шарафутдинова выделила около 30 погребений культуры многоваликовой керамики (KMK), однако, не обозначив четко (за исключением ряда сосудов, относяшихся к KMK и костяной пряжки), ту группу признаков, на

' Упоминание о «прикубанской культуре» мы находим в коллективной монографии, посвященной истории народов Северного Кавката изданной Академией Наук CCCP в 1988 г. Здесь указано, что «раіоше памятники этой культуры представлены отдельными находками X-IX вв. до и.э. в районе Пииунды и Сочи. Развитый

основании которых она вычленяется, что весьма важно, когда речь идет о впускных погребениях в степные курганы.

B эту группу «многоваликовцев» Э.С.Шарафутдиновой были включены как сильно скорченные погребения (как левобочные, так и правобочные) с согнутыми руками с кистями перед лицом, так и слабоскорченные (6 случаев) с одной рукой вытяі^той вдоль тела, а другой согнутой (классическая поза KMK). Преобладающая ориеігпіровка - восточная (13 случаев), западная (11 случаев) и северная (2 случая)(Шарафутдинова, 1991, c.71). Интересно, что практически те же признаки характерны и для прикубанских срубных погребений. Это заставило

Э.С.Шарафутдинову указать на “специфику” начального этапа поздней бронзы Прикубанья, которая состоит “в относительно смешанном характере памятников КМК” (Там же, с. 72). Как считает этот исследователь, на Кубань носители KMK проникли, уже восприняв ряд черт срубного погребального обряда, проявляющегося в сильной скорченности с восточной ориентировкой, а на определенном временном отрезке KMK и срубная культура сосуществуют. Однако в связи с расплывчатостью признаков в выделении этой культурной группы в Прикубанье может встать естественный вопрос: а почему срубные племена, проникшие в Прикубанье, не могли принести и ряд черт KMK (более осгроребериые сосуды, два горшка с рассечсным валиком, костяную пряжку и т.п.), поскольку KMK в Северном Причерноморье предшествует срубным погребениями, либо является субстратом срубных и сабатиновских памятников (Березанская и др., 1986, с. 43.).

Несмотря на то, что, по мнению Э.С.Шарафутдиновой KMK бытовала непродолжительный по времени период (XV в. до н.э.)^{[7] [8] и оставила незначительное количество погребений (Шарафутдинова, 1991, c.74), чтобы подтвердить или и опровергнуть сам факт пребывания в Прикубанье этой культурной группы, необходимо более четко обозначить черты, отличающие KMK от срубных памятников. Сама же Э.С.Шарафутдшюва предложила следующую классификацию сосудов KMK Прикубанья, которые ей позволили отделить эту группу погребений от срубных.}

Она выделила пять их типов.

1. Приземистые сосуды трехчастного профиля с ребром на плечиках и отогнутым венчиком - раструбом, (рис. 2, 1,2).

2. Биконические сосуды с четким или скругленным ребром и чуть отогнутым краем устья. Иногда сосуды этого типа украшают расчлененными валиками (рис.2, 3,4,7). Это, по мнению Э.С.Шарафутдиновой, наиболее распространенная форма сосудов KMK в Прикубанье.

3. Горшковидиые сосуды профилированной формы с высокими и крутыми плечиками фис. 2,5).

4. Слабопрофилированные горшки с коротким венчиком и высокими и покатыми плечиками, на которых нанесены насечки (рис.2, 6).

5. Баночные сосуды различной профилировки: от округлых стенок со слегка отогнутым краем (рис. 2, 10) до боченковидных (Шарафутдинова, c.7I-72.).

Таким образом, начало позднего бронзового вска в стспном Прикубанье И.А.Сорокина и Э.С.Шарафутдинова видят по разному.

По Э.С.Шарафутдиновой, после позднекатакомбной культуры (батурилский вариант), которым завершается средняя бронза Прикубанья (Трифонов, 1983, c.21; он же, 1991, c.l66.), здесь бытует KMK и «сменяющаяя ее позднесрубная культура» (Шарафутдинова, 1991, c.70)³.

B то же время И.А.Сорокина, не отрицая присутствие в Прикубанье KMK, замечала, что возникновение здесь очага срубной культуры происходит одновременно с появлением здесь культуры многоваликовой керамики (Сорокина, 1989, c.282).

B отличие от KMK признаки срубных погребений, позволяющие их отделить от предшествующих катакобиых (что весьма важно в условиях Прикубанья, когда в подавляющем большинстве случаев нс прослеживается

^J Интересно, что в работе 1991 r. Э.С.Шарафутдинова отнссла KMK в Прикубанье к периоду потаней броюы (Шарафутдинова, 1991, c.70), а в тсзисах 1996 г. - к концу среднсЙбронш (Шарафутдинова. 1996, c.93), конструкция погребального сооружения) достаточно четко обозначены И.А.Сорокиной (Сорокина, 1989, c.282). Ареал этих памятников простирается в Степном Прикубанье от низовий Кубани (Коржевский) до границы со Ставропольским краем (Тсмижбекская).

По ее мнению для срубных погребений Прикубанья характерны следующие признаки:

а) погребения впущенные неглубоко в невысокие насыпи;

б) отсутствуют следы перекрьггий;

в) ямы двух типов - большие прямоугольные (прослежено 9 таких ям) II узкие - “щелеподобные”;

г) крайне редкая встреча подстилок, охры, костей животных, полное отсутствие мела;

д) общесрубная (сильноскорченная) поза с отклонениями в пределах нормы, но с большим количеством правобочных погребений;

е) резкое преобладание восточной ориентировки, при меньшем проценте - северо- и юго-восточной.

Тем нс менее, присутствует достаточно большой процент погребений и C западной ориентировкой - 20%, причем он более характерен для погребений на правом боку (Сорокина, 1995, c.45.).

Кроме этого, срубныс погребения характеризуются положением в могилу “жаровен” из частей крупных сосудов, а также своеобразной срубиой керамикой.

Срубная керамика отличается, по мнению И.А. Сорокиной, от предшествующей керамики катакомбной общности следующими особенностями.

Срубная керамика имеет чаще оранжевую, иногда бурую поверхность, в придонной части - шершавую. Основная масса сосудов имеет ровную поверхность

без следов заглаживания травой. Тесто плотное, основная примесь - шамот. B то время как катакомбные сосуды имеют пятнистую, либо черную поверхность и следы заглалсивания.

Отличаются срубные сосуды и формой. Катакомбные горшки имеют болес резкий профиль. У срубных сосудов отсутствуют ручки и редок орнамент, большинство сосудов имеют закраину в придонной части (Сорокина, 1989, c.280- 281).

Всего этим автором было выделено 5 типов срубных сосудов Прикубанья и Подонья. B той или иной степени все эти типы встречаются в Прикубанье.

Это многочисленные горшки с плавным профилем или со сглажениым ребрышком, иногда имеющие нарезной орнамент или накольчатый орнамент (тип.

Кроме того здесь сутцествуютмногочислеішые банки - открытые (Ia)(pnc. 3, 11,12, 18) и закрытые (II а) фис. 3, 16, 17), а также с прямыми стенками (IIIa). Ha одной из открытых банок встречен гравированный орнамент в виде свастик (рис. 3, 18). Острореберные орнаментированные сосуды (тип V) здесь редки (рис.З, 14) Интересны и крупные горшкообразіше сосуды - “жаровни”, которые встречаются только im Кубани. По форме оии близки горшкам, но гораздо крупнее и встречаются, как правило, без дпа (рис. 3,.8,13) (Сорокина, 1995,c.43, таб.1).

Оба автора, подробно рассматривавшие срубные памятники Прикубанья, пришли к выводу, что этот регион представляет собой периферию срубной общности, куда срубные памятники проникают относительно поздно, не ранее рубежа XV и XIV вв., и основная масса их относится к сабатиновскому времени XIII-XII вв. до н.э. (Сорокина, 1987, с.21-22; Сорокина, 1989 c.283; Сорокина, 1995, c.54; Шарафутдинова,1991, c.79)^[10]

Однако, на верхнюю дату этих памятников исследователи смотрят по- разпому. Если И.А.Сорокина ограничила бытование срубных памятников XII веком, то Э.С.Шарафутдинова выделила по крайней мере 4 комплекса белозерского этапа и довела срубные памятники до X века до н.э. (Шарафутдинова, 1991, с.78-79. Шарафутдинова, 1991a. cc. 187-194.). Как считает этот автор, срубные памятники в Прикубанье, как и в Подонье просуществовали до конца поздней бронзы (Шарафутдинова, 1991, с. 91). B работе 1995 г. И.А.Сорокина признала, что поскольку белозсрские комплексы выделенные в Прикубанье пока единичны, то вопрос о верхней дате прикубанского варианта срубных погребений остается открытым (Сорокина, 1995, c.54).

3.2. Погребальные памятники финальной бронзы

Попытка выделить в Прикубанье погребения финальной бронзы - белозерского времени, непосредственно предшествующие переходу к железному веку, была предпршшта в 1991 Э.С.Шарафутдиновой (Шарафутдинова, 1991a, с. 194). Она отмечает здесь четыре впускных погребения белозерского времени. Три из них находятся в Правобережье Кубани (Пролетарский, кург.1, погр.6; Батуринский T, курган 9, nor.lO; АнапскиЙ I, курган 2, norp.3) (рис. 5, l-7), а в Закубанье - погребение 10 кургана 11 Михайловского могильника (Шарафутдинова, 1997, с.186-188) (рис. 7, 5-7). Однако, необходимо отметить, что. культурно-хронологическая принадлежность правобережных погребений из Анапского и Батуринского ~ спорна. Например, О.Р.Дубовская рассматривает эти ногрсбеиия как рашісчсрногоровскис погребения ссвсро-восточпой зоны У^бовская, 1993, с. 150-151, рис.72)^[11]. Безусловно к белозерскому времени можно отнести погребения из Пролетарского и Михайловского могильника, в комплексах которых встречаются белозерские бронзовые ножи, столь редкие в Прикубанье (Шарафутдинова, 1991a, с. 186, с. рис.2, 9; c.l88, рис.З, 6) (рис. 5, 2; 7, 7). B то же время не исключено, что Михайловское погребение синхронно или близко по времени другим 12 погребениям этого же могильника, относящихся к эпохе поздней бронзы (Шарафутдинова, Каминский, 1988, с.214-220) (рис. 6, 7). B пользу этого говорит бронзовая височная подвеска 1,5 оборота, встреченная в погребении 7, кургана 11 этого могильника (Шарафутдинова, Каминский, 1988, c.217, рис. 2,1) (рис. 7, /), которые характерна как и для памятников финальной бронзы, так и для перехода к железному веку. Э.С.Шарафутдинова и B.H. Каминский привели этой подвеске исключительно кобанскиеаналогии (Каминский, Шарафутдинова, 1988, с. 219), однако проволочные височные подвески встречаются и в белозерских памятниках (Ванчугов, 1990, c.88, рис. 37,10; Кубышев, Черняков, 1986, с. 146, рис. 5, 45-48). Следует заметить, что по таким признакам как уплощенность и приостренность концов подвеска из Михайловского могильника наиболее близка подвеске из погребения 56 Псекупского могильника (Ловпаче, 1985, c.39, табл.Х, 5). Подобная близость подтверждает возможность отнесения комплекса, в котором найдена эта подвеска к самому финалу поздней бронзы. Михайловский могильник, находится в Закубанье, в Курганинском районе, в правобережье p. Лабы на краю коренной террасы р.Чамлык. Тринадцать открытых здесь погребений впущенных в курганыранней и средней бронзы, по-ввдимому,хронологически и территориально наиболее близки протомсотской группе памятников.

Погребения Михайловского могильника, относимые авторами публикации к концу эпохи поздней бронзы, не отличаются какой-либо устойчивостью погребального обряда. B целом для них свойственен обряд скорченного трупоположепия, при котором погребенные могут лежать, как на правом, так и на левом боку, а также на спине. Ориентировка погребенных различна, преобладание какого-либо направления не прослежено. B двух случаях погребенные лежали на восток и северо-запад, в трех - на юго-восток и северо-восток, по одному - на юг и юго-запад. Зависимость ориентировки от характера трупоположения не прослежена. B одном погребении встречены следы подстилки и пятна охры (Шарафутдинов, Каминский, 1988, с. 218-219).

Погребения Михайловского могильника бедны инвентарем, который обнаружен лишь в пяти могилах. Помимо погребения с белозерским ножом и черпаком (к.П, погребение 10) и височной подвеской и галькой (к. 11, погребение 7 ), в одном погребении была найдена стенка сосуда (погребение 8, кургана 8), в другом - лепной горшок (к.11, погребение 8) (рис. 7, 4). Еще в одном погребении (п.21 кургана 12) было найдено глиняное пряслице сферической формы⁷, кремневый скреСок и горшкообразный сосуд с ручкой (рис. 7, 8-11). Таким образом, встреченный здесь инвеіггарь находит аналогии как в белозерских памятниках Северного Причерноморья, так и в кобанской культуре и протомеотских памятниках. Заметим, что черпак с биконическим туловом из погребения 10 кургана 11 (рис. 7, б), соотносимый авторами публикации с резкопрофилированными кружками (ІІ-го типа) поселения Сержень-ІОрт (Шарафутдинова, Каминский, 1986, с. 219; Cp. Козенкова, 2002, c.l79, рис.76) находит более близкие территориальные и морфологические аналогии с кружкой из слоя поселения «Каменниые столбы» в районе станицы Лхмстовской (Каминская, Цокур, 1998, с. 13, рис.4,7).

Погребения Михайловского могилыіика Э.С.Шарафутдинова относит к местной культуре, которая может, по ее мнению, оказаться кобяковской или близкой ей (Шарафутдинова, 1991a, c.l93).

Три погребения финальной бронзы Правобережья Кубани эта исследовательница отнесла к двум разным культурам. Погребение со белозерским ножом из Пролетарского могильника - к позднесрубной культуре, а комплексы из Анапского и Батуринского могилышка предположительно к кобяковской (Шарафутдинова 1991a, с. 193).

B то же время Э.С.Шарафутдинова подчеркивает отличие погребений белозерского времени Прикубанья и Нижнего Подонья от погребений собственно белозерской культуры Северного Причерноморья, что не позволяет ей распространять белозерскую культуру в эти регионы (Там же, с. 191).

B настоящее время практически этими памятниками (16 или 14 погребений) ограничиваются известные нам погребения финальной бронзы в Прикубанье. Возможно их число несколько большее. Попытку выделить погребения, синхронные Михайловскому могильнику, среди безынвептарных погребений Закубанья в районе Абинска (Мингрельский II, Ахтырский лиман I, Общественный II-III (См. Сорокина, 2001) сейчас предпринимает Ел.Н.Черных. Тем не менее, можно утверждать, что надежно относящиеся к финальной бронзе ' Подобные пряслица характерны уже для протомеотских памятников.

комплексы белозерского этапа, которые могли бы послужить основной для погребений протомеотской группы памятников, - единичны.

3.3 Бытовые памятники финальной бронзы

Памятники финала поздней бронзы на Северо-Западном Кавказе лучше всего представлены двумя поселениями относимыми исследователями к кобяковской культуре -Красногвардейское I и Красногвардейское II (нижний слой), находящимися в Левобережье Кубани недалеко от устья р.Лабы, а также рядом поселений, культурная принадлежность которых пока не установлена (Лесное, Чишхо, Пшикуйхабль, Пшиш).

Кобяковская культура была выделена по правобережным поселениям донской дельты: Кобяково, Нижнегниловское, Ханры. Сафьяново (Шарафутдинова, 1971). Синхронизация этих поселений с белозерскими памятниками не вызвала возражение у исследователей (Тсреножкин, 1976, с. 190). Формирование кобяковской культуры Э.С.Шарафутдинова видит как результат смешения поздних элементов северокавказской культуры с кобанскими и позднесрубными элементами (Анфимов, Шарафутдинова, 1982, с. 146; Шарафудинова, 1989, с. 57).

Красногвардейские поселения финальной бронзы располагались на берегу Кубани в 2-3 км друг от друга.

Поселение Красногвардейское I было открыто Н.В.Анфимовым в 1962 г. и было перекрыто известным протомсотским Николаевским могильником. Вскрытая площадь памятника невелика - 84 кв.м., мощность культурного слоя 0,6-1 м. Здесь обнаружено около 400 фрагментов керамики, составляющих две группы; хозяйственного назначения (горшки) и столовую (кубки, кувшины, чаши, черпаки, миски). Горшки плавно профилированы и имели дно с небольшой четкой закраиной, в ряде случаев украшались гладким или расчлененным валиком, концы которого иногда свисают под прямым углом (Анфимов, Шарафутдинова, 1991, с. 141-142, рис. 3, 6-10) (рис. 8,1, 3, 7, 9). Под венчиком горшков встречается также и орнамент из рядов овальных углублений (Там жс, рис.З, 1-5) (рис. 8, 14 —18). Поверхность столовой посуды покрыта лощением среднего качества, поверхность темного, серого и розоватого цвета. Кубки и кувшины орнаментированы веревочным (36% фрагментов) и зубчатым (20%) штампами, несколько реже - врезными линиями (8%) (Анфимов, Шарафутдинова. 1982, с. 142-143, рис. 4; Шарафутдинова, 1991, с. 80) (рис. 9, 1-24, 26, 27, 30, 34) . Наиболее типичной орнаментальной композицией являются свисающие треугольники, переданные косой, реже прямой штриховкой. Ha немногочисленных чашах и черпаках орнамент не встречается (Анфимов, Шарафутдинова, 1982, с. 144, рис. 5,8,9, 11, 12, 13) фис. 9,28, 29, 31-33).

Наряду с керамикой в слое поселения встречены кости домашних животных: коровы, овцы и лошади. Единичны находки костей свиньи и собаки (Анфимов, Шарафутдинова, 1982, с. 145). Никаких строительных остатков на этом поселении не обнаружено, за исключением кусков глиняной обмазки (Анфимов, Шарафутдинова, 1982, с. 140).

Поселение Красногвардейское Il (нижний слой) по-видимому в древности занимало значителы^ю площадь, однако к моменту раскопок сохранился лишь участок в 200 кв.м. Общая мощность культурного слоя этого двухслойного поселения составляла около 2 м, причем верхний протомеотский слой (1,3-1,5 м) был в два раза мощнее слоя финальной бронзы (0,6-0,7 м.). По наблюдением исследовательницы поселения Э.С.Шарафутдиновой (постепенное изменением цветности слоев, отсутствие прослойки между ними), хронологический разрыв между существованием обоих поселков был очень незначительным (Шарафутдинова. 1991, с. 80).

B нижнем слое эпохи поздней бронзы обнаружены остатки круглого очага диаметром 0,7-0,8 см, который представлял собой развал из кусков глиняной обмазки и растрескавшихся от огня крупных галек. Под очагом находилась яма (яма № 1). B очаге и яме встречено наибольшее число культурных остатков, среди них особенно крупные фрагмеіггы керамики. Автор исследования не исключает культовое назначение данного комплекса (Шарафутдинова, 1989, с. 47^8). K югу от очага была выявлена еще одна яма (№ 2) диаметром 0,6 м и глубиной 22 см., в которой находились фрагменты сосудов, каменные и глиняные изделия. Как предполагает исследователь, очаг и обе ямы представляют собой остатки жилищнохозяйственного комплекса с культовым очагом площадью 5,5x2 (Шарафутдинова, 1989, с. 48; Шарафутдинова, 1991, с. 80).

B нижнем (кобяковском) слое поселения обнаружено 2420 фрагментов сосудов, что составляет около 16 % от общего числа фрагментов сосудов из обоих

Кухонная керамика преобладает, она представлена плавно профилированными горшками, иногда орнаментированными гладким или расчлененным валиком, проходящим по плечикам, изредка горшки украшались прочерченными узорами из штрихов, «слочки» , свисаюших заштрихованных треугольников (рис. 10, 1-9, 11,12). Ha некоторых горшках прослежена обмазка поверхности до обжига от венчика до дна жидкой глиной в виде мелких комочков и мазков. Ha поверхности двух сосудов сохранились вертикальные мазки бурой краской. Среди кухонной керамики встречены фрагменты, принадлежащие сосудам типа «сковородок» или «жаровен» с коротким бортиком, иногда покрытым косыми вдавлениями (рис. 10,10) (Шарафутдинова, 1989, с. 48-49).

Столовая посуда, встреченная в нижнем слое этого поселения (300 фрагментов, в которых имелись венчики от приблизительно 50 сосудов), представлена черпаками, кубками, кувшинами, корчагами и мисками.

Фрагментарность черпаков, имеющих овальные или округлые в сечении ручки не позволяет точно реконструировать их форму, однако исследовательница полагает, что ручки возвышались над венчиком сосуда фис 11,4, 11,13).

Кубки и кувшины без ручек, различающиеся размерами, имели округлое тулово с прямым горлом и слегка отоглутым краем (рис.11, 19-26). По форме кувшинам близки корчаги высотой до 30 см, имевшие округлое или биконическое с плавными перегибом тулово, невысокое горло, иногда с отогнутым краем. Для корчаг характерны округлые парные или одиночные налепы (рис. 11,27-29).

Черпаки, кубки и кувшины орнаментировались гсомсірическим узором, выполненным врезными линиями или зубчатым штампом, нногда — оттисками веревочки (рис. 11, 1, 2, 5, 6-12; 16, 18, 19, 23, 25). Основной орнаментальный мотив — «свисающие» треугольники и зигзагообразные ленты.

Среди изделий из глины встречены коническое и круглое пряслице, колесико-«грузик» из стенки сосуда и другие предметы (рис. II, 31, 32,35). Камеиные поделки представлены пестами-растиральниками и точилами (рис. 11, 36). Встречен обугаек сверленого топорика (рис. 11,30), а также изделия из кремня (серповидные вкладыши, отбойник, скребки). Среди костяных предметов имеется пуговица и «конек» из метаподии животного (рис. 11, 34, 39) (Шарафутдинова, 1989, cc. 48-50).

Дата нижнего слоя поселения Красногвардейского II и поселения Красногвардейское I, предложенная Э.С.Шарафутдшювой ограничивается рамками белозерского этапа по хронологии А.И.Тсреножкина. B статье 1989 г. она относит два этих кобяковских поселения (XI- рубежу X и IX вв. до н.э.) (Шарафутдинова, 1989, c.59), в то время как в статье 1991 r., эти рамки несколько шире и захватывают XII в. до н.э. (Шарафутдинова, 1991, с. 90). Верхний слой поселения Красногвардейское II, относящийся к протомеотскому периоду, эта исследовательница датировала в работе 1989 г. IX ^срединой VIII в. до н.э., а в статье 1991 распространила и на весь VIII в. (Шарафутдинова, 1989, с. 59; 1991,c.90). Последнее небольшое омоложение верхней даты протомеотского слоя очевидно связано тем, что в нем встречено два железных ножа более характерных для протомеогских погребений «классического» новочеркасского периода, в то время как в синхронном протомеотском Николаевском могильнике преобладают бронзовые ножи.

Остальные бытовые памятники финальной бронзы опубликованы, к сожалению, лишь тезисно или известны по сборам и незначительным шурфовкам. Попытка хронологического членения закубанских поселений периода средней- поздней бронзы до протомсотского времени на основе исключительно керамического материала недавно в форме тезисов была предложена Ел.Н.Черных. Выделенные ею вторая и третья, группы синхронизируются соответственно C сабатиновским и белозерским этапами, а четвертая относится уже к протомеотскому времени (Черных Ел, 2004, c.207). Ko второму этапу отнесены нижний слой поселения Лесное, Чишхо (сборы и раскопки Д.В.Деопика), Пшикуйхабль, Пхагугапе (подъемный материал), а также верхний слой поселения Старчики.

K белозерскому времени Ел.Н.Черных отнесла помимо поселения Красногвардейское I и нижнего слоя поселения Красногвардейское II - поселение Красногвардейское III (очевидно известное ей только по сборам), а также средний слой поселения Лесное, Унакозовская пещера, поселение Пшиш I (подстилающее могильник Пшиш I), а также поселения Каладжинское, Яйцоко, Пещера Коридорная (Черных Ел., 2004).

Отметим, что обсуждение этой схемы до полной публикации материала очевидно преждевременно. Тем не менее, из тезисов посвященных керамическому материалу из поселений Лесное и Чишхо, мы знаем, что по сравнению с кобяковскими памятниками Прикубанья керамика из Лесного имеет более бедную орнаментацию. Основной декоративный прием керамики из Лесного - валик на горле и плечиках. Преобладает гладкий валик (52%), реже встречается расчлененный овальными или круглыми вдавлениями или прямоугольным и треугольным штампом (30%). Встречаются также налепы: сосцевидные, пуговичные и горизонтальные. Как считает исследователь набор посуды Лесного имеет соответствие с набором белозерских памятников Северного Причерноморья, основным его отличием является лишь то, что сосуды из Закубанья имеют более плавную профилировку (Черных Ел., 1986, с. 156-157). Оценивая керамику Лесного в целом, автор приходит к выводу, что памятник более древний, чем «классические» памятники белозерской культуры и, по-видимому, может быть датирован раннебелозерским вре.менем и «свидетельствовать о проникновении одного из степных племен в поднесабатиновское-раннебелозерское время на территориюЗакубанья»(ЧсрныхЕл., 1986,c. 156).

B наборе керамики из поселения Чишхо из шурфов Д.В.Деопика и сборов Ел.Н.Черных представлены горшки, банки, кубки (в том числе и с ручками), кувшины, черпаки, чашечки и миски. Как и керамика из Красногвадейской, сосуды богато орнаментированы. Применялись ногтевые и пальцевые вдавления, разнообразные штампы, в том числе гребенка и шіод>. Орнамент в виде треугольников и прямоугольников заполнял значительные участки тулова сосуда. Характерная черта керамики памятника- валиковая орнаментация. Встречены также налепы различной формы. Исследователь сопоставляет керамику из Чишхо со срубной и сабатиновской посудой, относя ее по времени к сабатиновскому этапу. Однако слой, перекрывающий позднебронзовый отнесен ею уже к протомеотскому времени (Черных Ел., 1986, с. 157; 2004, с. 207).

Большое значение имеют и открытые вблизи поселения Чишхо А.А.Сазоновым при исследовании протомеотского могильника Пшиш I остатки поселения эпохи поздней бронзы. Здесь вместе с керамикой позднесрубного облика (сосуды с расчлененным валиком) обнаружены остатки металлургического производства: часть литейной формы для наверший кинжалов типа Н-48/50 (по Е.Н.Черных, 1976), мелкие слитки бронзы, а также роговой псалий (Сазонов, 1990; 1994a). Кинжалы этого типа объединены В.С.Бочкаревом и А.М.Лесковым в тип III кинжалов с упором красномаяцкой мастерской и отнесены к позднесабатиповскому времени (Bo6karev, Leskov, 1980, 60-61,71). B то жс время по керамике материалы поселения Пшиш I отнесены Ел.Н.Черных к белозерскому времени (Черных Ел., 2004, с. 207). Это поселение, как и расположенное неподалеку поселение Пшикуйхабль, где Ел.Н.Черных также обнаружены следы бронзолитейного производства: большой бронзовый слиток размером 13x12 см, и формочка-матрица тесловидного орудия, аналогичное теслу из клада из Упорной (См. Каіггорович, Эрлих, (в печати), кат.1, 2) (рис. 12, 1,2) впервые позволяют связать напрямую памятники поздней бронзы степного Закубанья с Прикубанским очагом металлообработки.

3.4. Прикубанский очаг металлообработки

Одной из характернейшей особенностей эпохи поздней бронзы Северо- Западного Кавказа является существование феномена Прикубанского очага металлообработки, выделенного А.И.Иессеном. Как мы писали выше, выделение этого очага породило «миф» о существовании специфической «прикубанской» культуры эпохи бронзы, которая нс нашла впоследствии конкретного «наполнения» определенными типами бытовых и погребальных памятников. Часть изделий отнесенных А.А.Иессеном к продукции Прикубанского очага, прежде всего наконечники копий с цельнолитой втулкой, ссйчас уверено сопоставляются с протомеотской группой памятников.

B отношении изделий из восточных районов Северо-Западного Кавказа (верховья Кубани и Лабы, река Уруп) необходимо упомянуть и о мнении В.И.Козснковой, высказанной ей ряде работ, что часть изделий “Прикубанского очага металлообработки следует связывать с западным вариантом” кобанской культуры (Козснкова., 1981, с.37-41; Аитскарев, Козенкова, 1986, с.121-136) . Однако и это не дает отвега на вопрос: с какой из культур можно связывать ряд кладов, найдешіых на Северо-Западном Кавказе за пределами ареала кобанской культуры, поскольку оставался и ежегодно пополнялся достаточно большой массив металлического материала, который хронологически, относился к эпохе поздней бронзы, а географически не мог быть связан с кобанской культурой, даже если принять западную границу и существование «западнокобанского» анклава вшють до места слияния Большой и Малой Лабы (Козенкова, 2004, с. 99).

Наиболее последовательным сторонником выводов А.А.Исссена о существовании прикубанского очага металлургии и металлообработки является В.М.Бочкарев, который вслед за А.А.Иессеном рассматривал прикубанскиЙ очаг как локалыюе производственное объединение, в котором сочетаются местные архаические традиции и новые черты, идущие от высокоразвитой кобанской металлургии (Бочкарев, 1996, с. 96). B конце 80-х годов этим исследователем была сделана сводка комплексов и отдельных изделий прикубанского очага, к сожалению так и не опубликованная. Ha основании анализа вновь полученного материала было отмечено, что в прикубанском очаге отчетливо выделяется две хронологические группы, названные им ахмеговской u бекешевской, первая датирована им сабатиновскнм временем (XV-XlII вв. до н.э.), а вторая белозерским (XII-X вв. до н.э.) (Бочкарев, 1996, с. 97).

Совсем недавно к материалам Прикубанского очага металлообработки обратился молодой исследователь из Армавира А.А.Пелих. Ему удалось собрать информацию об 320 предметах произведенных Прикубанским очагом (Пелих, 2003, 2003a).

B своей работе автор обосновывает один из своих самых важных, по его мнению, аргументов, доказывающих, существование «Прикубанского очага металлообработки» - географический. Картографирование известных культур позднебронзового вска на сегодняшний день оставляет незанятым (или почти незанятым) степными культурами срубного тина ареал Закубанья, где автор и позиционирует культуру, продуцирующую изделия «Прикубанского очага». Тот минимум погребальных и бытовых памятников, имеющийся для периода поздней бронзы в этом ареале не может нока нам дать конкретных аргумеіггов pro или contra этой всрсии.

«Спорной» является территория Верхней Кубани, относимая В.И.Козенковой к Западному вариаіпу кобанской культуры. Однако здесь основополагающей для А.А.Пслиха является хронологическая аргументация. Подавляющее большинство памятников Западного варианта датируется не ранее белозерского времени, а древнейшие комплексы бронз с Верхней Кубани относятся к сабатиновскому. Таким образом, автор деласг вывод, что материалы до* белозерского времени из «Прикубанья мы ие можем напрямую связывать с Кобанью» (Пелих, 2003, с. 29). Однако, к этому аргументу следует подходить более осторожно, так как последнее время идет лишь накопление протокобанского материала с территории западной группы. K этому материалу можно привлечь часть артсфакгов «Кяфарского клада», «комплекс» из Тсрсзс, а также и булавки из Аидрюковской и Кавминвод. Тем не менее это противоречие легко снимается, если считать, что верхнекубанский производственный цеігтр являлся одной из «металлургической» основ формирования западного варианта кобанской культуры. K этой мысли автор собственно и подводит читателя, говоря о топорах верхнекубанского типа и в конце рукопнси своей диссертации (Пелих, 20036, с. 67; 2003, с. 191-192).

Собранные автором бронзовые артефакты, куда вошли ножи, наконечники копий, серпы, кельты, проушныс топоры, тесла долота, были дифференцированы на три основных группы: в первую вошли вещи собственно кубанского производства, во вторую предметы которые могли быть произведены как в Закубанье, так и за пределами региона, а в третью - безусловные импорты. Преобладание именно месгаых форм (сюда вошли топоры верхнекубанского типа, кубанские серпы, кельты типов К-50 и K-70) приводит исследователя к мысли, что в эпоху поздней бронзы па территории Закубанья существовал особый очаг бронзолитейного производства (Пелих, 2003a, с. 14). Особенность этого очага подтверждается и сводкой имеющихся в литературе анализов химического состава бронз прикубанского очага, которые в своем подавляющем большинстве (85%) в качестве осіювной легирующей добавки имели мышьяк (Пелих, 2003a, c.I4), в то время как металлургическое производство соседних кулиур уже вовсю использовало олово.

Хронологически все комплексы исследователь разделил на три группы, выделяя как хроиоиндикаторы для каждой группы, так и общие признаки, показывающие целостность очага. Так для Ахмстовской группы, отнесенной исследоваетелем к раннесабатииовскому времени были предложены даты XVI-XIV вв. до н.э., щи Удобненской (сабатиновское и раннебелозерское время) - XIII- середина XI вв. до н.э., поздняя Бекешевская группа соответствует белозерскому этапу, который исследователь датирует в пределах ХІІ-середины IX вв. до н.э.(Пелих,2003а, с.17-18).

K интересным результатам привело и картографированние типов и категорий артефактов, однако не получившее дальнейшую интерпретацию у исследователя. Судя по нанесенным на карту типам, получившим определеш^ю хронологическую (или этапную) привязку, можно предположить, что все изделия прикубанского очага распадаются на два отдельных существовавших асинхронно центра. Восточный- верхнекубанский (проявивший ссбя еще в ахметовский (раннесабатиновский) период и западный (позднссабатиновского-белозсрского времени).

Первый центр, для которого характерны топоры «верхнскубанского типа», вполне мог стать впоследствии одним из источников металлургического производства западного варианта кобанской культуры.

Западный центр более поздний - для него харакгерны кубанские двухушковые кельты типа К-50 и он связан с поселениями равнинного центрального Закубанья Тауйхабльскими (Чишхо, Пхагугапе, Пгаихуйхабль) и Пшишским и, возможно, Красногвардейскими). Этот центр, в свою очередь, дат металлургическую основу производству центрального варианта протомеотской группы памятников, которая в VIII в. до н.э. уже снабжала степи Юга Восточной Европы бронзовой уздой чсрногоровско-камышевахской схемы (См. Эрлих, 2002, с. 30).

Однако, чтобы доказать это предположение требуется проследить преемственность в металлургических традициях. Мы предлагаем это в качестве рабочей гипотезы, которая возникла у нас при прочтении работы А.А.Пелиха.

Действительно, сейчас на небольшом отрезке Левобережья Кубани сконцентрированы находки кельтов (рис. 12, 3-6), где, по нашим данным, их известно уже более 10 экземпляров (Иессен, 1951, с. 86, 88, рис.12; Анфимов, 1988; Тов, 2004, с. 301-308; Тов, 2004a). Самый западный обнаружен в районе

а.Начерзий, а самый восточный u обрыве Тщикского карьера у а.Адамий (приблизительно в 10 км к западу от Красногвардейских поселений)

Поскольку все эти кельты найдены случайно, мы не беремся утверждать, что они происходят непосредственно из слоя позднебронзовых поселений, находящихся здесь, поскольку находки подобных вещей в слое - большая редкость. Скорее всего они происходят из размытых водами Краснодарского водохранилища кладов, которые могли находится, как на поселениях так и вне их. Однако связь этих ксльтов, как и других предметов Прикубанского очага белозерского времени, например ссрпа, ножа-кинжальчика и булавки из района аула Тауйхабль (I Tesori 1990, NN 27, 30, 35 ) с находящимися здссь поселениями этого времени для нас очевидна.

Кроме того, как мы уже писали выше, здесь на поселениях финала поздней бронзы Пшикуйхабль и Пшиш I найдены остатки бронзолитейных производств: литейных формочек и бронзовых слитков.

K прикубанскому очагу относится и фрагмент бронзового серпа, найденный непосредственно в погребении протомеотского могильника Пшиш I, который, вероятно, находился уже во вторичном использовании (Сазонов, 1994, таб. 56, 3). Имеющийся материал эпохи финальной бронзы из степных районов Закубанья позволяет предполагать, что промеотские памятники центрального варианта генетически связаны с поселениями с бронзолитейными производствами, находившимися здесь в эпоху финальной бронзы. Эта связь в определенной степени прослеживается и по химическому составу бронз предновочеркасского/раннечерногоровского времени из протомеотских памятников Центрального вариаггга, который достаточно близок брошам прикубанского очага (Равич, Малышев, Эрлих, 2004, с. 160-163). Тем не мснее, нам пока не известен не один могильник, как-то связанный с поселениями финальной бронзы.

Подводя итоги рассмотрению памятников финальной бронзы Северо- Западного Кавказа, мы можем сказать, что субстрат, на котором возникают протомеотские памятники сейчас пока выглядит очень аморфно. Областью распространения срубных погребений, по-видимому, в основном являлось Правобережье Кубани, если проникновение срубников в Закубанье и имело место, то было очень незначительным.

Из погребальных памятников с эпохой финальной бронзы в Закубанье с определенной степенью уверенности можно связать лишь 13 впускных погребений Михайловского могильника, однако, на уровне наших знаний отнесение их к какой- либо культурной группе не представляется возможным.

C большей степенью уверенности в качестве субстрата протомеотским памятникам Центрального варианта можно видеть поселения финальной бронзы Левобережья Кубани - кобяковские (Красногвардейские) и с бронзолитейным производством (Пшикуйхабль и Пшиш 1 и др.). Очевидна связь последних с бронзовыми изделиями Прикубанского очага металлообработки белозерского времени, происходящими из этого же района. Некоторые поселения финальной бронзы перекрыты бытовыми или погребальными памятниками протомеотского периода.

Однако мы ничего не можем сказать о могильниках, связанных с этими поселениями, поскольку все погребальные памятники, открытые здесь, относятся уже ко времени перехода к железному веку (протомеотской труппе). Неудачная попытка А.Л.Сазонова связать со слоем позднебронзового поселения Пшиш I погребение 63 (с раннесредневсковым инвентарем) одноименного могильника (Сазонов, 2004, cc. 55-57), лишь демонстрирует всю остроту проблемы.

Очевидно, что в эпоху финальной бронзы погребальный обряд был иным, и появление здесь протомеотских грунтовых могильников следует рассматривать как инновацию эпохи перехода к раннему железному веку. Однако истинные причины и механизм этих инноваций пока от нас скрыты.