ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Требование философской поэзии едва ли не раньше, чем у других, прозвучало в кружке поэтов-любомудров.
У них оно возникло отчасти под влиянием немецкой литературы и немецких романтических идей. Романтики в Германии — братья Шлегели, Новалис, Тик и другие — одним из главных пунктов своей эстетической программы сделали «смешение поэтических и философских воззрений», объединение поэзии с философией. О том же говорили в Россини любомудры — и к тому же стремились. Но для тех же лозунгов и идей у них были свои особенные основания. В России требование философской поэзии глубочайшим образом соотносилось с теми проблемами, которые возникли перед общественной мыслью в трагические времена, следующие за восстанием декабристов.В конечном счете не немецкие идеи, а русская действительность определила характер поэтических и эстетических исканий любомудров. Это в особенности сделало их заметным явлением в русской жизни второй половины 20-х и начала 30-х годов. Явлением, к которому не только не был безразличным, но со всем вниманием и интересом отнесся Пушкип.
Среди любомудров па первом месте и по размерам дарования, и по значению стоял Веневитинов. Его судьба была трагична, ои прожил немногим более 20 лет, но это пе мешало ему мыслить глубоко и оригинально и своими поэтическими и философскими опытами наметить важные пути развития русской философской поэзии. Многое из того, что сделал в своем творчестве Веневитинов, предвещало последующие поэтические достижения Баратып- ского и особенно Тютчева.
Вклад других иоэтов-любомудров в историю русской поэзии, может быть, мепее значителен, но историку литературы и им нельзя пренебрегать.
Стихи Хомякова и Шевырева в большой части не представляют интереса для нашего современного читателя, но они интересны в историко-литературном смысле: интересны своими тенденциями, как опыты в философском роде. У Хомякова и Шевырева пеудач в их поэтической деятельности было больше, пежели достижений. Но сами их неудачи бывали поучительными, а в некоторых случаях — и не совсем бесплодными. Как ни справедлива общая скептическая оценка стихотворного наследия Шевырева и Хомякова, не следует забывать, что их творчество многими корнями уходило в жизнь, по-своему ее отражало: отражало се искания, противоречия, ошибки. Их творчество было исторически обусловленным и тем самым исторически значимым.Несомненно, что любомудры больше говорили о философской поэзии, чем практически сделали для пее. Но их разговоры на эту тему отпюдь не были пустыми и праздными. Они точно отражали веяния времени. Они важны для нас и тем, что помогают лучше выявить некоторые существенные тенденции в поэзии Пушкина конца 20-х и 30-х годов.
Приблизительно в то же время, что и любомудры, Пушкин, никогда прямо не говоривший о философской поэзии, обращается к ней в своем творчестве. При этом искания Пушкина в области философских поэтических жанров были одновременными аналогичным исканиям любомудров, но далеко не однозначными. Пушкин шел к поэзии философских раздумий своим собственным, независимым путем — и на этом пути он сделал неизмеримо много. В медитативной лирике и трагедиях, в поэме «Медный всадник» Пушкин создал непревзойденные образцы философской поэзии, не потерявшие своей действенности и живой художественной ценпости и для нашего времени. Спустя десятилетия после смерти Пушкина поэт иного века и иной эпохи Алексапдр Блок отметил в своей записной книжке: «„Медный всадник", — все мы находимся в вибрациях его меди»
1 А. Блок. Записные книжки. 1901—1920, стр. 169. Запись от 26 марта 1910 г,
Процесс развития поэтических жанров в русской литературе не мог быть и не был обособленным: он подчинялся общим законам литературного развития.
Это выразилось, в частности, в том, что и в сфере философской поэзии происходила исторически неизбежная борьба реализма и романтизма. Во всяком случае противоположность творческих решений в философских произведениях Пушкина и любомудров была во многом противоположностью реалистического и романтического методов.Художественные победы Пушкина в философских жанрах определялись не только несравненностью его поэтического дарования, но и достижениями пушкинского реализма.
В русской философской поэзии первой половины XIX в. своеобразное, хотя и не исключительное место занимает философская лирика Тютчева. По своей художественной природе лирика Тютчева романтическая, но это не мешает ей некоторыми существенными внутренними чертами напоминать Пушкина — притом Пушкина зрелого, реалистического периода его творчества. Философская лирика Тютчева напоминает произведения Пушкина пе внешним образом, но своим внутренним «многоголосием» и диалектикой, неодполинейностыо и объемностью своей поэтической мысли.
Внешними приметами своей поэтики — в частности, устойчивостью и сгущепностью тематики, видимым дидактизмом композиций и языка, архаическими стилевыми тенденциями — Тютчев близок поэтам-любомудрам. В его поэзии встречаются конструкции и формы, которые характерны для любомудров и являются догматическими в своей основе (например, формы аллегорий, притч и т. д.).
Но и в этих формах концепционно-романтической и догматической поэзии Тютчев остается верен «пушкинскому» антидогматизму своего художественного мышления. Это последнее обстоятельство в большой мере и определило долговечность и историческую значительность тютчевских творений: определило плодотворность традиций Тютчева в развитии русской лирики как XIX, так и XX в. — вплоть до нашего времени, вплоть до лирики Николая Заболоцкого и Леонида Мартынова.
Возникновение философского направления в русской поэзии второй четверти XIX в. является историческим
1.1
фактом, значепие которого выходит за рамки одной только поэзии.
Установка на интенсивность поэтического познания мира и человека, на углубленный психологизм — эти отличительные черты произведений философских жанров того времени — были в высшей степени закономерпыми для общих тенденций литературного развития. То, что поэзия Пушкина и Тютчева и других поэтов-философов проникала во внутренний мир человека, интересовалась его таинственными глубинами, «диалектикой души», предвещало будущие великие открытия в русской прозе. Между философской поэзией первой половины XIX в. — в первую очередь, поэзией Пушкина, Лермонтова, Тютчева — и психологическими романами и повестями JI. Толстого и Достоевского существует самая тесная внутренняя связь: это явления единого историко-литературного процесса.И еще один вывод, который выходит за рамки непосредственно наших изучений и который мы потому высказываем отчасти в виде предположения. Философское направление в русской поэзии имеет значение не только для истории литературы, но в некотором смысле и для истории философии. Русская мысль всегда отличалась сильной непосредственностью и импульсивностью: опа особенно тесно была связана с жизнью. Не удивительно, что отвлеченным построениям она часто предпочитала живую плоть поэтического образа. Именно потому в развитии оригинальных философских идей в России поэтическая мысль играла роль, во всяком случае, не меньшую, пежели мысль научная и прямо философская. Поэзия в определенные времена и при определенных условиях тоже может стать философией, стать мудростью высокого и общего значения. В русской жизни она передко бывала ею.
«Мудрецом» называл И. С. Тургенев Тютчева и пе раз ссылался на его стихи, как ссылаются на изречения признанных и любимых философов[145]. Не один Тургенев, по и JI. Толстой, и Добролюбов, и Достоевский, и Блок и мпогие другие великие деятели русской культуры проверяли свои раздумья и выводы пе столько философами, пе Шеллингом, например, или Гегелем, сколько Пушки- ным, Тютчевым, Баратынским. Для них поэзия Пушкина, Тютчева и Баратынского была совсем, как философия, — и ближе, чем философия. Это интересный и показательный факт. Он является важным свидетельством той особенной и существенной роли, которую в жизни и истории играла русская философская поэзия первой половины XIX в. Она представляла собой почти в равной мере и поэзию, и самобытную, оригинальную поэтическую философию. J'