<<
>>

Реципиент аргументации и читатель текста

До сих пор мы рассматривали аргументацию, глав­ным образом, как деятельность одного субъекта (инди­видуального или коллективного) - аргументатора. При этом подчеркивалось, что в процессе такой деятельнос­ти аргументатор принимает во внимание характеристи­ки другой стороны - реципиента.

И речь шла не столь­ко о том, каков реальный реципиент аргументации, сколько о том, каков образ реципиента, влияющий на субъективную схему аргументации.

Роль реципиента реального не ограничивается пас­сивным восприятием аргументационного текста. Ре­зультаты восприятия и оценки аргументации выража­ются в его действиях, в том числе в создании нового текста. Это побуждает многих исследователей рассмат­ривать аргументацию как совместную деятельность ар­гументатора и реципиента, называя обоих «соаргумен- таторами». И все же «диалогизм» в рассмотрении аргу­ментации, позволяя принять во внимание одни важные аспекты этого процесса, оставляет на периферии неко­торые другие. Прежде всего это различие в ролях аргу­ментатора и реципиента. «Монологический» подход, разделяемый автором этих строк, ориентирует на рас­смотрение каждой из ролей - аргументатора и реципи­ента - в отдельности.

Функции реципиента состоят прежде всего в воспри­ятии аргументации, ее оценке и выражении этой оцен­ки. Степень «развернутости» оценки может варьиро­вать от кратких высказываний(«согласен» или «не зас­луживает внимания») до объемных текстов. Оценка философской аргументации, представленной в соответ­ствующем тексте, нередко принимает вид нового текс­та, при этом оценка аргументации осуществляется в контексте оценки исходного текста в целом, включаю­щем оценку идей и концепции.

Что оценивается прежде, а что позже - философский текст в целом или содержащаяся в нем аргументация? Какая из ролей одного и того же человека - реципиента аргументации и читателя текста - является главной? B тех случаях, когда идеи и основные положения автора яв­ляются компонентами аргументационных конструкций, мы не можем дать однозначного ответа на этот вопрос.

Крайняя позиция, отрицающая роль аргументации в философском тексте, представлена Ф.Вайсманом, ут­верждавшим, что «хорошая книга по философии не по­теряет своей убедительности, если мы опустим все до­казательства, содержащиеся в этой книге» (185, р. 345). C этой точки зрения имеет смысл говорить лишь о читателе философского текста, но не о реципи­енте философской аргументации. Другая крайность - подходить к философской аргументации со строгими мерками обоснованности и доказательности и отбрако­вывать философский текст как несерьезный на том ос­новании, что в аргументации автора содержатся какие- либо дефекты.

Так или иначе, понимание роли читателя философ­ского текста во многом зависит от того, какой мы видим роль реципиента аргументации.

Выполнение функций реципиента на практике осу­ществляется в самых разнообразных формах. Реципи­ент может понять или не понять аргументацию, оце­нить ее как интересную или не заслуживающую внима­ния, как безупречную по логической структуре или со­держащую логические ошибки. B одних случаях реци­пиент сочтет, что адресованная ему аргументация со­держит лишь истинные утверждения, в других - что некоторые (если не все) из входящих в аргументацион­ную конструкцию суждений ложны. Реципиент может сомневаться в истинности утверждений аргументатора или в правильности построения аргументационной конструкции. Содержание аргументации может оби­деть реципиента, вызвать его раздражение или, напро­тив, польстить ему.

Отрицательное эмоциональное воздействие аргумен­тации на реципиента делает последнего более придир­чивым в отношении ее логической правильности и ис­тинности, а благоприятное воздействие на эмоциональ­ную сферу - менее бдительным в отношении логико­гносеологических характеристик и снисходительным к огрехам в этом плане, допущенным аргументатором. Поскольку «чисто аргументационный» текст встреча­ется крайне редко, как правило, текст, содержащий ар­гументационные конструкции, содержит также па­рааргументацию, отношение реципиента-читателя к аргументации не в последнюю очередь зависит от вос­приятия им текста в целом и его неаргументационных компонентов в частности.

Многое зависит от того, вос­принимает ли реципиент аргументацию как «объектив­но данную», безотносительно к личности автора, или видит за аргументационным текстом аргументатора как конкретного индивида или как представителя оп­ределенной группы или сообщества. Если аргумента­ция не воспринимается «отдельно от аргументатора», к которому реципиент испытывает симпатию или анти­патию, доверие или настороженность, то восприятие и оценка аргументации будут во многом определены от­ношением к аргументатору. B этом плане «реципиент- ская» и «читательская» роли аналогичны.

Bce перечисленные типы отношений реципиента к аргументации допускают различные способы выраже­ния. Оценка аргументации может быть выражена ми­микой, жестом, физическим действием, в том числе фи­зическим воздействием на аргументатора. Многообраз­ны способы вербального выражения оценки аргумента­ции. Это могут быть слова одобрения и вопросы, крат­кие замечания и развернутая аргументация, обосновы­вающая оценку исходной аргументации. B конце кон­цов, реципиент может обойтись без каких-либо внеш­них проявлений своего отношения к аргументации.

Следует иметь в виду, что внутренняя и внешняя оценка аргументации не всегда совпадают. Причины этого могут быть различны. Например, реципиент не­удачно, неадекватно выразил свою оценку и тем самым непреднамеренно ввел окружающих в заблуждение от­носительно этой оценки. Однако выражение внешней оценки, не совпадающей с оценкой внутренней, может быть и результатом сознательного действия. Возможно, реципиент поступает так, опасаясь неприятных послед­ствий, или желая получить тот или иной вид возна­граждения, или просто потому, что так принято.

Согласно трактовке аргументации, излагаемой в данной книге, отсутствие вербальной оценки или вооб­ще внешнего выражения отношения реципиента к ар­гументации не меняет природы данного феномена. Да­же не будучи воспринятой реципиентом, аргументация не перестает быть аргументацией. B подобных случаях она является всего лишь примером неудачной, безус­пешной аргументации.

Основной предмет нашего интереса составляют, ко­нечно же, вербальные или легко вербализуемые спосо­бы оценки аргументации. B случае с философской аргу­ментацией вербальная оценка может быть выражена в достаточно сложной форме. Тем не менее она разделяет некоторые существенные черты с простейшими форма­ми аргументации и оценки.

B разных жизненных ситуациях приходится наблю­дать, как одна и та же аргументационная конструкция получает совершенно различные оценки у разных реци­пиентов. Положим, некто H. утверждает следующее: «Поскольку наличествуют обстоятельства А, B и С, мы можем заключить, что имеет место Ф». Данная аргу­ментационная конструкция оценивается различными реципиентами Pl-PlO следующим образом.

Pl: «Н. совершенно прав. Обстоятельства A,B и C действительно имеют место, и отсюда мы просто обяза­ны сделать вывод, что Ф».

P2: «Н. прав, потому что я своими глазами видел, что В».

P3: «Н. лжет, ибо C не имело места».

P4: «Н. не прав, потому что для наступления Ф не­достаточно А, B и С, необходимо еще и Д, а его, как нам доподлинно известно, не было».

P5: «Н. заведомо шутит и не стоит всерьез обсуждать его аргументацию».

P6: «Ф никак не могло иметь места, потому что это противоречит теории Т».

P7: «He верьте H., он утверждает, что имело место Ф, потому что сознательно хочет ввести нас в заблужде­ние - ведь он представляет интересы наших недоброже­лателей».

P8: «Н. говорит, что имело место А, потому что хочет вывести меня из равновесия - ему хорошо известно, как мне не хочется, чтобы было А».

P9: «Н. говорит, что Ф. Да он негодяй!»

P10: «Я не понимаю, как можно сомневаться в пра­воте такого уважаемого человека, как H. Разумеется, Ф имеет место, раз H. так говорит».

Здесь перечислены заведомо не все возможные спосо­бы оценки аргументационной конструкции, представ­ленной H. Как же оценить сами оценки, эти и другие?

Оценка аргументации может быть верной или не­верной, а выражение ее - корректным или некоррект­ным, уместным или нет.

Исследование оценки аргу­ментации осуществляется не только с целью выявить, как она реально происходит, но и с целью найти те или иные варианты ответа на вопрос, как она должна происходить. Такое исследование обнаруживает, что представления о том, как в этом виде деятельности реализуются достоинства человека и «нейтрализуют­ся» его недостатки, имеют солидную традицию в ис­тории мысли. Правилам поведения реципиента не бы­ло уделено такого внимания, как правилам поведения аргументатора. Тем не менее во многих концепциях спора содержатся рекомендации относительно того, как следует оценивать аргументацию. Эти рекоменда­ции и задают нормы деятельности субъекта, оценива­ющего аргументацию, формируя не только образ иде­ального аргументатора, но и образ идеального реци­пиента.

Гносеологические и этические установки идеаль­ного реципиента оказываются сходными в ряде суще­ственных моментов с соответствующими установками аргументатора, однако не совпадают полностью. Пос­леднее выглядит совершенно естественным, если учесть отличия роли реципиента от роли аргумента­тора.

Этическая установка идеального реципиента пред­полагает осознание им собственной свободы в оценке аргументации. Субъект, осуществляющий аргумента­цию, рассматривает его как находящегося вне сферы жесткого контроля, и подобным же образом должен рассматривать себя реципиент. Кстати, реализация этой установки позволяет квалифицировать как неар­гументационные различного рода воздействия, осущес­твляемые в рамках информационных операций, ком­мерческой или политической рекламы, когда эти воз­действия «работают» на понижение уровня рациональ­ности реципиента и на обеспечение его манипулируе- мости. Это означает, что человек, становясь объектом информационного воздействия, способен определить, на какие уровни и компоненты его сознания оно на­правлено и является ли оно собственно аргументацион­ным. Очевидно, решение подобных задач требует от ре­ципиента определенного уровня интеллектуальности и рефлексивности.

Итак, адресат аргументации оставляет за собой пра­во принять или не принять аргументационную конструкцию в целом или любой из ее компонентов, дать им собственную оценку.

Осознание собственной свободы реципиентом есть прежде всего осознание им свободы внутренней оценки. Что касается свободы внешней оценки аргументации, то ее осуществление зависит от внешних условий. Поведение реального че­ловека в той или иной степени определяется налагае­мыми извне ограничениями в выражении оценки сооб­щения, в том числе аргументационно организованного. Поэтому имеет смысл рассматривать реципиента как свободного в выражении своей оценки в определенных ситуациях или в определенных классах ситуаций, признавая, что в других ситуациях он может быть огра­ничен в выражении своих оценок какими-либо внеш­ними факторами.

Гносеологическая установка «идеального реципиен­та» определяется, как и гносеологическая установка «идеального аргументатора», его ориентированностью на истину. Правда, к истине реципиент и аргументатор подходят «с разных сторон». Если идеальный аргумен­татор истину сообщает, то идеальный реципиент спосо­бен не только адекватно воспринять такое сообщение, но и квалифицировать утверждения аргументатора как сомнительные, если они действительно таковы.

Стать реципиентом аргументации, открыть для нее свой разум - значит подвергнуть себя определенному риску. Риск в данном случае состоит в изменении собственных взглядов, в том числе таких, которые яв­ляются определяющими для личности. Этические и гносеологические установки реципиента обусловлива­ют его готовность отказаться от своих мнений, если ар­гументация достаточно убедительно показывает их не­состоятельность, способность признать истину за тако­вую, даже если она противоречит сложившимся ранее представлениям или связана с отрицательными эмоци­ями. Вместе с тем реципиент не должен отказываться от своих мнений без достаточных на то оснований, спо­собен критично отнестись к аргументации, взвесить до­воды «за» и «против» содержащихся в ней положений. Критичность реципиента в оценке аргументации опре­деляется его рациональностью.

Осознавая, что предъявленная ему аргументация может оказаться неверной, критичный, рациональный реципиент способен выбрать из имеющихся в его распо­ряжении средств проверки аргументации те, которые позволяют выработать надежную оценку с учетом име­ющегося ресурса времени. Столетиями развитию спо­собности критичной, рациональной оценки аргумента­ции служил курс традиционной логики. Отчасти вы­полняет эту задачу и современная логика. Сегодня программы «неформальной логики», «критического мышления», «оценкиаргументации» ставятсвоейпер- вой целью обеспечить человека необходимыми интел­лектуальными средствами для рациональной оценки аргументационных или квазиаргументационных воз­действий, объектом которых он становится в самых разных жизненных ситуациях.

Критичность реципиента в оценке аргументации - одно из проявлений критичности мышления в целом. При имеющихся различиях в трактовках критического мышления подобные трактовки, как правило, содер­жат указание на следующие его черты. Во-первых, это активное мышление; во-вторых, это «мышление для се­бя»; в-третьих, это мышление, предполагающее внима­тельность в оценке рассматриваемой ситуации. Крити­чески мыслящий человек открыт для новых идей и взглядов, способен поддерживать собственные сужде­ния обоснованиями и доказательствами и, кроме того, способен обсуждать свои взгляды «организованным об­разом» (см., напр.:156, р. 52-89).

Активность мышления, противопоставляемая склонности прекращать исследование при первых труд­ностях из-за потери интереса, предполагает включен­ность субъекта в действие, инициативность, настойчи­вость в осмыслении ситуации. Рефлексивность и само­стоятельность мышления противопоставляются склон­ности к простому принятию результатов мыслительной деятельности других людей, без проверки этих резуль­татов и постановки вопроса об их истинном значении. Способность обсуждать собственные взгляды организо­ванно - это способность участвовать в дискуссии, где партнеры стараются слушать и понимать друг друга, ставят вопросы по существу обсуждаемого предмета и ищут ответы на них, стремятся прежде всего к разви­тию дальнейшего понимания обсуждаемого предмета и лишь потом - к доказательству своей правоты и непра­воты оппонента.

Ориентация на истину, стремление углубить пони­мание предмета, описываемого аргументационной конструкцией, обусловливают приоритет гносеологи­ческой оценки аргументации перед другими видами ее оценки, например перед эмоциональной оценкой. При­оритет в данном случае означает, что другие виды оце­нок не должны становиться непреодолимым препят­ствием к тому, чтобы реципиент объективно оценил ло- гико-гносеологические достоинства и недостатки аргу­ментационной конструкции. Последнее не означает, что «образцовый» реципиент ограничивается гносеоло­гической оценкой аргументации, отказываясь давать другие виды оценок, - он может оценивать не только истинность выдвигаемых положений и характер логи­ческих связей между ними, но также этические, праг­матические, эстетические, психологические аспекты, соответствие аргументации аудитории, которой она ад­ресуется.

Правомерна и ситуация, когда, не имея претензий к логико-гносеологическим характеристикам аргумента­ции, реципиент сочтет неоправданной или неприемле­мой с этической точки зрения использование ее именно в данной аудитории. Рациональный реципиент «разво­дит» вопросы о гносеологических и этических достоин­ствах аргументации.

Следует иметь в виду, что гносеологическая оценка понимается здесь в широком смысле. Если аргумента­ционная конструкция содержит в качестве посылок или обосновываемого тезиса суждения о целесообраз­ности или необходимости совершения какого-то действия, то оценка этих суждений как верных («дан­ное действие действительно целесообразно совершить», «его действительно необходимо совершить») трактует­ся здесь как гносеологическая оценка.

Одно из требований к образцовому аргументатору - честность. Насколько применимо это требование к ра­циональному реципиенту? Честность во внутренней оценке аргументации (честность перед самим собой) и честность во внешнем выражении этой оценки взаимо­связаны. Честность в выражении оценки предполагает, что внешняя оценка совпадает с внутренней. Конечно же, далеко не в любых условиях внешнее представле­ние оценки разумно, уместно или допустимо. Здесь применима обыденная норма «Можно не говорить все­го, что думаешь по этому поводу, но нельзя утверждать заведомую ложь».

Было бы наивно полагать, что упомянутая норма обеспечивает решение всех проблем, связанных с идеа­лом честного обсуждения. Одна из подобных «нерешае­мых» проблем - проблема полуправды. He говоря ни слова лжи, но говоря лишь часть правды, можно ввести адресата речи в заблуждение, создавая у него неверное представление о реальном положении дел. Подобная практика, характерная для средств массовой информа­ции, обычно вызывает упреки в тенденциозности осве­щения событий.

Таким образом, рассматривая вопрос о честности ре­ципиента в оценке аргументации, следует принимать во внимание коммуникативную ситуацию, в которой эта оценка выражается. Это, в свою очередь, предпола­гает рассмотрение внешнего выражения оценки аргу­ментации как адресованного некоторому субъекту. «Образцовый» реципиент, выражая оценку аргумента­ции, учитывает, кроме прочего, и то возможное пред­ставление о положении дел и о характеристиках аргу­ментации, которое получит, благодаря этой оценке, ад­ресат речи (текста), где данная оценка содержится. Адресатом может быть сам аргументатор или третьи лица - другие представители аудитории аргументации, слушатели в споре, читатели, зрители и т.д. Идеал чест­ности предписывает, чтобы, выражая оценку аргумен­тации, реципиент стремился создать у адресата оценки адекватное представление о характеристиках оценива­емой аргументации. Алгоритма, гарантирующего до­стижения подобной цели, не существует. Реальный ре­ципиент может потерпеть неудачу, даже искренне же­лая создать адекватное представление о достоинствах и недостатках оцениваемой аргументации. Для этого не всегда хватает мастерства; к тому же адресаты речи мо­гут составлять столь пеструю аудиторию, что эффек­тивная «передача» адекватного представления каждо­му из них невозможна: интерпретация речи (текста) од­ним человеком будет существенно отличаться от ее ин­терпретации другим. Такая ситуация, как правило, имеет место, когда дается публичная оценка аргумента­ции, тиражируемой средствами массовой информации.

Итак, учет характеристик адресата текста, его воз­можностей восприятия и интерпретации, необходим не только аргументатору, но и реципиенту. B данном слу­чае мы имеем дело с одним из частных проявлений об­щего требования к субъекту речевой коммуникации - т.е. требования учитывать взгляды, интеллектуальные и эмоциональные характеристики, интерпретационные возможности, - словом, «когнитивное поле» того субъ­екта, которому он адресует свою речь.

Если характеристика «образцового» аргументатора, приведенная в предыдущей главе, начиналась с опреде­ления его отношения к реципиенту, то характеристика «образцового» реципиента в данной главе, начинается с определения его отношения к самому себе. Это никоим образом не означает, что отношение к аргументатору не имеет значения для реципиента. Прежде всего, «образ­цовый» реципиент заинтересован в «образцовом» же аргументаторе, поскольку именно в этом случае созда­ются наиболее благоприятные условия для реализации описанных выше принципов оценки. Вместе с тем наив­но было бы видеть в каждом аргументаторе «образцово­го». Учитывая сказанное, отношение реципиента к ар­гументатору можно охарактеризовать следующим об­разом.

Прежде всего, идеал реципиента предполагает отно­шение последнего к другим людям, в том числе к аргу­ментатору и адресатам оценки, как к обладающим пра­вом знать истину. Кроме того, приступая к анализу ар­гументации, «образцовый» реципиент наделяет аргу­ментатора «презумпцией образцовости». Это значит, что для суждения о дефектах аргументатора (именно как аргументатора) требуется дополнительная инфор­мация. Подобная информация (например, о нечестнос­ти, необъективности, корыстолюбии аргументатора) может быть получена из дополнительных источников. Такие сведения побуждают реципиента более осторож­но относиться к аргументации, более тщательно ее ис­следовать. Тем не менее и в этом случае рекомендуется сохранить объективность и беспристрастность. Анало­гичным образом обстоит дело и в случае, когда компро­метирующая информация получена не из дополнитель­ных источников, а из собственного опыта общения ре­ципиента с данным аргументатором. Важно иметь в ви­ду, что информация об аргументаторе может быть полу­чена реципиентом в результате анализа собственно ар­гументационного текста, - например, содержащиеся в аргументационной конструкции грубые искажения или логические ошибки позволяют сделать вывод о не­состоятельности аргументатора в данном качестве. Это ситуация особого рода, поскольку информация об аргу­ментаторе не предшествует здесь анализу аргументаци­онной конструкции, а является результатом такого анализа.

B классических концепциях аргументации вопрос о том, должен ли оценивать реципиент аргументатора или аргументационную конструкцию, решается в поль­зу аргументационной конструкции, и это выражалось в запрещении доводов ad personam. Между тем, оценивая тексты, в том числе аргументационные, человек далеко не всегда воспринимает их в качестве не имеющих авто­ра. Интерес к автору, будь то ученый, писатель или по­литик, не может быть объявлен «незаконным» на осно­вании запрета ad personam. 0 значимости фигуры авто­ра свидетельствует огромный массив биографической литературы и исследований, посвященных выдающим­ся писателям и поэтам, ученым и художникам.

B каждой из областей культуры тема автора имеет свои особенности. B эффектной форме выразил протест против «господства автора» в истории литературы изве­стный французский литературовед Р.Барт, озаглавив­ший одну из своих статей словами «Смерть автора». Чрезвычайно большое внимание, уделяемое в литера­туроведении фигуре автора и его биографии, колоссаль­ные усилия филологов, прилагаемые к тому, чтобы по­нять «авторский смысл» произведения, объявляемый единственным подлинным смыслом, Р.Барт связывает с интеллектуальными и социальными устоями, форми­рующимися в Новое время. Выдвижению на первый план индивида в социальной жизни соответствует вы­движение на первый план личности автора в литерату­ре. K середине XX века явно обнаружилась тенденция свести понимание произведений художника к выясне­нию особенностей его биографии. He признавая право­мерности таких попыток, французский ученый пишет: «Автор и поныне царит в учебниках истории литерату­ры, в биографиях писателей, в журнальных интервью и в сознании самих литераторов, пытающихся соединить свою личность и творчество в форме интимного дневни­ка. B средостении того образа литературы, что бытует в нашей культуре, безраздельно царит автор, его лич­ность, история его жизни, его вкусы и страсти; для кри­тики обычно и по сей день все творчество Бодлера - в его житейской несостоятельности, все творчество Ван Гога - в его душевной болезни, все творчество Чайковс­кого - в его пороке; объяснение произведения всякий раз ищут в создавшем его человеке, как будто в конеч­ном счете сквозь более или менее прозрачную аллего­ричность вымысла нам всякий раз «исповедуется» го­лос одного и того же лица - автора» (15, с. 385).

He удивительно, если в подобной ситуации возни­кает желание противопоставить одной крайности дру­гую — «устранить» автора от текста, объявить несуще­ствующим подлинный авторский смысл произведения, его «окончательное значение» и тем самым открыть возможность для читателя придавать тексту какие угодно «собственные» смыслы. Статус автора теперь резко уменьшается, «Автор делается меньше ростом, как фигурка в самой глубине литературной “сцены”», зато возрастает статус читателя. He в происхождении (от автора), а в предназначении (для читателя) текст, «сложенный из разных видов письма, происходящих из различных культур», обретает свое единство: «Чита­тель - это то пространство, где запечатлеваются все до единой цитаты, из которых слагается письмо... чита­тель - это человек без истории, без биографии, без пси­хологии, он всего лишь некто, сводящий воедино все те штрихи, что образуют письменный текст... чтобы обес­печить письму будущность, нужно опрокинуть миф O нем - рождение читателя приходится оплачивать смертью Автора» (15, с. 390-391).

Подчеркнем, что прямая проекция ситуации литера­туроведческой на ситуацию философскую неправомер­на. B философии никогда не было того «господства авто­ра», которое характерно для классического литературо­ведения. Философ и его произведения рассматривались в контексте эпохи, с учетом традиций и образцов, связи учителей и учеников. Однако биографиям философов никогда не уделялось столь пристального внимания, как биографиям писателей и поэтов, а знание фактов биографии не стимулировало значимых попыток сво­дить особенности философской концепции к обстоятель­ствам судьбы автора. Сказанное не означает, что судьба философа вовсе не связывается с его произведениями. Примечательно, однако, что роль биографии автора в истолковании его текста оказывается тем заметнее, чем ближе текст философский к тексту литературному.

Тем не менее тексту в философии всегда могла быть дана самостоятельная «читательская» оценка, не опи­рающаяся явным образом на «историю» автора. И не только могла, но и должна была быть дана, поскольку автор утверждал в тексте нечто претендующее на ис­тинность и обосновывал эти притязания, приводил до­казательства, аргументировал. Читатель, как и автор, должен был брать на себя обязательство объективнос­ти. Кроме того, в «философском цехе» нет четкого де­ления на «писателей», «критиков» и «литературове­дов» - эти роли, в идеале, совмещаются в одном лице. Поскольку автор философского текста никогда не «гос­подствовал», он не давал повода себя «свергать» или « умерщвлять ».

Сегодня же в философии отчетливо проявилась тен­денция, позволяющая говорить о принципиально но­вом отношении к тексту. Это отношение характеризу­ется тем, что на первый план выдвигается индивидуа- листически-прагматическая оценка текста и соответ­ствующее обращение с ним. Быстро увеличивается удельный вес литературы, порожденной по принципу «Я прочитал данный текст (отрывок, фразу и т.д.), и это меня спровоцировало...». Далее излагается продукт провокации, содержащий читательские ассоциации, размышления о собственной интеллектуальной исто­рии и историях своих знакомых, новое видение собы­тий прошлого, соображения по поводу «актуальных проблем современности», включающих и философские проблемы, и т.д. и т.п. Текст теперь ценят за «провока­цию» . Учения, системы, концепции и даже идеи, носи­телем которых является текст, утрачивают свое значе­ние. Более того, утрачивает значение и текст как це­лое. Наблюдаемая ситуация не позволяет говорить о «смерти автора». Напротив, фигура автора-провокато- pa приобретает колоссальную значимость. C ним хотят «стоять рядом». Скорее, здесь можно говорить о «смер­ти текста», во всяком случае, текста в старом добром понимании.

Традиционный взгляд на отношение «автор - текст - читатель» предполагает, что знакомство с фактами био­графии автора помогает читателю лучше понимать его тексты. Применяя известные герменевтические уста­новки к аргументационному тексту, мы вправе утверж­дать: для того чтобы понять аргументацию, нужно по­нять автора. Ho какой уровень понимания аргумента­ции необходим реципиенту для того, чтобы он мог дать оценку аргументационной конструкции? Пытаясь от­ветить на подобные вопросы, исследователь аргумента­ции рискует быть вовлеченным в общие дискуссии по проблемам понимания и интепретации.

Традиционный подход к пониманию следующим об­разом характеризуется А.Л.Никифоровым: «Понять текст значит усвоить его содержание, пережить то ду- ховно-душевное состояние, которое пережил автор текста в момент его создания. Именно в этом смысле по­нятие понимания употребляется во многих выражени­ях повседневного языка, используется в герменевтике и философско-методологической литературе» (88, с. 46). Очевидно, что, поставив условием оценки аргумен­тации ее понимание в таком смысле, мы фактически де­лаем оценку аргументации невозможной.

Более соответствующей задачам рассмотрения аргу­ментационно-оценочной деятельности является пред­ложенная А.Л.Никифоровым семантическая концеп­ция понимания, согласно которой понимание трактует­ся как интерпретация - «придание смысла» тексту. От читательской интерпретации нельзя требовать, чтобы она совпадала с интерпретацией автора, выдвигая та­кое совпадение как непременное условие «правильно­го» понимания. «Единственное, чего мы можем требо­вать, - пишет А.Л.Никифоров, - это чтобы наша интер­претация согласовалась со всеми данными, т.е. смысл, приписываемый нами отдельным словам, должен сог­ласоваться с содержанием текста в целом, а интерпре­тация текста находилась в соответствии с другими текс­тами того же автора, с его биографическими данными, с событиями общественной и культурной жизни его эпохи. Интерпретация автора является одной из воз­можных, и если нам удалось создать интепретацию, со­ответствующую всем имеющимся данным, то она ни­чуть не менее правомерна, чем интерпретация автора» (88, с. 52-53).

Для изучения феномена понимания текста в гумани­тарном познании представляется перспективной вы­двинутая В.Г.Кузнецовым идея использования различ­ных моделей текста. Он различает модели автора текс­та, современников автора, интерпретатора и современ­ников интерпретатора. «Модель, - поясняет В.Г.Кузне- цов, - представляет собой теоретическую реконструк­цию текста с целью наиболее точного воспроизведения смысла текста, вложенного в него автором (объективно­истинная интерпретация), и придания ему дополни­тельного (нового) смысла. Новый смысл, привносимый в реконструкцию текста интерпретатором, является не­обходимым моментом «сотворчества» автора и интерп­ретатора. Сохранение объективно-истинного ядра моде­ли текста является необходимым условием адекватной интерпретации. Ho оно все еще не является достаточ­ным. Адекватной интерпретация становится тогда, ког­да интерпретатор «вдохнет жизнь» в созданную им мо­дель, когда она будет воспринята современниками ин­терпретатора как произведение-оригинал. Роль интер­претатора заключается в преодолении временной дис­танции между текстом-оригиналом и современностью» (67, с. 133).

Л.А.Микешина, рассматривая признание «фунда­ментальности интерпретативной деятельности субъек­та» как одну из основных черт «новой парадигмы по­знания», пишет: «Философские идеи, концепции и уче­ния живут особым способом - они заново проблематизи- руются и интерпретируются в новых контекстах, куль­туре, в новом времени и остаются открытыми для инте­рпретаций» (84, с. 363). Л.А.Микешина обращает вни­мание на связь интерпретации собственно философской с интерпретацией историко-филологической, считая ус­ловием выхода философской интерпретации на более глубокие уровни использование как логико-методологи­ческих, так и историко-филологических приемов.

B применении к ситуации гносеологической оценки аргументации подобные подходы позволяют утверж­дать, что понимание аргументационной конструкции зависит от информации об аргументаторе, имеющейся у реципиента. Новый уровень такой информированнос­ти может привести к новому уровню понимания аргу­ментационного текста, когда может измениться и гно­сеологическая оценка, «полученная» этой же аргумен­тацией на прежнем уровне понимания. To обстоятель­ство, что в первом и во втором случае мы имеем две раз­ные интерпретации текста, позволяет рассматривать оценку как относящуюся к двум разным аргументаци­онным конструкциям.

Подчеркнем, что информация об аргументаторе вли­яет непосредственно не на оценку аргументационной конструкции как таковую, а на понимание аргумента­ционной конструкции. Гносеологическая оценка (именно оценка, а не интерпретация) в этом случае не зависит от оценки личности ее автора. Существуют не­сомненные различия между спорами о правомерности приписывания того или иного смысла высказываниям того или иного мыслителя, будь это Аристотель, Гегель или Маркс, и оценкой аргументации, которую дают в приведенном выше примере реципиенты P7, P8, P9 и P10, апеллирующие к свойствам и намерениям аргу­ментатора. Все, что говорилось в предыдущей главе об ad personam, применимо и к тем случаям, когда довод ad personam используется для оценки аргументацион­ной конструкции, а сама эта оценка выражается в но­вой аргументационной конструкции, как это происхо­дит в случаях с реципиентами P7, P8 и P10.

3.3.

<< | >>
Источник: Алексеев А.П.. Философский текст: идеи, аргументация, образы.- М.,2006. — 328 с.. 2006

Еще по теме Реципиент аргументации и читатель текста: