Введение

Сегодня не ставится под сомнение, что доступ к нефтегазовым ресурсам является неотъемлемым элементом мощи государства. Нефть и газ стали непреходящими факторами мировой политики, значение которых за последние десятилетия только увеличивалось.

Совсем недавно нефтяная проблема вновь громко заявила о себе: в августе-декабре 2014 г. цены на жидкое топливо упали со 114 до 50 долл. за баррель. Сдержанность Организации стран-экспортеров нефти (ОПЕК) и прежде всего, Саудовской Аравии, в принятии мер по обеспечению стабильности цен была мотивирована целым набором политических и экономических соображений - «сланцевой революцией» в США, необходимостью ослабления Исламского Государства Ирака и Леванта, традиционным для Саудовской Аравии противостоянием с Ираном, который, казалось, увеличил шансы на возвращение в лоно мировой политики по мере прогресса переговоров по иранской ядерной программе. Соответствующее решение конференции ОПЕК 27 ноября 2014 г. не принимать мер по снижению добычи повлекло за собой всплеск турбулентности в мировой экономике, продемонстрировав в очередной раз потенциал влияния нефтяного фактора на расстановку сил и позиционирование себя ведущими акторами международного процесса. Типологическая близость происходящего в 2014 г. сюжетам, которые исследуются в данной диссертации, придала особую актуальность изучению начального этапа «нефтяной эры» в мировой политике.[2] Нефть была и остается «кровью», питающей кровеносную систему индустриального и постиндустриального общества почти полтора столетия. Однако именно в 1970-е гг., изучению которых посвящена значительная часть настоящей работы, произошло ее превращение в важнейший фактор международных отношений.

В ходе очередного арабо-израильского конфликта в 1973 г. арабские страны прибегли к нефтяному эмбарго и повышению цен на жидкое топливо в четыре раза. Эта заявка на пересмотр режима управления нефтяной сферой и то, в какой форме она была представлена, не могли не повлечь серьезных политических, экономических, социальных перемен. 1970-е гг. вошли в историю как годы системного кризиса, в муках которого ведущие западные страны и Япония смогли совершить переход от индустриального к постиндустриальному обществу. Исходный импульс этому самому масштабному со времен Великой депрессии кризису был дан именно событиями на нефтяном рынке. Переход к новой модели социального устройства, экономического менеджмента и производства, характерного для постиндустриального общества, стал ответом развитого мира на вызовы новой эпохи - «эпохи дорогой нефти».

Изменения на социально-экономическом фронте были синхронизированы с достаточно серьезным пересмотром положения дел на международно-политической арене. Как известно, к началу 1970-х гг. биполярная система вступила в период разрядки, которая представляла собой попытку модификации прежнего «конфликтного взаимодействия» между Москвой и Вашингтоном, плохо поддававшегося регулированию. Принципиальное значение, однако, имел тот факт, что она охватила отнюдь не весь спектр отношений СССР и США, а лишь вопросы европейской политики и стратегической безопасности. Начав вести «игру по правилам» в ядре системы международных отношений, сверхдержавы вовсе не отказались от попыток помериться силами на ее периферии, а также в такой относительно нетрадиционной для «высокой политики» сфере, как экономика.

Возникновение нефтяной проблемы и последующее превращение нефти в фактор внешней политики привело к модификации не только международной повестки дня, но и соотношения сил на мировой арене, а также к изменению самого содержания «высокой политики».[3] Именно тогда, в 1970-е гг., в поисках коллективного ответа на вызовы нефтяного шока, лидеры развитого мира стали собираться на саммиты «Большой семерки», неформальные встречи лидеров государств-крупнейших экономик мира с целью обсуждения макро- и микроэкономических вопросов.

Объектом настоящего исследования выступают политико-экономические процессы, вызванные к жизни нефтяной проблемой, предметом - влияние нефтяного фактора на эволюцию биполярной системы международных отношений в 1973-1986 гг. При этом под нефтяным фактором в данной работе понимается политико-дипломатическая проблема обеспечения бесперебойного снабжения нефтью мировой экономики и национальных государств по приемлемым ценам.

Целью работы является изучение использования нефтяного фактора в качестве инструмента внешней политики ведущими игроками мировой арены - развитыми странами, СССР и членами ОПЕК.

Цель работы обусловила постановку следующих исследовательских задач:

1) изучить в динамике влияние нефтяной проблемы на модус отношений внутри Западного блока, проанализировать формирование и эволюцию подходов США и ведущих стран Западной Европы к решению нефтяной проблемы, выявить в этих подходах общее и особенное;

2) изучить формирование новой модели отношений между основными развитыми странами и членами ОПЕК в контексте обострения нефтяной проблемы, оценить действенность этой модели с экономической и политической точек зрения;

3) рассмотреть политическое значение и динамику сотрудничества США и европейских стран с СССР в углеводородной сфере в 1973-1986 гг., определить основные факторы, обусловившие различие взглядов Старого и Нового Света на это сотрудничество;

4) выявить место нефтяной проблемы в международной повестке дня, оценить, не преувеличивая его значения в сравнении с другими факторами (военными, экономическими, идеологическими и пр.), роль нефтяного фактора в модификации биполярной системы международных отношений в изучаемый нами период времени.

Таким образом, настоящее исследование призвано показать эволюцию биполярного порядка на фоне утверждения режима ОПЕК на мировом нефтяном рынке в 1970-е - первой половине 1980-х гг.

Хронологические рамки диссертации охватывают период с 1973 по 1986 гг. Нижняя граница задана событиями 1973 г. - введением эмбарго на поставки нефти в страны, поддерживавшие Израиль, и четырехкратным повышением цен на «черное золото», предпринятым арабскими нефтепроизводителями в качестве ответных мер в ходе Октябрьской войны на Ближнем Востоке. Верхняя хронологическая граница, 1985-начало 1986 гг., определяется снижением цен с 27 долл. до менее чем 10 долл. за баррель, притом что максимального уровня, 40 долл. за баррель, официальные цены на нефть в рассматриваемый нами период достигли в 1980 г., в ходе второго нефтяного шока. Таким образом, хронологические рамки исследования охватывают логически законченный период от первого скачка до первого обвала цен на нефть.

* * *

Методология. Для решения поставленных задач при работе с первичными источниками и литературой мы прибегли к методам исторического и сравнительного анализа: хронологическому, сравнительно-историческому, статистическому. Концептуально наше исследование опирается на теоретические положения нескольких направлений современной теории международных отношений, а именно, политической экономии (неореализма) Р.Гилпина, либерального институционализма (транснационализма) Дж. Ная и Р. Кеохейна, а также «концепции восприятия» Р. Джервиса. Многофакторность нефтяной проблемы продиктовала необходимость обращения к различным теориям, воспринимаемым нами не как законченные догматические конструкции, а как набор посылок и представлений о международных процессах, лишь в сочетании которых могло быть найдено теоретическое обрамление изучаемых явлений.

Пересмотр концепций классического реализма Г. Моргентау и его последователей, описывающих международные отношения как борьбу государств за выживание и доминирование, с акцентом на военной стороне этого вопроса, был инициирован еще в начале 1970-х гг. прежде всего К. Уолтцем с позиций структурализма - поэтому зачастую неореализм называют структурным реализмом. К. Уолтц[4] выводил основные закономерности мировой политики из ее структуры, которая представлялась им как нечто стабильное, жесткое, оказывающее сдерживающее воздействие на основных акторов - государства. Однако, целям нашей работы более близка ревизия классического реализма с позиций политической экономии. Ее ведущими представителями являются основательница британской политэкономической школы С. Стрендж,[5] разработавшая проблему отношений государства и глобального рынка и выдвинувшая тезис о том, что современная международная система характеризуется превосходством безличных рыночных сил над отступающими перед ними национальными государствами, американские исследователи Б. Коэн,[6] уделявший в своих исследованиях особое внимание финансовым вопросам, и Р. Гилпин, теоретические разработки которого наиболее близки целям и задачам настоящего диссертационного исследования. [7] [8]

Будучи убежденным неореалистом, Р. Гилпин даже в одной из своих последних работ, в противовес «сетевым» теориям, набирающим на волне глобализации популярность, подчеркивал, что «национальные государства останутся главными акторами как во внутриполитических, так и в международных делах». Мы разделяем государственно- центричный подход автора, изучая проблему нефти в политике конкретных национальных государств. Определяя политическую экономию как взаимодействие рынка и таких акторов, как государства, транснациональные корпорации и международные организации, концепция Р.Гилпина позволяет понять влияние нефтяного фактора на мировую политику на всех уровнях, чего, например, нельзя произвести в рамках заточенного под изучение государств уолтцевского неореализма.

Особенно важна для нашей работы та часть системы взглядов Гилпина, в пределах которой он разрабатывал проблему изменения и модификации международных отношений. Работа «Война и изменения в мировой политике», увидевшая свет в 1981 г., оказалась не столь широко растиражированной, как претендовавшая на всеохватность «Теория международных отношений» К. Уолтца. Однако именно в ней исследовался механизм и факторы изменения системы международных отношений вне рамок военного конфликта, проблемы, которые структурный реализм с его представлением о высокой стабильности биполярного порядка и, тем более, классический реализм просто не рассматривали.

Исходной точкой теории Г илпина является положение о растущем противоречии между экономической и политической организацией международного сообщества[9] и что государства не всегда стремятся наращивать свою мощь (безопасность), как об этом пишут классические реалисты. В моменты, когда война наименее вероятна, они могут преследовать экономические цели, а именно, повышение уровня благосостояния своих граждан (welfare).[10] Этот тезис позволил автору рассматривать мировую политику в качестве подвижной, постоянно изменяющейся динамической системы: «Критически важным для понимания международной политики является представление о смешанном и постоянно меняющемся характере целей государства, нежели представление об их упорядоченности»,[11]- напишет он.

Что касается механизма изменения, который у традиционных реалистов и неореалистов, по сути дела, сводился к войне, то Гилпин сделал важный вывод: в условиях существования ядерного оружия война является слишком дорогим способом пересмотра status quo (хотя, на наш взгляд, в этом вопросе автор пренебрег таким средством изменения баланса сил, как локальные войны). На первый план в этой связи им было выдвинуто взаимодействие между экономикой и политикой, которое ученый признал «фундаментальной чертой процесса международных политических изменений».[12] Интересно также положение Гилпина о том, что ведущие государства, а не второстепенные игроки, могут выступать в роли ревизионистов системы, «если ожидаемые выгоды окажутся весомее, чем ожидаемые затраты».[13] Это заключение в приложении к нашей тематике позволяет осмыслить политику разрядки как попытку сверхдержав сохранить свой исключительный статус в системе международных отношений на фоне роста влияния других игроков (Западной Европы, Японии и т.д.). Оно также объясняет решение СССР выйти из прежнего режима экономической изоляции, поскольку риски вступить в деловые связи с капиталистическим миром оценивались Кремлем как менее значительные в сравнении с теми выгодами, которые могло принести сотрудничество с Западом.

Выделяя три типа изменений: системное (модификация структуры), систематическое (пересмотр принципов управления системой) и изменение на уровне взаимодействия (изменения правил игры), Р. Гилпин обозначил три широких фактора, которые запускают процесс изменения системы международных отношений - окружающая среда, внешнеполитические и внутриполитические обстоятельства. В этой связи мы можем рассматривать нефтяную или ресурсную проблему, являющуюся производной от фактора окружающей среды, в качестве двигателя перемен системы международных отношений в 19701980-е гг.

Принципиальное значение имеет теоретическое обоснование отнесения экономического курса государств к «большой политике», произведенное Р. Гилпином, о чем в рамках неореализма просто не говорилось. В своей последней работе, которая была написана уже после падения Берлинской стены в условиях, казалось бы, безраздельного господства рыночной системы, он говорит о влиянии различных «социополитических структур» на результативность экономической деятельности.[14] Этот вывод позволяет осознать с теоретических позиций специфику ответа на вызов нефтяной проблемы со стороны административной экономической системы СССР, бывшего одним из ведущих производителей «черного золота» в мире.

Наконец, важной заслугой Р. Гилпина явилось теоретическое осмысление международной взаимозависимости, расширение которой, по его мнению, не означало отказа акторов от продвижения собственных узких интересов. Этот вывод автора предоставляет теоретические рамки для понимания новой системы отношений между странами потребителями и производителями нефти в 1970-е гг., когда, несмотря на запуск «Диалога Север-Юг» под сопредседательством ведущих развитых стран и членов ОПЕК, Старый и Новый Свет продолжили предпринимать целенаправленные действия по снижению потребления нефти и топливной диверсификации, которые, в конечном счете, были направлены на ослабление картеля.

Поиск нового равновесного состояния системы международных отношений после «потрясения» 1973 г. осуществлялся с учетом изменившегося фона международной жизни, нарастания невоенных факторов мощи, усиления роли межгосударственного сотрудничества и принципиально иной роли негосударственных игроков на мировой арене (к последним может быть отнесена и ОПЕК). Осмысление этих процессов было предпринято теоретиками школы либерального институционализма (транснационализма) - Р. Кеохейном, Дж. Наем, С.Краснером, Р. Аксельродом и др.,[15] которые показали роль и значение международных организаций (институтов - отсюда и название школы) и международного экономического сотрудничества в мировой политике.

Несмотря на то, что исследования институционалистов критиковали некоторые положения теории реалистов, не стоит преувеличивать конфликта между двумя этими школами. [16] Так, институционалисты утверждают, что государства, особенно в новейшее время, вырабатывают различные формы сотрудничества, которые постепенно приобретают для них самостоятельную ценность. Чтобы «понять мировую политику, надо иметь в виду не только децентрализацию мира, но и его институционализацию»,[17] [18]- утверждают они. Говоря «о паутине взаимосвязанности» между различными акторами - международными организациями, корпорациями, сторонники этой концепции подчеркивают влияние международных организаций на систему международных отношений, но при этом они не отказываются, по сути, и от тезиса реалистов о центральной роли государства в международных процессах. Они лишь подчеркивают, что в современном мире с его «паутиной взаимосвязанностей» необходимо изучить роль транснациональных отношений всех типов для адекватного понимания происходящего на международной арене.

Для решения задач данной работы важен тезис о том, что транснациональные взаимосвязи «усиливают взаимную восприимчивость обществ, что изменяет отношения между правительствами». Институционалисты утверждают, что вследствие возросшей в 1970-е гг.

интенсивности всех типов связей (политических, экономических, культурных) произошло зарождение международного плюрализма, противопоставляемого безальтернативной бинарности биполярной системы. В эти годы дополнительные импульсы получило развитие механизмов сдерживания игроков политической сцены через рост взаимозависимости, что, в свою очередь, привело к увеличению спектра возможностей оказывать влияние одних государств на другие. Такой теоретический арсенал позволяет нам осмыслить последствия наращивания торговли углеводородами между СССР и Западной Европой как становление механизма взаимного влияния на внешнеполитический курс стран, участвовавших в этом процессе. В этом смысле логичными кажутся опасения США относительно интенсификации этого сотрудничества, так как его побочным эффектом могло бы стать расширение спектра рычагов влияния на европейское крыло НАТО в руках Москвы.

Наконец, в рамках либерального институционализма был дан старт разработке понятия «международный режим», что имело большое значение для данного исследования, поскольку, как мы уже замечали выше, мы ставим задачей изучить эволюцию системы международных отношений на фоне утверждения режима ОПЕК на мировом нефтяном рынке. В целом, в современной науке существует два основных подхода к понятию «международный режим». Первый, более узкий, определяет его как набор формальных процедур, норм и правил, регулирующий поведение государств в той или иной сфере, закрепленный в международном праве (режим нераспространения ядерного оружия, международный режим экспортного контроля и т.д.). Второе, более широкое толкование этого термина как совокупности формальных и неформальных принципов, норм, правил и процедур принятия решений, детерминирующих ожидания международных акторов в отношении поведения друг друга в определенных областях, было разработано либеральным институционалистом С. Краснером. В настоящее время именно это определение, будучи более универсальным, широко применяется в зарубежной и российской практике: например, известный российский американист В.И. Батюк использовал этот подход в своей монографии, посвященной двухсторонним российскоамериканским отношениям. В аналогичном ключе построено и настоящее диссертационное исследование.

Третьим методологическим измерением нашей работы стала «концепция восприятия», развиваемая профессором Колумбийского университета США Р. Джервисом.[19] Возникнув в начале 1970-х гг., во многом в ответ на бесконечные споры реалистов о том, кто виноват в развязывании холодной войны, эта теория стала шагом в сторону от пространных теоретических дискуссий в сторону прикладного анализа. Ее появление было связано с запуском политики разрядки, в рамках которой противостояние между сверхдержавами канализировалось из ядра системы международных отношений на ее периферию, что обернулось ростом числа локальных конфликтов, а в академической и аналитической среде - появлением и развитием дисциплины конфликтологии.[20] Р. Джервис, привлекая широкий арсенал методов психологического анализа, пытался изучить влияние на международные отношения мышления, восприятия и осознания противниками друг друга. Основным препятствием на пути решения международных проблем и главной причиной принятия неверных внешнеполитических решений, по Джервису, являлось стремление политиков привести получаемую ими новую информацию в соответствие со сложившимися у них ранее представлениями. Преимущество данной концепции, в сравнении, например, с классической политической психологией, состоит в том, что она не ограничивает анализ личностью политика, переходя на уровень межгосударственный и системный. Основной круг вопросов, исследуемых в рамках этой парадигмы, включает причины стремления политиков придерживаться ранее сложившихся представлений, механизмы восприятия, препятствующие изменению политических взглядов, феномен некорректных исторических аналогий и их влияние на политический процесс и т.д. [21] Основные положения данной концепции снабжают нас теоретическим инструментарием для осмысления феномена советской энергетической угрозы Европе как нового элемента мышления политической элиты США конца 1970-х гг.

Итак, совокупность положений теории политической экономии (неореализма) Р.Гилпина, либерального институционализма (транснационализма) Дж. Ная и Р. Кеохейна и «концепции восприятия» Р. Джервиса предоставляет инструментарий для всестороннего изучения влияния нефтяной проблемы на изменение системы международных отношений в 1970-1980-е гг.

* * *

При написании работы нами был привлечен широкий спектр исторических источников, которые, условно, могут быть разделены на три группы: официальные документы (публичные и архивные), пресса и периодические издания, источники личного характера