3. ЛИБЕРТАРИАНСТВО КАК ВЗАИМНАЯ ВЫГОДА
Многие либертарианцы признают, что аргументация Нозика несостоятельна. Они говорят, что проблема не в выводах Нозика. но в его попытке обосновать их с помощью кантовской эгалитарной идеи обращения с людьми как с целями в себе.
Если начинать с идеи о том, что каждый индивид в равной степени значим, то справедливость потребует чего-то иного вместо нозиковской собственности на себя. Но, утверждают они, это просто показывает, что либертарианство неправильно рассматривать как теорию обращения со всеми людьми как с равными. Тогда что это за теория? Есть две основные возможности: в этом параграфе я рассмотрю либертарианство как теорию взаимной выгоды, а в следующем — как теорию свободы.Теории взаимной выгоды либертарианства часто преподносятся н терминах договоров. Это может создавать путаницу, так как теории либерального эгалитаризма также преподносились в договорной форме, и общее использование модели общественного договора может затемнить фундаментальные различия между этими двумя видами теорий. Перед тем как оценить обоснование либертарианства с помощью идеи взаимной выгоды, я изложу некоторые различия между ролзовской и «взаимовыгодной- версиями общественного договора.
Для Ролза механизм общественного договора связан с нашим «естественным долгом справедливости». У нас есть естественный долг обращаться с другими справедливо, так как они суть «самопорождающиеся источники обоснованных притязаний». Люди значимы, с нравственной точки зрения, не потому, что они могут повредить или принести пользу нам, но потому, что они «цели сами по себе» [Rawls 1971: 179-180; Ролз 1995:160) и поэтому имеют право на равное принятие во внимание. Это «естественный» долг, потому что он не выводится из согласия или взаимной выгоды, но просто есть нечто должное по отношению к людям как таковым [Rawls 1971: 115-116; Ролз 1995: 108-109). Договорный механизм помогает нам определить содержание этого естественного долга, ибо он требует, чтобы каждая сторона приняла во внимание нужды других как «свободных и равных существ».'Чтобы гарантировать то, что договором в равной степени будут приняты во внимание все договаривающиеся стороны, начальная позиция Ролза абстрагируется от различий в таланте и силе, которые могут создать неравенство между договаривающимися сторонами.
Убирая эти произвольные различия, договорный механизм «заменяет физическое неравенство моральным равенством»III. Либертарианство
175
(cm. (Diggs 1981: 277)) и тем самым выражает «равенство между человеческими существами как моральными личностями* [Rawls 1971:19;Ролз 1995:32]. Таким образом, для Ролза договор есть полезный механизм для определения содержания нашего естественного долга справедливости, потому что он правильно выражает наше моральное равенство (см. гл. 2,$3 и до него).
Теоретики взаимной выгоды также используют договорный механизм, но в силу противоположных причин. Для них не существует естественных обязанностей или самопорождающихся моральных притязаний. Нет никакого морального равенства, скрывающегося за естественным физическим неравенством. Современное мировоззрение, говорят они, несовместимо с традиционной идеей о том. что люди и действия имеют какой-то внутренне присущий моральный статус. То, что люди принимают за объективные моральные ценности, суть просто субъективные предпочтения индивидов (см. [Buchanan 1975: 1; Gauthier 1986: 55-59; Narveson 1988:110-121]).
Таким образом, нет ничего естественным образом «правильного» или -неправильного» в чьих-либо действиях, даже если ими наносится вред другим людям. Однако, хотя нет ничего по своей сути порочного в нанесении вреда тебе, мне будет лучше, если я буду воздерживаться от подобного действия, при условии, что и каждый другой человек тоже будет воздерживаться от нанесения вреда мне. Принятие конвенции о непричинении вреда взаимно выгодно — нам не нужно будет тратить ресурсы, защищая себя и свою собственность, и это позволит нам начать стабильное сотрудничество. Нарушение такого соглашения при случае может быть в наших краткосрочных интересах. Но действия, исходящие из краткосрочных интересов, делают взаимное сотрудничество и ограничения нестабильными и поэтому вредят нашим долгосрочным интересам (в конце концов это приводит к гоббеовской «войне всех против всех»). Хотя вред сам по себе не является чем-то порочным, каждый человек в долгосрочном плане выигрывает от принятия соглашений, определяющих этот вред как «зло» и «несправедливость».
Содержание таких соглашений будет предметом переговоров — каждый человек захочет, чтобы оно как можно более защищало его собственные интересы и как можно менее ограничивало их. В то время как соглашения не являются в полном смысле договорами, мы можем рассматривать переговорный процесс по поводу взаимовыгодных соглашений как процесс, с помощью которого сообщество устанавливает свой «общественный договор». Хотя этот договор в отличие от ролзовского не является результатом разработки наших традиционных представлений о моральных и политических обязательствах, он будет включать
Уилл Кимликл. Современная политическая философия
некоторые из тех ограничений, которые Ролз и другие считают "естественными обязанностями», такими, как обязанность не красть или обязанность справедливо распределять блага, полученные от сотрудничества среди тех, кто внёс вклад в их получение. Взаимовыгодные соглашения частично занимают место традиционной морали и но этой причине могут рассматриваться в качестве обеспечивающих -моральные» нормы, даже если они и «порождены как рациональное ограничение на основе не-моральных предпосылок рационального выбора» (Gauthier 1986:4).
Такой вид теории удачно охарактириэован Д. Готье, наиболее известным её сторонником, как -моральное изобретение», ибо она представляет собой искусственный способ сдерживания того, что люди естественным образом имеют право делать. Это «изобретение» и в ином смысле; оно требует от общества установления сложных механизмов для действительного применения этих основанных на собственном интересе соглашений против индивидов, и если это необходимо, то с помощью насилия. Необходимость в подобном насильственном проведении их в жизнь может быть не сразу понятна: если соглашения в интересах всех, почему мы не можем полагаться на то, что все добровольно будут им подчиняться? Зачем нам нужен искусственный социальный механизм для реализации этих соглашений?
Трудность в том, что. хотя в интересах каждого согласиться с договором или соглашением, может быть не в интересах каждого реально подчиняться ему.
Рассмотрим тот пример с чрезмерным выловом рыбы, который я обсуждал ранее. Явно в интересах каждого согласиться на ряд правил, ограничивающий вылов рыбы до уровня, безопасного для природы. Жизнь каждого человека будет поставлена под угрозу, если какой-то вид рыбы будет уничтожен. Но реально не в моих интересах прекращать чрезмерный лов, пока я не уверен, что все остальные сделают то же самое. Нел и остальные будут продолжать хищническую ловлю, то моё воздержание будет иметь мало или никакого значения — один я не смогу спасти этот вид. Я просто позволю другим получать выгоду от хищничества в морях. На языке теории игр, я не имею никаких причин «сотрудничать», если подозреваю, что остальные «уклонятся».Даже если я верю в сотрудничество остальных, здесь есть иная проблема. Для меня может быть рационально уклониться именно потому, что я верю в сотрудничество остальных. Если я могу полагаться на то, что все остальные будут соблюдать правила, ответственно подходящие к экологии, тогда почему бы мне не выйти и не выловить рыбы немного больше моей квоты? Пока другие соблюдают правила, моё маленькое превышение не повредит видам. Если другие не занимаются чрезмерным
176
III. Либертарианство
выловом, то моё уклонение будет мало значимо — я не могу в одиночку уничтожить виды. Это может показаться -нечестным» с нравственной точки зрения, но в рамках подхода взаимной выгоды такая оценка уместна, поскольку не существует -нравственной точки зрения» независимо от собственного интереса. Но если каждый будет думать, что их индивидуальное уклонение не будет иметь значения, то каждый будет уклонятся, и система рухнет.
Вкратце, в то время как в моих интересах согласиться на ряд важных экологических правил, могут быть обстоятельства, когда не в моих интересах реально им подчиняться. Каждый человек, рационально преследующий собственные интересы, будет принимать решения, ведущие к коллективно иррациональным результатам. Это пример того, что называется -проблемой коллективного действия».
Другим классическим примером является так называемая дилемма заключённого. Представьте себе, что вы и ваш соучастник по преступлению сидите в тюрьме (в разных камерах) по подозрению в грабеже, и что следователь делает каждому из вас следующее предложение11:У меня недостаточно доказательств, чтобы осудить тебя или твоего напарника за |ра6сж. но я могу осудить вас обоих за незаконное вторжение, что означает один год заключения. Однако если ты сознаешься в грабеже и дашь показания против своего напарника, то, если он не признается, ты будешь освобождён. Если он тоже признается, вы оба получите по 5 лет. А если ты не признаешься, а твой соучастник признается, ты получишь 20 лет. а он выйдет на свободу.
Допустим, что оба заключённых мотивированы исключительно собственным интересом (то есть они хотят минимизировать время, проведённое в тюрьме) и не знают, что делает другой заключённый. Возможности выбора, стоящие перед каждым узником, могут быть сформулированы следующим образом:
1-й наилучший результат: я признаюсь, напарник нет
(я выхожу на свободу, он получает 20 лет). 2-й по оптимальности результат: я не признаюсь; напарник не признаётся
(мы оба получаем по году). 3-й по оптимальности вариант: я признаюсь; напарник признаётся
(мы оба получаем по 5 лет). 4-й по оптимальности вариант: я не признаюсь, мой напарник признаётся
(я получаю 20 лет; мой напарник выходит на свободу).
" Я заимствую эту версию дилеммы заключенного из [Darwall 1998: 58), ср. (Gaulhier 1986:79-80].
177