«ТЕОРИЯ РЕЧЕВЫХ АКТОВ» В КОНТЕКСТЕ СОВРЕМЕННОЙ ЗАРУБЕЖНОЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
(Обзор направлений)
1
Одно из положений «теории речевых актов» состоит в том, что минимальной единицей человеческой коммуникации является не предложение или высказывание, а «осуществление определенного вида актов, таких, как констатация, вопрос, приказание, описание,, объяснение, извинение, благодарность, поздравление и т.
д.»[70]. Эта установка оказалась созвучной тем взглядам в современной лингвистике, для которых характерно стремление выйти за пределы предложения, раздвинуть рамки лингвистического анализа. Такое расширение исследовательского кругозора — не самоцель, а средство «разгрузить» семантическое описание предложения и текста, удалив из него некоторые компоненты общекоммуникативного порядка[71].С теорией речевых актов лингвисты связывают следующие надежды:
1) выйти за пределы материала, обрабатываемого чисто лингвистическими методами, но при этом стараться разработать достаточно надежный инструментарий[72];
2) объяснить и описать стратегии речевого воздействия на основе атомарных понятий данной теории[73];
3) распространить «принцип композиционности» Г. Фреге на область речевого взаимодействия; то есть установить такие структуры и правила их преобразования, которые позволили бы, исходя из интерпретации составных частей речевого общения, получить— «композиционным путем» — интерпретацию целого[74];
4) объяснить и формально показать, как некоторые внешне не зависимые друг от друга высказывания образуют связный дис- курс[75];
5) объяснить связь между ясностью выражения и эффективностью воздействия; эти понятия риторики связывают «прозрачность» воплощения иллокуции с перлокутивным эффектом; теория речевых актов могла бы дать рекомендации, как добиться «безотказного» достижения риторических целей[76];
6) получить таксономию речевых средств и метаязык для лексикографического описания; например, при описании глаголов речи удобно использовать понятийный аппарат теории речевых актов[77];
7) включить в сферу теории прагматики коммуникативные намерения, психологические и поведенческие реакции, обычно присущие получателю по ходу коммуникации; исследовать социальные последствия актов коммуникации в терминах отношений социальной зависимости и эквивалентности[78];
8) углубить теорию перифраз, учитывая не только чисто логические отношения между близкими по смыслу предложениями, но и коммуникативные свойства таких предложений[79];
9) установить отношения между репертуаром актов высказывания на конкретном языке, с одной стороны, и иллокутивными актами универсального характера — с другой[80];
10) включить единицы, большие, чем предложение, в компетенцию семантики истинности, приняв, что денотатом сообщения является функция, выполняемая высказыванием; значение этой функции определяют, в свою очередь, элементы ситуации и формы высказывания (такова посылка модели «денотата сообщения»[81]).
В рамках общелингвистического подхода к теории речевых актов можно выделить две дисциплины: собственно теорию речевых актов (анализ, классификация и установление взаимосвязи между речевыми актами безотносительно к речевым средствам) и «анализ речевых актов», или лингвистический анализ речи (установление соответствия между речевыми актами и единицами речи). В рамках первой дисциплины вопрос о том, насколько цели и намерения реализуемы в конкретном общении, несуществен. Для второй же дисциплины языковой материал является исходным пунктом; именно здесь лингвистика видит свою область исследования.
Исследователи в понятии речевого акта подчеркивают различные моменты, существенные для лингвистики. Так, М. Хэллидей рассматривает речевой акт как выбор одной из многочисленных перепшетающихся между собой альтернатив, образующих «семантический потенциал» языка[82]. Говоря, мы выбираем одну из форм: утверждение, вопрос, обобщение или уточнение, повторение или добавление нового. Иными словами, в противоположность взгляду на язык как на набор правил, или формальных предписаний, здесь предлагается концепция языка как совокупность выборов, которые индивидами могут быть оценены по-разному. Именно в этом смысле речевой акт связан с «планированием речи» и является сложной сущностью, в которой когнитивные и т. п. функции сочетаются с межличностными при том или ином удельном весе этих функций в конкретной ситуации.
Дадим краткую сводку тех характеристик речевого акта (далее РА), которые выделяются различными лингвистическими концепциями в качестве основных:
1) Условия успешности РА заложены в том, что в рамках предложения принято относить к модусу (в смысле Ш. Балли[83]) — это соответствующая составляющая предложения, его перформативная часть[84].
2) РА — это элементарная единица речи, последовательность языковых выражений, произнесенная одним говорящим, приемлемая и понятная по меньшей мере одному из множества остальных носителей языка[85].
3) РА — это заключительный акт в серии других действий; различной бывает та степень, в какой РА универсален; противопоставлены универсальные и социально обусловленные РА; пример первых — утверждение; пример вторых — вопрос о наличии детей, который в ряде африканских племен употребляется как простое приветствие[86].
4) Универсальные свойства РА противопоставлены тем, которые специфичны для конкретного языка: перлокуции всегда универсальны, а иллокуции бывают как универсальными, так и специфическими (они по-разному — в различном наборе — представлены в различных языках). Это позволяет обозначить новый аспект в проблеме исследования языковых универсалий[87].
5) РА может быть как крупнее предложения (высказывания), так и меньше его, то есть он может быть составной частью предложения; так, именное словосочетание можно представить (хотя в классической теории РА этого не делается) как РА описания, в большей или меньшей степени успешный[88].
6) РА связывает между собой невербальное и вербальное доведение[89].
7) РА, рассматриваемый как поверхностная структура предложения, не является производным от «скрытых» структур, а есть непосредственная реальность речи с ее текстовыми связями и с правилами употребления языковых единиц, заданными в рамках грамматики[90].
8) РА позволяет разграничить текст и подтекст[91].
9) РА связан с понятием «фрейма», или «рамки», в некоторых концепциях моделирования речевой деятельности: имеются «ритуальные» последовательности РА, интерпретируемые на основе знаний о мире и привлекающие для своей интерпретации метаусловия (связанные с установлением того, в контексте какого фрейма мы находимся в данный момент, то есть с выбором фрейма), а также опирающиеся на предшествующие, настоящие или будущие (ожидаемые) действия коммуникантов[92].
10) Типичной задачей РА является воздействие на мысли адресата, когда он интерпретирует высказывание говорящего[93].
В то же время общие свойства РА — это свойства кооперированного сознательного и разумного взаимодействия нескольких субъектов. Все это позволяет определить понятие уместности и приемлемости речи на макроуровне, на который не распространяется грамматика отдельно взятого предложения[94].11) РА включает в грамматическое описание прагматические понятия контекста и роли говорящего и адресата, лежащие в рамках конвенций и норм конкретного общества. Последние определяют, какой вариант выражения предпочтителен для данного РА[95].
12) Понимание предложения, в котором реализуется РА, связано с процессом дедуктивного вывода в обыденном мышлении, что по-новому ставит вопрос о соотнесенности грамматики (и норм) языка, с одной стороны, и мышления — с другой[96].
13) Нельзя говорить о понимании предложения только в его буквальном значении: необходимо установить цель РА. Поэтому выявление иллокутивной силы предложения входит в описание языка[97].
14) РА соединяет предложение и высказывание[98].
В статье А. Дэйвисон (в наст, сборнике) подчеркивается еще один важный момент: имеются предложения, в логической структуре которых кванторные слова и наречные словосочетания модифицируют показатель иллокутивной силы. Отсюда вытекает, что прагматический и синтаксический подходы к речевым актам тесно переплетены. Об этом же, видимо, свидетельствует и явление так называемых «модализованных речевых актов»[99]. Иначе говоря, грамматика должна имплицитно включать в свой состав теорию речевых актов.
2
Статьи, представленные во втором разделе настоящего сборника, не могут, естественно, полностью ответить на вопрос о месте теории речевых актов в современных зарубежных лингвистических исследованиях. Для перевода были выбраны работы, отражающие следующие направления исследований: 1) установление вида семантического и прагматического представления высказывания в рамках формально-грамматического описания (статья А.
Дэйвисон); 2) выявление правил общения, формулируемых в терминах теории речевых актов, а также способов интерпретации высказывания с различных точек зрения: говорящего, адресата и присутствующих третьих лиц (статья Г. Кларка и Т. Карлсона); 3) моделирование общения с помощью ЭВМ (статья Дж. Ф. Аллена и Р. Перро); 4) критика теории речевых актов как аппарата лингвистического описания речевой коммуникации (статья Д. Франк). Ниже попытаемся дать предваряющие замечания к каждой из названных тем.1. Семантико-прагматическое представление высказывания. Статья А. Дэйвисон дает обстоятельный разбор доводов «за» и «против» так называемой «перформативной гипотезы». Эта гипотеза, выдвинутая в начале 1970-х гг., состоит в том, что скрытая (или в терминах трансформационной грамматики глубинная, семантическая и т. п.) структура предложения всегда содержит в качестве «сверхглавного предисловия» предложение типа “Я + перформативный глагол + имя адресата + основная пропозиция”. История вопроса достаточно детально изложена в самой статье; имеются и публикации на русском языке, в которых освещается этот вопрос[100]. Остановимся здесь лишь на общетеоретическом контексте этой гипотезы.
В 60-х — начале 70-х гг. нашего столетия «научная парадигма» правил проникла далеко за пределы формально-логического и формально-грамматического исследования. Затронула она и теорию речевых актов. Тогда и родилась идея построить грамматику речевых актов в виде формального исчисления. В связи с этим в середине 70-х годов среди лингвистов развернулась дискуссия о том, верно ли, что иллокутивная сила производна от языкового значения[101]. Так, Д. Гордон и Дж. Лакофф считали, что имеется взаимно-однозначное соответствие между «закодированной» иллокутивной силой высказывания и его поверхностно-синтаксической формой: первая выводима из значения поверхностной структуры предложения с помощью постулатов значения[102].
Другой возможный подход: иллокутивная сила закодирована в логической структуре предложения в виде предиката, отражающего непосредственное намерение высказывания.
Например, предложение Закрой окно в логической структуре такого толка содержало бы предикат хотеть и соответствовало бы «развернутой» форме типа: Я хочу, чтобы ты закрыл окно. Предложение же типа Здесь холодно среди своих логических представлений имеет развернутые формы типа Я хочу, чтобы вы дали мне пальто; Я хочу, чтобы вы закрыли дверь; Я хочу, чтобы вы закрыли окно. Исходных структур семантической деривации у такого предложения оказывается так много, что всерьез такой подход не рассматривался даже представителями порождающей семантики, считавшими, что речевая деятельность совершается по схеме «от значения— к поверхностной структуре» (при говорении) и «от поверхностной структуры — к значению» (при понимании).Компромиссное решение было предложено Дж. Сэйдоком[103]: семантическая репрезентация предложения уже содержит предикат, отражающий «иллокутивный потенциал» предложения; однако в результате семантической деривации возможна замена этого предиката на другой. Так, предложение Вы не могли бы закрыть окно? в своем исходном семантическом представлении содержит предикат спрашивать (типа Я спрашиваю у вас: не могли бы вы закрыть окно), но в поверхностно-семантическом представлении оно получает другой предикат — просить, — в силу отношений между прямыми и непрямыми способами произведения речевого акта.
В конце статьи А. Дэйвисон формулируются четыре вопроса, на которые должно ответить исследование речевых актов (см. 267 наст, сборника); статья же завершается пессимистически: «При современном уровне знаний ответить на эти вопросы не очень просто». Представляется, что дело вовсе не в недостаточности уровня наших современных знаний: сейчас многое известно о том, каковы отношения между значениями конкретных иллокутивных глаголов и иллокутивными силами высказываний, между значениями этих глаголов и придаточных дополнительных при них и. т. д. Знания эти можно извлечь из многочисленных — крупных и мелких — публикаций. Но на сегодняшний день еще не создано обобщающей теории, способной органично (а не «списочно») слить в себе все эти сведения.
2. Правила и условия общения. В статье Г. Кларка и Т. Карлсона «Слушающие и речевой акт», в свое время буквально всколыхнувшей англоязычную лингвистическую общественность свежестью подхода, обращается внимание на информирующую силу высказывания. Интерпретировать конкретный акт общения можно только тогда, когда известна информированность коммуникантов до и после речевого акта (это положение, между прочим, лежит в основе и компьютерного подхода к общению). Введение в теорию речевых актов еще одного, ролевого, измерения позволяет получить такую теорию, которая учитывает не только «формальный» обмен репликами, но и личностные характеристики общающихся сторон.
3. Моделирование общения с помощью ЭВМ. В этом направлении исследования внимание сосредоточено на движущих силах диалога: почему мы говорим так, а не иначе, и вообще, почему люди что-либо говорят. В общее понимание высказывания входит и установление намерений говорящего. Так, нам мало просто распознать в высказывании нашего собеседника то или иное пропозициональное содержание, — нам еще хочется узнать, зачем он нам это сообщает и почему именно в данной конкретной форме. Во многих концепциях и приложениях теории речевых актов уровень речевого акта рассматривается как промежуточный между уровнем внеречевых целей и чисто языковой обработкой высказывания[104]. Демонстрирует такую концепцию и статья Дж. Ф.. Аллена и Р. Перро в настоящем издании.
4. Речевые акты в коммуникации. Скептицизм часто является двигателем теории. Это касается и теории речевых актов. Осознание ее ограниченности приводит к установлению тех пределов точности, на которые она может претендовать. В статье Д. Франк выдвигаются семь принципиальных замечаний и предлагаются пути усовершенствования теории в целом. Отсылая читателя к тексту этой статьи, добавим, что в сегодняшней зарубежной лингвистике попытки усовершенствовать эту теорию предпринимаются в следующих направлениях:
1) Выйти за пределы отдельно взятого речевого акта, связать его с другими единицами общения[105] таким образом, чтобы получилась целостная картина живого общения с его поворотами, неудачами, исправлениями, усовершенствованиями стиля. Как иногда в этой связи указывается, контекст в этой теории — не более, чем «возможный контекст», а истинно творческий аспект языковой деятельности в ее каждодневном проявлении остается затушеванным[106].
2) Устранить разрыв между намерениями и средствами выражения, принятыми в данном социуме. Иначе смысл речевого действия неясен. Однако, в сегодняшней теории речевых актов удается выявить только свойства логико-синтаксической репрезентации речевого действия, а не реальных речевых действий[107].
3) Отразить в теории то обстоятельство, что одни лишь синтаксические и семантические свойства предложения как единицы языка (то есть свойства «псевдопредложения»[108]) вне речи не могут определять употребимость конкретного предложения в конкретном виде речевого акта. Иначе условия адекватного употребления предложения окажутся, вопреки исходным установкам данной теории, уникальными для каждого конкретного предложения, а не типовыми.
4) Необходимо уточнить исходные понятия; иначе при переходе теории речевых актов от дедуктивных рассуждений к анализу конкретного материала (например, в литературоведческом анализе) происходит следующее: термины и основные понятия начинают употребляться настолько приблизительно, что теряют свой строгий смысл. В результате вся терминология и теоретический аппарат могут восприниматься просто как очередной способ метафорического определения явлений[109].
5) Учесть не только намерения и мнения говорящего, но и природу речевого общения, главным образом зависящую от взаимоотношений и взаимодействия говорящего и слушающего[110].
И разумеется, необоснованно использовать теорию речевых актов как метод «прояснения языка»[111].
Имеются и другие направления критики данной теории: как
конструктивные, так и деструктивные[112]. Статья Д. Франк (см. наст, сборник) дает интересную систематизацию направлений этой критики. Необходимо иметь в виду, что в своей книге[113] Д. Франк использует эту систематизацию для построения усовершенствованной концепции, в которой диалогические свойства речи привлекаются к описанию грамматики.
3
Итак, многие из недостатков современной теории речевых актов могут быть объяснены ее незавершенностью и продолжающимся становлением. Перспективы применения теории речевых актов, как было показано выше, весьма многообразны. В то же время не следует, видимо, переоценивать значимость понятия РА для языкознания на сегодняшний день.
Во-первых, не всем лингвистам сам термин представляется удачным. Так, Дж. Лайонз отмечает[114], что РА — это не акт речи как таковой (то есть не акт осуществления реального высказывания, в том смысле, в каком это понимал К. Бюлер[115]), а кроме того, РА не ограничен устной речью: возможны и невербальные действия, которые можно приравнять к остиновским речевым актам (так, приветствовать можно не только речью, но и движением головы или руки).
Во-вторых, лингвистический акт — это не только коммуници- рование (передача информации), но и нечто, вовлекающее в себя динамику интеллекта и эмоций: то или иное высказывание с его выбором слов и расстановкой акцентов может привести к переоценке ценностной системы говорящих, — что отразить прямо в терминах РА не всегда возможно[116]*
В-третьих, те условия успешности, о которых говорится в теории РА, сами, в свою очередь, подвергаются различной интерпретации в различных контекстах: их нельзя рассматривать как не- меняющиеся эталоны[117]. Это значит, что важное значение имеет также оценка применимости или неприменимости условий выполнения РА.
В-четвертых, спорным является вопрос о том, можно ли представлять целый текст в виде крупного «сверхречевого акта»[118]. Характерной чертой РА является то, что он порождает обязательства, накладываемые на общающиеся стороны[119], а кроме того, приводит к образованию стратегических замыслов с соответствующей тактикой их воплощения[120]. Поэтому точнее было бы представлять текст с точки зрения переплетающихся актов обязательства и выполнения стратегий.
В-пятых, вряд ли оправданно сводить иллокутивную силу высказывания исключительно к синтаксису и семантике (то есть к грамматике), как это делают, например, сторонники перформативной гипотезы[121].
В-шестых, РА способен менять социальный статус говорящих и слушающих, а также отношения между коммуникантами. В частности, с их помощью устанавливается или отменяется «авторство мнения»[122] (Ср.: Я этого не говорил и Да, я действительно так считаю). Формально говоря, РА можно определить как функцию изменения состояния, переводящую один контекст употребления речи в другой[123], где к контексту следует тогда относить и наличный набор общих презумпций. Эта функция отражает такие свойства человеческого общения, как уверенность и неуверенность, послушание и непослушание и т. п.[124] Таким образом, с помощью РА можно было бы моделировать социальные отношения коммуникантов в их речи, — но тогда грамматический аспект отходит на дальний план.
В-седьмых, как отмечает П. Шародо[125], с семиотической точки зрения, РА находится на месте переплетения экзоцентрических и эндоцентрических сил в общении. Первые придают РА значение в рамках «интертекстуальности» (того, что по ходу общения было сказано раньше или будет сказано позже данного момента) и обладают эксплицитностью. Вторые же навязывают РА значение, исходя из парадигматических отношений между всеми возможными семиотическими актами. Таким образом, синтагматика и парадигматика РА находится в совершенно ином измерении, чем синтагматика и парадигматика единиц языка в речи. Отличие это состоит в частности и в том, что любой РА — это одновременно и запланированный (преднамеренный), и незапланированный поступок (в терминах Шародо — соответственно «экспедиция» и «приключение»). В этом, в частности, проявляется субъективность РА, никак не отраженная (будем надеяться, пока что временно) в теории речевых актов[126].
Наконец, следует, видимо, различать: а) произведение речевого акта (акт проведения его), б) внедрение этого РА в общий фон, наличествующий у коммуникантов, и в) диспозицию РА (принятие или отвергание его)[127]. Естественно, понять РА — не значит принять его, то есть присвоить ему статус узаконенное™[128]. О принятии или непринятии, а также о внедренное™ и о констатации РА свидетельствуют так называемые «поддерживающие» или «продолжающие» акты — те, которые слушающим совершаются по ходу выступления говорящего в качестве «сигналов обратной связи» (термин В. Ингве[129]). Статус таких сигналов в рамках теории РА неясен, а характерные черты их (по Стенстрёму[130]) выделяют их из ряда остальных РА: они а) не претендуют на статус отдельной реплики, б) сигнализируют об активном участии слушающего, в) выражают согласие, принятие, понимание и т. п., г) могут возникнуть практически в любом месте реплики говорящего, д) обладают непредсказуемыми особенностями, зависящими от говорящих и ситуации общения. Дж. Максуэлл определяет сигналы обратной связи как такие вокализации слушающего, которые нацелены не на перехват инициативы в разговоре, а на поддержку говорящего[131]. Виды таких реплик: междометия (всяческие хмыканья), утверждения (Да-да), отрицания (Нет, конечно, нет), повторение сказанного говорящим и формальные высказывания (небуквальные повторения).
Приведенные факты заставляют нас сделать вывод о том, что в современной зарубежной лингвистике о теории речевых актов пока еще рано говорить как о завершенной научной концепции.