Введение
История российской государственности, как и история России в целом, до сих пор вызывает самые ожесточённые споры как в среде профессиональных историков, так и - политиков, публицистов, общественных деятелей, рядовых граждан этой историей интересующихся.
Одни подчёркивают её особую трагедийность, прерывистость традиций, подчас доходящую чуть ли не до нигилистического отрицания предыдущей эпохи, другие акцентируют своё внимание на её якобы извечном авторитарно - тоталитарном характере, более - менее безапелляционно заявляя о том, что государство Российское всегда являлось этаким Гоббсовским Левиафаном, стремившемся всячески подавлять гражданскую инициативу и общественную самодеятельность, и только короткий период Новгородско-Псковской самостоятельности представляет единственно светлое пятно на остальном чёрном фоне тысячелетней истории, которая временами становилась совсем уж мрачной. Третьи подчёркивают догоняющий характер развития этой государственности, её несамостоятельность и перманентные спасительные заимствования из всевозможных передовых стран, при этом передовыми объявляются самые разнообразные страны, в зависимости от исторического периода и того социального запада в самом широком смысле этого слова, который определяет субъективную идеологическую позицию авторов этого направления во времена их работы. Само возникновение нашей государственности они связывают с так называемым варяжским призванием и учредительной деятельностью варяжских дружин, являвшихся носителями прогрессивных и творческих начал вечнопередовой западной цивилизации. Затем следует целый ряд заимствований, которые толкуются по-разному и иногда с прямопротивоположных позиций, но которые у всех авторов от крайних либералов-западников, до ортодоксальных националистов- почвенников выступают в качестве главных факторов, определивших в своё время всё развитие России: это и принятие православия по восточному Византийскому обряду, и наследие монголо-татарского ига, и всевозможныекультурные, технические и прочие заимствования из Западной Европы начиная с XV и заканчивая XX вв.
Такой взгляд на основные механизмы и движущие силы Российской истории не мог не приводить к самым разнообразным концепциям и подчас - поистине парадоксальным выводам, основывавшимся на выискивании в местной истории, основных социально- экономических и политических институтах чего-то такого, что обязательно должно было соответствовать или не соответствовать общепринятому в нашей исследовательской и интеллигентной среде общеевропейскому стандарту, который мог трактоваться и как общечеловеческий и - как позитивно, так и негативно, но всегда оставался своеобразной матрицей, определяющей силу исторических исследований, новых явлений общественной жизни в России. Идеология используемых методов могла быть самой разнообразной: от марксистской до антимарксистской, сути дела это не меняло. Марксистская методология призывала рассматривать своеобразную государственность Киевской Руси как государство феодальной формации, а всё его своеобразие относило к её раннему периоду, для чего и вводился термин "раннефеодального" государства. Смысл ясен: если в Европе этого периода господствовал феодализм, то и у нас в общих чертах положено быть этому же строю, пусть и со своей восточноевропейской и славянской спецификой, которую и Стил Морис в общем-то признавал. Либеральная методология, не имея возможности игнорировать как общие, так и особенные черты, предпочитая заниматься последовательно критическим анализом "честной специфики", связанной с авторитетным Византинизмом, православной бесформенностью и даже национальным алфавитом, который не позволил приобщиться восточным славянам к античному наследию в его латинской версии, определивший судьбу Запада в его католическом и впоследствии-буржуазном виде. Послемонгольский период эта методология вообще рассматривает как тотальное наступление азиатского деспотизма, который на долгие века вычеркнул Россию из братской семьи европейских народов, пока её туда не попытался не без известных успехов вернуть Пётр I.Если всё-таки попытаться избавиться от этой специфической матрицы европоцентризма и взглянуть на историю российской государственности непредвзято, не пытаясь подогнать её под какой-либо стандарт, всегда являющийся своеобразным прокрустовым ложем, то история эта может быть сведена к нескольким основополагающим фактам и идеям, безусловно определившим как сам ход, так и основание результатов этой истории.
История государства Российского от сказочных времён Олега и до каторжных дней Сталина - это история последовательного и неудержимого пространственного расширения, за исключением достаточно короткого в тысячелетней ретроспективе периода XIII-I-ой половине XIV вв., связанного с катастрофой татарского завоевания. Результатом этого расширения явилась огромная многонациональная империя, организовавшая цивилизованный и мирный порядок на всём протяжении евразийской равнины. Таким образом можно сказать, что опыт российского государственного строительства оказался на редкость удачным, потому что если бы это было не так, то не то чтобы многонациональное государство могло бы просуществовать тысячу лет, оно просто не было бы построено, и с этой точки зрения весь опыт западноевропейского государственного строительства с его бесконечно создававшимися империями, иногда существовавшими одно - два столетия как Британская, а иногда рассыпавшимися сразу же после смерти своих основателей как империя Карла Великого или гитлеровский III-ий рейх - есть опыт неудачного государственного строительства. Если задуматься, что же в конечном итоге определило устойчивость российской государственности перманентные крахи строительства "общеевропейского дома", то для каждого периода российской истории можно определить несколько как общих успешных идей и механизмов государственного строительства, так и исключительных, эксклюзивных моментов, отступление от которых каждый раз приводило к серьёзным внутренним и внешним осложнениям и поражениям. Киевская Русь, которую принято считать зарёй российской государственности, была для своего времени одним из самых процветающихв экономическом, цивилизованном и в политическом отношениях государств от Атлантики до Урала. Жители Киева, впервые попадавшие в Западную Европу, неважно - в Париж, Лондон, Кёльн или Рим, испытывали такие же чувства, как сегодняшний житель Нью-Йорка, впервые поехавший в Уганду или на Кубу. Это отнюдь не преувеличение, а общеизвестные, но почему-то остающиеся даже не на втором, а на десятом плане факты.
В то время, как в Киеве и Новгороде мостились дороги и тротуары, организовывались городские пожарные команды, городская служба охраны и правопорядка, канализация, а грамотность стала действительно общенародным достоянием, развивалась рыночная экономика и рыночная специализация отдельных областей, деньги играли роль средств платежа, обращения и накопления, а убранство общественных зданий, церквей и соборов достигло впечатляющего размаха, европейские столицы представляли собой маленькие, грязные деревни, скучившиеся у подножий замков-крепостей на фоне тотальной нищеты и безграмотности 95% и более населения, живущего натуральным хозяйством, почти не знавшего денежного обращения. В то время, как в городах Киевской Руси процветало местное самоуправление, ведавшее тогда и общегосударственными функциями в соответствии с традициями античных городов-полисов, коммунальная революция Запада была или впереди, или начинала делать первые шаги, ознаменовавшиеся кровопролитной и крайне затяжной войной со своими феодальными сеньорами. Что же лежало в основе столь успешной и процветающей Киевской государственности? Как ни странно - разделение властей, но не в его западнопрофанированном виде (исполнительная, законодательная, судебная), а в куда более фундаментальном для человеческого общежития разделении на власть политическую, олицетворяемую князем и его администрацией, или узкогосударственую, власть экономическую, представленную крупными собственниками земли боярами, владевшими в тот период землёй на правах частной собственности, а не условного феодального держания и имевшими свои доли в торгово-промышленном и ростовщическом бизнесе, верхушкойкупечества и банкиров-ростовщиков, и власть идеологическую, духовную, институционализировавшуюся в православной церковной иерархии. В период наивысшего расцвета Киевской Руси, пришедшегося на конец X-началоXII вв. в этом разделении была достигнута ситуация баланса властей, их сдержек и противовесов. Политическая власть князя была существенно ограничена как вечевыми порядками, представлявшими своеобразный вариант местного самоуправления деятельной гражданской общины, привыкшей самостоятельно организовывать своё общественное бытиё и независимой церковью, имевший свой католический центр вне пределов досягаемости местной светской власти и свято хранившей заветы первохристианства о разделении дел, подведомственных власти кесаря и власти Бога.
Серьёзные ограничения этой власти были и со стороны частных собственников, которые запросто могли распорядиться на основе кодифицированного права "Русской правды" своим имуществом и покинуть одну территорию и князя и уехать к другому, где приобрести новые земельные владения и прочую недвижимость, были бы деньги. Богатые верхи общества имели свою существенную долю в государственной власти и через собственно вечевые институты и через систему Боярского Совета, без которого князь по сути не мог принять ни одного важного государственного решения, о чём мы будем говорить детально в этом пособии. Власть "верхов" тоже не была монопольной, она ограничивалась и наличием мелкой и средней собственности свободного крестьянского и ремесленного люда, составлявшего в тот период подавляющее большинство населения страны и властью, и властью экономически и политически независимой церкви, ориентировавшейся на заветы восточной патристики и восточных отцов церкви, таких как Иоанн Златоуст, которые были настроены резко критически к богатству как таковому и всегда выступали в защиту обездоленных и за ограничение произвола "сильных мира сего" в пользу "нищих духом", которым по завету Иисуса Христа "наследовать землю". В тех условиях, когда религия была не факультативным общественным занятием и не личным делом каждого, аабсолютным общественным императивом поведения всех членов общества: от последнего смерда и до князя, это именно принципиальное, а подчас и решающее значение в соблюдении баланса властей и формировании цивилизованного общественного порядка. Русская православная церковь Киевского периода сумела избежать и срыва католичества, которое институциолизировало централизованную римскую церковь, начавшую наступление на светскую власть и поглотившую государство как таковое, что привело к невиданному противостоянию светской и духовной власти, в конечном счёте, разрушительному для их обеих, от которого выиграла лишь экономическая власть буржуа-рыночника, и - от крайностей византинизма, при котором церковь была поглощена государством, превратилась в часть государственного аппарата управления и перестала быть опорой гражданской общины, отстаивающей человеческие права и человеческое достоинство своей паствы перед лицом государственной власти и вообще всех сильных и наглых этого мира.
Только потому, что русская православная церковь вплоть до реформ Петра I смогла остаться влиятельным и эффективным институтом гражданского общества, она смогла выполнить важную роль интегратора духовной жизни, культуры, а в определённой период (XIV-XV^.) и политической сферы русского народа, помогла сформировать и сохранить в условиях чужеземного ига национальную идентичность как базу строительства единой и большой государственности, в которую он сумел привнести серьёзный социальный смысл и характер. Сложно организованную Киевскую государственность погубило нарушение баланса властей и общественных сил за ними стоящих. На протяжении XI-XI^. шел последовательный и подспудный процесс экспансионизма экономической власти во все сферы общественной жизнедеятельности, в том числе и в те, где её вообще нечего было делать. Сначала олигархическая верхушка (бояре, купцы-оптовики, банкиры - ростовщики) постепенно "приватизировали" право городского самоуправления, закрепив должности тысяцких и посадников в наследственное владение отдельных семей; одновременно ониэкономическими мерами кабалили и разоряли мелких ремесленников, торговцев, крестьян-общинников, загоняя их в долговую яму и ставя их не только в экономическою, но и личною от себя зависимость, тем самым они сужали социальную базу самодеятельной гражданской общины и вечевого государственного управления и городского самоуправления, а в столичных городах эти понятия в тот период практически соблюдали. На вече всё больше стали разворачиваться клановые бои различных фракций правящей олигархии, которая использовала в качестве пушечного мяса зависимых или подкупленных рядовых горожан и жителей ближайших сельских окрестностей, чьими голосами они пытались заручиться заранее. Затем олигархия экспроприировала где-то в большей, как в Киеве, Таниче, на Волыни и особенно - в Новгороде и Пскове, а где-то в меньшей, как в Ростове и Суздале степени политические прерогативы княжеской власти. В Новгороде дело дошло до того, что князь из главы государства и исполнительной власти превратили в простого наёмника, призванного своим оружием защищать экономические, имущественные интересы, фактически призывавшей его и отстранявшей боярско-купеческой олигархией, именно это и обусловило всю хвалёную специфику тех независимых и "демократических" новгородских порядков. Последние археологические раскопки в Новгороде лишь подтверждают положение об олигархическом характере правления в Новгороде, где главным органом власти был Совет Господ, состоящий примерно из 150 человек во главе с Новгородским архиепископом. Этот факт показывает, как олигархия справилась или почти справилась с оппозицией церкви. Она смогла интегрировать в свой состав высшее духовенство, повязав его общими экономическими интересами крупных земельных собственников. Результат этой экспансии крупного земельного и торгово-ростивщического капитала хорошо известен, единое государство распалось на несколько квазигосударственных образований по этноплеменному признаку, границы княжеств в целом совпали с границами расселения старых союзов племён (всех этих полян, древлян, вятичей, кривичей и т.д.). Правящая олигархия,
ставшая тоталитарной властью, естественно во главу угла всей своей внешней и внутренней политики поставила свои частные хозяйственные, экономические и финансовые интересы, что и предопределило нескончаемые междоусобные войны за рынки и сферы интересов, принявшие превращённую форму княжеских междоусобиц, в которых князья были лишь знаменем, понятным массам символом их "государственной" принадлежности. Это же предопределит и культурную, а в некоторых случаях (Новгород XVв.) и политическую ориентацию правящей верхушки на Запад, феодальные порядки которого во властно-политическом отношении она сочла весьма выгодными для себя. Распавшаяся к началу XII^. Окончательно Киевская Русь в отдельных землях явила миру невиданную картину ничем не ограниченного личного произвола, всевозможных обманов и предательств, отказа от всех социальных и общегосударственных, даже военных обязательств и классовой борьбы. Низы отказали олигархии в повиновении, началось их повальное бегство в леса. На неосвоенные земли северо-востока, на юге и юго-западе начал усиливаться демографический кризис, этот процесс начался ещё в конце X^., но к XII^. Он приобрёл ярко выраженный характер, разорившаяся людская масса, уставшая от междоусобных, гражданских войн с привлечением половецких и других иноплеменных отрядов, меняя убежища в отдельных новоосваиваемых землях и явилась той основой, социальной базой великокняжеской централизованной власти северо-Восточной Руси. Первую попытку в этом направлении предпринял ещё Андрей Боголюбский, далеко не случайно перенесший свою резиденцию из богатого торгового Суздаля с его засильем местной олигархии в маленький нищий Владимир, где основу населения составляли мелкие ремесленники- каменотёсы и окрестные крестьяне, в том числе и выходцы с юга. Именно опираясь на них, он начал борьбу с торгово-ростовщической и земельной знатью, резко усилил свою власть и ограничил политические властные полномочия олигархии, попытался поставить под государственный контроль её доходы и заставил поделиться ими с великокняжеской казной, за что и
получил прозвище "самовластец", обвинения в деспотических замыслах, а потом боярский заговор и смерть. Его тактику в более мягких формах повторил Всеволод Большое Гнездо, и именно успех этой политики обусловил невиданно возросшую мощь его княжества, откуда он де-факто контролировал не только Новгородские земли, но даже киев и Галич. И всё- таки успех был далеко не полным и временным, после его смерти олигархия взяла реванш и земли опять погрузились в атмосферу холодной гражданской войны, нескончаемой борьбы правящих кланов за раздел и передел собственности и ресурсов, усилился социальный гнёт, при этом городская гражданская община окончательно была деморализована, так как на место общегражданского интереса, требующего солидарности, сплочённости и самодеятельности вышел личный корыстный интерес, который не мог являться интегрирующей силой, способное создавать подлинное самодеятельное гражданское общество. Именно процессы распада и деморализации гражданских городских общин и постоянные "межгосударственные" на уровне княжеств столкновения, сопровождавшиеся чудовищными насилиями и разорением основной массы населения погубили Киевскую Русь окончательно, сделав её лёгкой добычей татаро-монгольской орды, чей внешний удар совпал по времени с началом внутреннего кризиса и разложением Киевского типа социума. Правда, один осколок Киевской Руси, в котором в наиболее концентрированном виде отразились все тенденции её развития, а именно Новгородская республика, всё-таки уцелел и даже сохранил накопленные богатства, приобретенные, в том числе и за счёт его северо-восточных колониальных окраин, которые он подвергал беспощадной эксплуатации, но не он с его развитой торгово-экономической сферой, выгодным географическим положением, развитыми связями с Западной Европой и, прежде всего, Ганзейским союзом, относительной безопасностью своих границ, в том числе и от монголов, которые до него так и не добрались, стал центром и основой возрождения российской государственности. Таким центром стала Москва, и причина этого заключается в формировании
уникальной монархической власти. Московская монархия была подлинно народной, надклассовой, наднациональной, суверенной в истинном значении этого слова властью. Она смогла воплотить в своих институтах великую православную идею союза "священного царя" с православным народом против "сильных и наглых мира сего". Неслучайно Москву поддержала и церковь, и низы общества. Они увидели в лице московского князя ту общенациональную власть, которая сможет, если её всецело поддержать, поставить на место зарвавшуюся в своих сепаратистских экспроприаторских играх олигархию и, объединив земли, сможет свергнуть чужеземное господство, неслучайно Новгородское ополчение отказалось сражаться с войсками Ивана III на реке Шелони, перейдя на его сторону. Процесс объединения земель в социальном плане давал примерно такую же картину: богатые бояре, купцы, ростовщики - против: духовенство, ремесленники. Сложный процесс территориального расширения Московского княжества до границ XVfe. Сопровождался не менее сложными процессами внутренней институционализации власти и новой общественной социальной структуры. Не вдаваясь в подробности этого процесса, который будет освещён в соответствующей главе пособия, можно вкратце охарактеризовать его основные тенденции и результаты. По мере укрепления централизованной великокняжеской власти и интеграции в новую государственную систему элементов правящей олигархии присоединяемых территорий, растут права земского, крестьянского самоуправления, получают подтверждение и поддержку центральной власти система обычного местного права и судопроизводства с судом присяжных (целовальников по терминологии того времени), укрепляется экономически и социально городская община, заново интегрируется совсем было распавшийся социум. Всё это обуславливает общий моральный и экономический подъём XV-XV^., которому не смогли помешать отдельные краткосрочные периоды экономической депрессии моральный срыв опричнины. Идея государства-семьи находит в Московском государстве своё идеальное выражение, которое проявляется в трёх основных
аспектах: национальном, социальном, и узкогосударственном (организация аппарата управления). Национальный аспект проявления этой идеи выразился в том, что был инстинктивно найден детски простой рецепт мирного совместного проживания и взаимовыгодного сотрудничества самых разнообразных народов и народностей, включившихся в состав Московской державы. В нескольких словах этот рецепт заключался в том, что государствообразующая нация - русские была абсолютно чуждой российской идеи во всех её проявлениях, никто не строил из себя высшей расы и не видел в представителях других народностей, пусть даже и явно отставших в общецивилизованном и культурно-экономическом отношениях, представителей низших и чуждых рас. Напротив, в соответствии с традицией восточной патристики и первохристианства, эти народности естественным образом рассматривались как равноценные по конечному счёту в своём человеческом достоинстве, а их экономическая и технологическая слабость вызывала не снобистское пренебрежение "избранного народа" к неприспособленным, а желание оградить их от лишних тягот и опасностей, несовместимых с их возможностями. Это проявлялось и в законодательстве как гражданском, так и уголовном и в конкретной практике центральных властей по отношению к народам Севера, Сибири и других кочевых племён, втягивающимся в орбиту Московского царства, так, например. Ясачный сибирский иногородец (представитель малочисленных сибирских народов) не мог быть осуждён даже за явное преступление без доставки его в Москву на судебное разбирательство центральной власти. Именно центральная власть, в том числе, всячески стремясь оградить традиционный образ жизни этих народов от каких бы то ни было посягательств и не только не стремясь по примеру скажем, английских колониальных властей воспользоваться их склонностью к алкоголю, чтобы подорвать саму основу национального бытия, но всячески противодействовала любым попыткам представителей своей национальности развернуть любой бизнес в этом направлении. Признание за представителями других народов равного человеческого достоинства
способствовало мировой практике смешанных браков и быстрой интеграции новоприсоединённых в общее политическое, экономическое и культурное пространство единой страны, в которой их ждала единая судьба. Когда в этой стране было хорошо, то было хорошо всем, а когда плохо, то тоже - всем. Правящая верхушка присоединяемых получала такие же права, как и московские верхи общества, а народные низы не только не испытывали каких-либо особых дополнительных тягот, но даже наоборот получали определённые поблажки, например, в виде освобождения от воинской службы. Всё это позволяло выступающей едино культурным монолитом в Москве достаточно быстро и эффективно интегрировать новые народы в общее имперское пространство, построенное на христианских универсалиях, а не расистской избранности, на общегосударственном интересе, с точки зрения которого, каждому находилось своё место и своё тягло, а не на индивидуалистическом эгоизме, пытающемся себя освободить от государственных обязанностей по максимуму и также переложить их на подвластное и эксплуатируемое большинство, как это произойдёт в послепетровской России. В социальном аспекте это приводило к выстраиванию такого общества, в котором в первую очередь беспокоились не о правах, а о суверенном распределении обязанностей. Без этого будет абсолютно не понятна московская социальная действительность. Крестьяне Московской Руси были постоянно прикреплены к земле таким же порядком, каким дворяне были прикреплены к войне и государевой службе. Это был порядок государственной субординации, вызываемой государственной необходимостью, а не порядок рабства. Крестьяне не были "двуногом скотом", у них были широкие личные права, они могли свободно распоряжаться своим имуществом, выступать как истцы и ответчики в суде, причём судились они или своим крестьянским судом присяжных- целовальников, без решения которых никто не мог быть не то что осужден, но даже привлечён к суду и выдан представителям государственной власти, или центральным судом короля (т.е. воевод на местах), но никак не
баронским (феодальным) судом, как это было в Европе. В имущественном положении они были обеспечены значительно лучше, чем крестьяне Речи Посполитой и других европейских государств этого периода, нищета и безграмотность придут позднее в эпоху расцвета крепостнических порядков европейского образца, усвоенными с Петровскими и Екатерининскими реформами XVIIIв., когда русское дворянство освободится от государственной службы, противопоставив себя всем другим сословиям даже в культурном отношении и посмотрит на собственный народ уже не с универсальных христианских позиций, а с позиций просвещённого европейского расиста-сноба, больше понимающего и принимающего заёмные ценности, чем собственный народ. На этом же фундаментальном принципе распределения обязанностей между всеми сословиями в общегосударственном интересе выстраивалось социальное положение купечества, духовенства и ремесленного люда Московской Руси, что и нашло своё законченное выражение в Соборном Уложении 1649г., анализу которого будет также уделено особое внимание в этом пособии. Гарантом такого своеобразного национального консенсуса в Москве была великокняжеская, а впоследствии царская власть, выступающая в роли строгого, но справедливого отца, тщательнейшим образом заботящегося о порядке, достатке и нравственном здоровье членов своей семьи, смиряющим, если необходимо, гордость старших и более сильных, и помогающего младшим и более слабым, не дающего сильным отвертеться от общегосударственных дел, карающего их этносепаратистские силы и ограничивающего их гедонистические и сверхэксплуататорско-стяжательские поползновения. Именно в этом заключается феномен социального государства Московской Руси и этим же объясняется постоянное, иногда подспудное, а иногда явное недовольство и даже ненависть боярских верхов и других представителей имущих классов к самодержавной власти, которую они были склонны обвинять в азиатском деспотизме и против которой даже организовали настоящую гражданскую войну в эпоху Смутного времени. В
узкогосударственном аспекте это вылилось в специфическую организацию московского государственного управления, представленного в центре Земскими и Освещёнными соборами, Боярской Думой, приказами, а на местах властью воевод и наместников с широчайшим крестьянским и городским самоуправлением, достигшим своего апогея в середине XVfe. Подробно об их функциях и организации будет сказано в соответствующих разделах, но сейчас хотелось бы отметить главное: Земские Соборы, потому и не принимали попыток институционализации и не занимались перетягиванием властных полномочий, но воспользовались затруднительным финансово-экономическим положением центрального правительства, что их члены были озабочены не похотью власти, а решением насущных проблем страны с точки зрения действенного целостного православного видения мира и бытия. Они ощущали своё полное единство с центральной властью и им и в голову не могло прийти растаскивать или расшатывать царские полномочия и прерогативы. Особенностью Москвы было то, что в ней государство было обществом, а общество - государством, поэтому никакого
противопоставления и разделения просто не могло возникнуть. Именно эта фундаментальная особенность универсальной общественно-государственной целостности, единой и нераздельной и определило протекание политических процессов России того времени и систему государственного управления. Более того, именно государство было в Московской Руси своеобразным средним классом, играющем стабилизирующую социальную роль а обществе. Поэтому всякое ослабление государственной власти неизбежно приводило к росту социальной поляризации, напряжённости, катализировало процессы хаоса и распада основных социальных институтов и отбрасывало страну к крайне архаичным структурам и образу жизни. Эта тенденция сохранилась и до сих пор. Конечно, реальное воплощение идеи государства-семьи было далеко не совершенным, и тогда были всякие безобразия, даже преступления, но если посмотреть на её государственное бытие свежим и объективным взглядом с высоты последующего государственного опыта и законченного
тысячелетнего исторического периода, то придётся признать, что этих безобразий и преступлений было на самом деле меньше, чем где бы то ни было в то время в мире, нужно просто освободиться от исторических мифов и европоцентрического видения собственной истории. С этой точки зрения будет полезно в данном пособии представить соответствующий материал о положении дел не только в Киевской и Московской Руси, но и на тех же западных землях Киева, которые после монгольского погрома оказались втянутыми в состав сначала Великого Княжества Литовского, а затем и Речи Посполитой, а также - собственно европейских землях, объединённых не столько де-факто, сколько де-юре и в идеале Священной Римской империи германской нации; может быть тогда будет более понятно и наглядно представлена сущность исторического развития русской государственности в первые восемь веков её существования.