ВАРИАЦИИ В СТРУКТУРЕ И СТРУКТУРНО-ОБУСЛОВЛЕННЫЕ ВАРИАЦИИ
Если слово «вариации» («variation») оказывается, как мы видели, двусмысленным, то слово «структурные» («structural»)—тем более. Выражение «структурные вариации» многие поймут как обозначение вариаций в структуре, независимо от того, как будут истолкованы эти вариации — как процесс или как результат процесса.
В таком случае исследование структурных вариаций должно было бы представлять собой описание того, что происходит в ходе этого процесса, или описание различий между тем, что было, и тем, что есть, между тем, что зафиксировано в данном месте, и, тем, что наблюдается в другом. Но «структурные вариации» могут быть истолкованы и как вариации благодаря структуре, или, точнее, структурно-обусловленные вариации. Естественно, конечно, что всякий язык (как бы ни понималась его структура) подвержен изменениям, обусловленным внешними импульсами: никто не станет спорить с тем, что изменение человеческих потребностей в целом влияет на потребности коммуникации, а последние в свою очередь обусловливают структуру языка. Внешнее воздействие может выражаться в том давлении, какое оказывают друг на друга два языка, находящиеся «в контакте». Лингвист сочтет себя компетентным в этом последнем вопросе, но в качестве лингвиста как такового он может отказаться от исследования механизма социальной обусловленности. Однако, если окажется, что отпечаток, наложенный на язык некоторым внешним фактором, обусловливает дальнейшие изменения, которые в свою очередь ведут к полной перестройке тех или иных сторон языка (причем все это происходит много времени спустя после прекращения действия внешнего фактора), то, бесспорно, лингвист обязан будет внимательно рассмотреть эту последовательность изменений и попытаться обнаружить, каким образом они обусловливают друг друга. Если последствия какого-то начального толчка могут, таким образом, развиваться годами, столетиями и тысячелетиями, приходя то в конфликт, то в согласие с другими цепочками последствий, то это зна- ит, что различные элементы, из которых состоит язык (будем ли мы представлять себе их в виде навыков или неких психических сущностей), должны находиться в непосредственной формальной и функциональной зависимости друг от друга, хотя и не столь тесной, чтобы сдвиг в одной части немедленно сказался на всех остальных частях целого. Язык обладает слишком большой избыточностью, чтобы он мог немедленно и целиком приспосабливаться к изменению потребностей его носителей. Кроме того, новые потребности обычно находятся в противоречии со старыми потребностями, и лишь в некоторых частах коллектива языковой консерватизм идет рука об руку с сопротивлением развитию нового в языке. Ввиду замедленности всей этой эволюции лингвистам редко приходится иметь дело с такими цепочками событий, которые они могли бы проследить вплоть до начала внеязыкового импульса, не прибегая К смелым гипотетическим построениям. Как правило, они должны довольствоваться тем, что могут объяснить то или иное конкретное изменение как нормальное развитие цепи языковых событий и показать, что оно является одной из причин какого-нибудь другого конкретного изменения.Таким образом, наряду с чисто дескриптивным исследованием структурных вариаций возможно и их объяснительное исследование. Но приводимые соображения излагаются обычно в крайне метафорической форме («импульс», «цепочка», «конфликт») и могут показаться осмысленными только тем, кто занимался подобным объяснительным изучением и способен судить, в какой мере оно состоит из простого наблюдения и в какой — из плодотворных гипотез. Еще одно возражение может исходить из того молчаливого отождествления «языка» и «структуры языка», которое часто имеет место на практике и которое у многих вызывает сомнения.
Если большинство современных лингвистов едины в том мнении, что, говоря о языке, имеет смысл упоминать о структуре, то их согласие кончается, как только встает вопрос о том, где эту языковую структуру следует искать. Одни ученые понимают под структурой не что иное, как некоторую модель, возникающую в воображении лингвиста, когда он желает объяснить действие механизма языковой коммуникации; иными словами, в языке не предполагается никакой структуры. Большинство остальных ученых считает, что структуру следует искать в самом языке и что наши модели и схемы являются, так сказать, двухмерными представлениями существующих отношений.
Но и здесь опять отсутствует согласие в вопросе о том, что должно входить в понятие «структуры». Для тех, кто боится ловушек ментализма, понятие языковой структуры эквивалентно понятию дистрибутивных ограничений, состоящих в том, что языковые единицы, как различительные, так и смысловые, обычно не могут вступать в любые сочетания друг с другом. Единицы, входящие в определенное сочетание, образуют какой-то один класс; структура языка представляет собой сетку отношений между различными классами. Никакие отношения, возможные или существующие между единицами, входящими в один и тот же класс, не могут рассматриваться в качестве элементов структуры языка. Они могут оцениваться лишь в терминах субстанции — звуковой субстанции в случае различительных единиц и семантической субстанции в случае смысловых единиц,— причем многие склонны полагать, что если звуковая субстанция может быть объектом научного исследования, то о семантической субстанции этого сказать нельзя. Те, кто превыше всего ставят задачу возведения лингвистики в ранг точной науки, предпочитают ограничивать поле ее деятельности только теми объектами, которыми можно оперировать как дискретными единицами или группами таковых. В соответствии с этим какие бы то ни было отношения между членами одного и того же класса, кроме самого факта их «контрастирования» ("contrast”) друг с другом, считаются внеязыковыми (non-linguistic) или, в лучшем случае, метаязыковыми и не относящимися к структуре языка.Другие ученые, также основывающие свой анализ на дистрибутивных ограничениях, или, что сводится к тому же самому, на комбинаторных возможностях (combinatory latitudes), относятся не так враждебно к исследованию структуры отношений между единицами, входящими в один и тот же класс. Для них отношения между единицами, входящими в один класс (или парадигму), не менее важны, чем отношения между членами разных классов, выступающими в одном и том же высказывании. Первые они называют «оппозицией» (причем оппозиция определяется как отношение между двумя такими единицами, которые взаимно исключают друг друга в некоторой точке высказывания, или, другими словами, присутствие которых в этой точке взаимно противопоставлено).
Вторые они называют «контрастом», то есть отношением между одновременно сосуществующими единицами; чистые дистрибутивисты, не нуждающиеся в разграничении парадигматических и синтагматических явлений, не проводят различий между контрастом и оппозицией и фактически употребляют термин «контраст» в тех случаях, когда другие говорят об «оппозиции».По мнению тех, кто распространяет понятие языковой структуры на отношения внутри классов, неудобства, проистекающие от того, что приходится иметь дело с менее четко определенными множествами, компенсируются более ясным пониманием структуры языка, которое обеспечивается изучением парадигматических фактов. Они считают, что в ходе анализа невозможно отождествить два различных отрезка высказывания в качестве одной и той же единицы, не обращаясь так или иначе к какой-либо стороне ее субстанции, звуковой или семантической. Однако очевидно, что на более позднем этапе анализа не следует забывать о том, чем мы пользовались на ранних этапах, особенно если это может помочь в решении наших задач.
4.