Реципиент аргументации и читатель текста
До сих пор мы рассматривали аргументацию, главным образом, как деятельность одного субъекта (индивидуального или коллективного) - аргументатора. При этом подчеркивалось, что в процессе такой деятельности аргументатор принимает во внимание характеристики другой стороны - реципиента.
И речь шла не столько о том, каков реальный реципиент аргументации, сколько о том, каков образ реципиента, влияющий на субъективную схему аргументации.Роль реципиента реального не ограничивается пассивным восприятием аргументационного текста. Результаты восприятия и оценки аргументации выражаются в его действиях, в том числе в создании нового текста. Это побуждает многих исследователей рассматривать аргументацию как совместную деятельность аргументатора и реципиента, называя обоих «соаргумен- таторами». И все же «диалогизм» в рассмотрении аргументации, позволяя принять во внимание одни важные аспекты этого процесса, оставляет на периферии некоторые другие. Прежде всего это различие в ролях аргументатора и реципиента. «Монологический» подход, разделяемый автором этих строк, ориентирует на рассмотрение каждой из ролей - аргументатора и реципиента - в отдельности.
Функции реципиента состоят прежде всего в восприятии аргументации, ее оценке и выражении этой оценки. Степень «развернутости» оценки может варьировать от кратких высказываний(«согласен» или «не заслуживает внимания») до объемных текстов. Оценка философской аргументации, представленной в соответствующем тексте, нередко принимает вид нового текста, при этом оценка аргументации осуществляется в контексте оценки исходного текста в целом, включающем оценку идей и концепции.
Что оценивается прежде, а что позже - философский текст в целом или содержащаяся в нем аргументация? Какая из ролей одного и того же человека - реципиента аргументации и читателя текста - является главной? B тех случаях, когда идеи и основные положения автора являются компонентами аргументационных конструкций, мы не можем дать однозначного ответа на этот вопрос.
Крайняя позиция, отрицающая роль аргументации в философском тексте, представлена Ф.Вайсманом, утверждавшим, что «хорошая книга по философии не потеряет своей убедительности, если мы опустим все доказательства, содержащиеся в этой книге» (185, р. 345). C этой точки зрения имеет смысл говорить лишь о читателе философского текста, но не о реципиенте философской аргументации. Другая крайность - подходить к философской аргументации со строгими мерками обоснованности и доказательности и отбраковывать философский текст как несерьезный на том основании, что в аргументации автора содержатся какие- либо дефекты.
Так или иначе, понимание роли читателя философского текста во многом зависит от того, какой мы видим роль реципиента аргументации.
Выполнение функций реципиента на практике осуществляется в самых разнообразных формах. Реципиент может понять или не понять аргументацию, оценить ее как интересную или не заслуживающую внимания, как безупречную по логической структуре или содержащую логические ошибки. B одних случаях реципиент сочтет, что адресованная ему аргументация содержит лишь истинные утверждения, в других - что некоторые (если не все) из входящих в аргументационную конструкцию суждений ложны. Реципиент может сомневаться в истинности утверждений аргументатора или в правильности построения аргументационной конструкции. Содержание аргументации может обидеть реципиента, вызвать его раздражение или, напротив, польстить ему.
Отрицательное эмоциональное воздействие аргументации на реципиента делает последнего более придирчивым в отношении ее логической правильности и истинности, а благоприятное воздействие на эмоциональную сферу - менее бдительным в отношении логикогносеологических характеристик и снисходительным к огрехам в этом плане, допущенным аргументатором. Поскольку «чисто аргументационный» текст встречается крайне редко, как правило, текст, содержащий аргументационные конструкции, содержит также парааргументацию, отношение реципиента-читателя к аргументации не в последнюю очередь зависит от восприятия им текста в целом и его неаргументационных компонентов в частности.
Многое зависит от того, воспринимает ли реципиент аргументацию как «объективно данную», безотносительно к личности автора, или видит за аргументационным текстом аргументатора как конкретного индивида или как представителя определенной группы или сообщества. Если аргументация не воспринимается «отдельно от аргументатора», к которому реципиент испытывает симпатию или антипатию, доверие или настороженность, то восприятие и оценка аргументации будут во многом определены отношением к аргументатору. B этом плане «реципиент- ская» и «читательская» роли аналогичны.Bce перечисленные типы отношений реципиента к аргументации допускают различные способы выражения. Оценка аргументации может быть выражена мимикой, жестом, физическим действием, в том числе физическим воздействием на аргументатора. Многообразны способы вербального выражения оценки аргументации. Это могут быть слова одобрения и вопросы, краткие замечания и развернутая аргументация, обосновывающая оценку исходной аргументации. B конце концов, реципиент может обойтись без каких-либо внешних проявлений своего отношения к аргументации.
Следует иметь в виду, что внутренняя и внешняя оценка аргументации не всегда совпадают. Причины этого могут быть различны. Например, реципиент неудачно, неадекватно выразил свою оценку и тем самым непреднамеренно ввел окружающих в заблуждение относительно этой оценки. Однако выражение внешней оценки, не совпадающей с оценкой внутренней, может быть и результатом сознательного действия. Возможно, реципиент поступает так, опасаясь неприятных последствий, или желая получить тот или иной вид вознаграждения, или просто потому, что так принято.
Согласно трактовке аргументации, излагаемой в данной книге, отсутствие вербальной оценки или вообще внешнего выражения отношения реципиента к аргументации не меняет природы данного феномена. Даже не будучи воспринятой реципиентом, аргументация не перестает быть аргументацией. B подобных случаях она является всего лишь примером неудачной, безуспешной аргументации.
Основной предмет нашего интереса составляют, конечно же, вербальные или легко вербализуемые способы оценки аргументации. B случае с философской аргументацией вербальная оценка может быть выражена в достаточно сложной форме. Тем не менее она разделяет некоторые существенные черты с простейшими формами аргументации и оценки.
B разных жизненных ситуациях приходится наблюдать, как одна и та же аргументационная конструкция получает совершенно различные оценки у разных реципиентов. Положим, некто H. утверждает следующее: «Поскольку наличествуют обстоятельства А, B и С, мы можем заключить, что имеет место Ф». Данная аргументационная конструкция оценивается различными реципиентами Pl-PlO следующим образом.
Pl: «Н. совершенно прав. Обстоятельства A,B и C действительно имеют место, и отсюда мы просто обязаны сделать вывод, что Ф».
P2: «Н. прав, потому что я своими глазами видел, что В».
P3: «Н. лжет, ибо C не имело места».
P4: «Н. не прав, потому что для наступления Ф недостаточно А, B и С, необходимо еще и Д, а его, как нам доподлинно известно, не было».
P5: «Н. заведомо шутит и не стоит всерьез обсуждать его аргументацию».
P6: «Ф никак не могло иметь места, потому что это противоречит теории Т».
P7: «He верьте H., он утверждает, что имело место Ф, потому что сознательно хочет ввести нас в заблуждение - ведь он представляет интересы наших недоброжелателей».
P8: «Н. говорит, что имело место А, потому что хочет вывести меня из равновесия - ему хорошо известно, как мне не хочется, чтобы было А».
P9: «Н. говорит, что Ф. Да он негодяй!»
P10: «Я не понимаю, как можно сомневаться в правоте такого уважаемого человека, как H. Разумеется, Ф имеет место, раз H. так говорит».
Здесь перечислены заведомо не все возможные способы оценки аргументационной конструкции, представленной H. Как же оценить сами оценки, эти и другие?
Оценка аргументации может быть верной или неверной, а выражение ее - корректным или некорректным, уместным или нет.
Исследование оценки аргументации осуществляется не только с целью выявить, как она реально происходит, но и с целью найти те или иные варианты ответа на вопрос, как она должна происходить. Такое исследование обнаруживает, что представления о том, как в этом виде деятельности реализуются достоинства человека и «нейтрализуются» его недостатки, имеют солидную традицию в истории мысли. Правилам поведения реципиента не было уделено такого внимания, как правилам поведения аргументатора. Тем не менее во многих концепциях спора содержатся рекомендации относительно того, как следует оценивать аргументацию. Эти рекомендации и задают нормы деятельности субъекта, оценивающего аргументацию, формируя не только образ идеального аргументатора, но и образ идеального реципиента.Гносеологические и этические установки идеального реципиента оказываются сходными в ряде существенных моментов с соответствующими установками аргументатора, однако не совпадают полностью. Последнее выглядит совершенно естественным, если учесть отличия роли реципиента от роли аргументатора.
Этическая установка идеального реципиента предполагает осознание им собственной свободы в оценке аргументации. Субъект, осуществляющий аргументацию, рассматривает его как находящегося вне сферы жесткого контроля, и подобным же образом должен рассматривать себя реципиент. Кстати, реализация этой установки позволяет квалифицировать как неаргументационные различного рода воздействия, осуществляемые в рамках информационных операций, коммерческой или политической рекламы, когда эти воздействия «работают» на понижение уровня рациональности реципиента и на обеспечение его манипулируе- мости. Это означает, что человек, становясь объектом информационного воздействия, способен определить, на какие уровни и компоненты его сознания оно направлено и является ли оно собственно аргументационным. Очевидно, решение подобных задач требует от реципиента определенного уровня интеллектуальности и рефлексивности.
Итак, адресат аргументации оставляет за собой право принять или не принять аргументационную конструкцию в целом или любой из ее компонентов, дать им собственную оценку.
Осознание собственной свободы реципиентом есть прежде всего осознание им свободы внутренней оценки. Что касается свободы внешней оценки аргументации, то ее осуществление зависит от внешних условий. Поведение реального человека в той или иной степени определяется налагаемыми извне ограничениями в выражении оценки сообщения, в том числе аргументационно организованного. Поэтому имеет смысл рассматривать реципиента как свободного в выражении своей оценки в определенных ситуациях или в определенных классах ситуаций, признавая, что в других ситуациях он может быть ограничен в выражении своих оценок какими-либо внешними факторами.Гносеологическая установка «идеального реципиента» определяется, как и гносеологическая установка «идеального аргументатора», его ориентированностью на истину. Правда, к истине реципиент и аргументатор подходят «с разных сторон». Если идеальный аргументатор истину сообщает, то идеальный реципиент способен не только адекватно воспринять такое сообщение, но и квалифицировать утверждения аргументатора как сомнительные, если они действительно таковы.
Стать реципиентом аргументации, открыть для нее свой разум - значит подвергнуть себя определенному риску. Риск в данном случае состоит в изменении собственных взглядов, в том числе таких, которые являются определяющими для личности. Этические и гносеологические установки реципиента обусловливают его готовность отказаться от своих мнений, если аргументация достаточно убедительно показывает их несостоятельность, способность признать истину за таковую, даже если она противоречит сложившимся ранее представлениям или связана с отрицательными эмоциями. Вместе с тем реципиент не должен отказываться от своих мнений без достаточных на то оснований, способен критично отнестись к аргументации, взвесить доводы «за» и «против» содержащихся в ней положений. Критичность реципиента в оценке аргументации определяется его рациональностью.
Осознавая, что предъявленная ему аргументация может оказаться неверной, критичный, рациональный реципиент способен выбрать из имеющихся в его распоряжении средств проверки аргументации те, которые позволяют выработать надежную оценку с учетом имеющегося ресурса времени. Столетиями развитию способности критичной, рациональной оценки аргументации служил курс традиционной логики. Отчасти выполняет эту задачу и современная логика. Сегодня программы «неформальной логики», «критического мышления», «оценкиаргументации» ставятсвоейпер- вой целью обеспечить человека необходимыми интеллектуальными средствами для рациональной оценки аргументационных или квазиаргументационных воздействий, объектом которых он становится в самых разных жизненных ситуациях.
Критичность реципиента в оценке аргументации - одно из проявлений критичности мышления в целом. При имеющихся различиях в трактовках критического мышления подобные трактовки, как правило, содержат указание на следующие его черты. Во-первых, это активное мышление; во-вторых, это «мышление для себя»; в-третьих, это мышление, предполагающее внимательность в оценке рассматриваемой ситуации. Критически мыслящий человек открыт для новых идей и взглядов, способен поддерживать собственные суждения обоснованиями и доказательствами и, кроме того, способен обсуждать свои взгляды «организованным образом» (см., напр.:156, р. 52-89).
Активность мышления, противопоставляемая склонности прекращать исследование при первых трудностях из-за потери интереса, предполагает включенность субъекта в действие, инициативность, настойчивость в осмыслении ситуации. Рефлексивность и самостоятельность мышления противопоставляются склонности к простому принятию результатов мыслительной деятельности других людей, без проверки этих результатов и постановки вопроса об их истинном значении. Способность обсуждать собственные взгляды организованно - это способность участвовать в дискуссии, где партнеры стараются слушать и понимать друг друга, ставят вопросы по существу обсуждаемого предмета и ищут ответы на них, стремятся прежде всего к развитию дальнейшего понимания обсуждаемого предмета и лишь потом - к доказательству своей правоты и неправоты оппонента.
Ориентация на истину, стремление углубить понимание предмета, описываемого аргументационной конструкцией, обусловливают приоритет гносеологической оценки аргументации перед другими видами ее оценки, например перед эмоциональной оценкой. Приоритет в данном случае означает, что другие виды оценок не должны становиться непреодолимым препятствием к тому, чтобы реципиент объективно оценил ло- гико-гносеологические достоинства и недостатки аргументационной конструкции. Последнее не означает, что «образцовый» реципиент ограничивается гносеологической оценкой аргументации, отказываясь давать другие виды оценок, - он может оценивать не только истинность выдвигаемых положений и характер логических связей между ними, но также этические, прагматические, эстетические, психологические аспекты, соответствие аргументации аудитории, которой она адресуется.
Правомерна и ситуация, когда, не имея претензий к логико-гносеологическим характеристикам аргументации, реципиент сочтет неоправданной или неприемлемой с этической точки зрения использование ее именно в данной аудитории. Рациональный реципиент «разводит» вопросы о гносеологических и этических достоинствах аргументации.
Следует иметь в виду, что гносеологическая оценка понимается здесь в широком смысле. Если аргументационная конструкция содержит в качестве посылок или обосновываемого тезиса суждения о целесообразности или необходимости совершения какого-то действия, то оценка этих суждений как верных («данное действие действительно целесообразно совершить», «его действительно необходимо совершить») трактуется здесь как гносеологическая оценка.
Одно из требований к образцовому аргументатору - честность. Насколько применимо это требование к рациональному реципиенту? Честность во внутренней оценке аргументации (честность перед самим собой) и честность во внешнем выражении этой оценки взаимосвязаны. Честность в выражении оценки предполагает, что внешняя оценка совпадает с внутренней. Конечно же, далеко не в любых условиях внешнее представление оценки разумно, уместно или допустимо. Здесь применима обыденная норма «Можно не говорить всего, что думаешь по этому поводу, но нельзя утверждать заведомую ложь».
Было бы наивно полагать, что упомянутая норма обеспечивает решение всех проблем, связанных с идеалом честного обсуждения. Одна из подобных «нерешаемых» проблем - проблема полуправды. He говоря ни слова лжи, но говоря лишь часть правды, можно ввести адресата речи в заблуждение, создавая у него неверное представление о реальном положении дел. Подобная практика, характерная для средств массовой информации, обычно вызывает упреки в тенденциозности освещения событий.
Таким образом, рассматривая вопрос о честности реципиента в оценке аргументации, следует принимать во внимание коммуникативную ситуацию, в которой эта оценка выражается. Это, в свою очередь, предполагает рассмотрение внешнего выражения оценки аргументации как адресованного некоторому субъекту. «Образцовый» реципиент, выражая оценку аргументации, учитывает, кроме прочего, и то возможное представление о положении дел и о характеристиках аргументации, которое получит, благодаря этой оценке, адресат речи (текста), где данная оценка содержится. Адресатом может быть сам аргументатор или третьи лица - другие представители аудитории аргументации, слушатели в споре, читатели, зрители и т.д. Идеал честности предписывает, чтобы, выражая оценку аргументации, реципиент стремился создать у адресата оценки адекватное представление о характеристиках оцениваемой аргументации. Алгоритма, гарантирующего достижения подобной цели, не существует. Реальный реципиент может потерпеть неудачу, даже искренне желая создать адекватное представление о достоинствах и недостатках оцениваемой аргументации. Для этого не всегда хватает мастерства; к тому же адресаты речи могут составлять столь пеструю аудиторию, что эффективная «передача» адекватного представления каждому из них невозможна: интерпретация речи (текста) одним человеком будет существенно отличаться от ее интерпретации другим. Такая ситуация, как правило, имеет место, когда дается публичная оценка аргументации, тиражируемой средствами массовой информации.
Итак, учет характеристик адресата текста, его возможностей восприятия и интерпретации, необходим не только аргументатору, но и реципиенту. B данном случае мы имеем дело с одним из частных проявлений общего требования к субъекту речевой коммуникации - т.е. требования учитывать взгляды, интеллектуальные и эмоциональные характеристики, интерпретационные возможности, - словом, «когнитивное поле» того субъекта, которому он адресует свою речь.
Если характеристика «образцового» аргументатора, приведенная в предыдущей главе, начиналась с определения его отношения к реципиенту, то характеристика «образцового» реципиента в данной главе, начинается с определения его отношения к самому себе. Это никоим образом не означает, что отношение к аргументатору не имеет значения для реципиента. Прежде всего, «образцовый» реципиент заинтересован в «образцовом» же аргументаторе, поскольку именно в этом случае создаются наиболее благоприятные условия для реализации описанных выше принципов оценки. Вместе с тем наивно было бы видеть в каждом аргументаторе «образцового». Учитывая сказанное, отношение реципиента к аргументатору можно охарактеризовать следующим образом.
Прежде всего, идеал реципиента предполагает отношение последнего к другим людям, в том числе к аргументатору и адресатам оценки, как к обладающим правом знать истину. Кроме того, приступая к анализу аргументации, «образцовый» реципиент наделяет аргументатора «презумпцией образцовости». Это значит, что для суждения о дефектах аргументатора (именно как аргументатора) требуется дополнительная информация. Подобная информация (например, о нечестности, необъективности, корыстолюбии аргументатора) может быть получена из дополнительных источников. Такие сведения побуждают реципиента более осторожно относиться к аргументации, более тщательно ее исследовать. Тем не менее и в этом случае рекомендуется сохранить объективность и беспристрастность. Аналогичным образом обстоит дело и в случае, когда компрометирующая информация получена не из дополнительных источников, а из собственного опыта общения реципиента с данным аргументатором. Важно иметь в виду, что информация об аргументаторе может быть получена реципиентом в результате анализа собственно аргументационного текста, - например, содержащиеся в аргументационной конструкции грубые искажения или логические ошибки позволяют сделать вывод о несостоятельности аргументатора в данном качестве. Это ситуация особого рода, поскольку информация об аргументаторе не предшествует здесь анализу аргументационной конструкции, а является результатом такого анализа.
B классических концепциях аргументации вопрос о том, должен ли оценивать реципиент аргументатора или аргументационную конструкцию, решается в пользу аргументационной конструкции, и это выражалось в запрещении доводов ad personam. Между тем, оценивая тексты, в том числе аргументационные, человек далеко не всегда воспринимает их в качестве не имеющих автора. Интерес к автору, будь то ученый, писатель или политик, не может быть объявлен «незаконным» на основании запрета ad personam. 0 значимости фигуры автора свидетельствует огромный массив биографической литературы и исследований, посвященных выдающимся писателям и поэтам, ученым и художникам.
B каждой из областей культуры тема автора имеет свои особенности. B эффектной форме выразил протест против «господства автора» в истории литературы известный французский литературовед Р.Барт, озаглавивший одну из своих статей словами «Смерть автора». Чрезвычайно большое внимание, уделяемое в литературоведении фигуре автора и его биографии, колоссальные усилия филологов, прилагаемые к тому, чтобы понять «авторский смысл» произведения, объявляемый единственным подлинным смыслом, Р.Барт связывает с интеллектуальными и социальными устоями, формирующимися в Новое время. Выдвижению на первый план индивида в социальной жизни соответствует выдвижение на первый план личности автора в литературе. K середине XX века явно обнаружилась тенденция свести понимание произведений художника к выяснению особенностей его биографии. He признавая правомерности таких попыток, французский ученый пишет: «Автор и поныне царит в учебниках истории литературы, в биографиях писателей, в журнальных интервью и в сознании самих литераторов, пытающихся соединить свою личность и творчество в форме интимного дневника. B средостении того образа литературы, что бытует в нашей культуре, безраздельно царит автор, его личность, история его жизни, его вкусы и страсти; для критики обычно и по сей день все творчество Бодлера - в его житейской несостоятельности, все творчество Ван Гога - в его душевной болезни, все творчество Чайковского - в его пороке; объяснение произведения всякий раз ищут в создавшем его человеке, как будто в конечном счете сквозь более или менее прозрачную аллегоричность вымысла нам всякий раз «исповедуется» голос одного и того же лица - автора» (15, с. 385).
He удивительно, если в подобной ситуации возникает желание противопоставить одной крайности другую — «устранить» автора от текста, объявить несуществующим подлинный авторский смысл произведения, его «окончательное значение» и тем самым открыть возможность для читателя придавать тексту какие угодно «собственные» смыслы. Статус автора теперь резко уменьшается, «Автор делается меньше ростом, как фигурка в самой глубине литературной “сцены”», зато возрастает статус читателя. He в происхождении (от автора), а в предназначении (для читателя) текст, «сложенный из разных видов письма, происходящих из различных культур», обретает свое единство: «Читатель - это то пространство, где запечатлеваются все до единой цитаты, из которых слагается письмо... читатель - это человек без истории, без биографии, без психологии, он всего лишь некто, сводящий воедино все те штрихи, что образуют письменный текст... чтобы обеспечить письму будущность, нужно опрокинуть миф O нем - рождение читателя приходится оплачивать смертью Автора» (15, с. 390-391).
Подчеркнем, что прямая проекция ситуации литературоведческой на ситуацию философскую неправомерна. B философии никогда не было того «господства автора», которое характерно для классического литературоведения. Философ и его произведения рассматривались в контексте эпохи, с учетом традиций и образцов, связи учителей и учеников. Однако биографиям философов никогда не уделялось столь пристального внимания, как биографиям писателей и поэтов, а знание фактов биографии не стимулировало значимых попыток сводить особенности философской концепции к обстоятельствам судьбы автора. Сказанное не означает, что судьба философа вовсе не связывается с его произведениями. Примечательно, однако, что роль биографии автора в истолковании его текста оказывается тем заметнее, чем ближе текст философский к тексту литературному.
Тем не менее тексту в философии всегда могла быть дана самостоятельная «читательская» оценка, не опирающаяся явным образом на «историю» автора. И не только могла, но и должна была быть дана, поскольку автор утверждал в тексте нечто претендующее на истинность и обосновывал эти притязания, приводил доказательства, аргументировал. Читатель, как и автор, должен был брать на себя обязательство объективности. Кроме того, в «философском цехе» нет четкого деления на «писателей», «критиков» и «литературоведов» - эти роли, в идеале, совмещаются в одном лице. Поскольку автор философского текста никогда не «господствовал», он не давал повода себя «свергать» или « умерщвлять ».
Сегодня же в философии отчетливо проявилась тенденция, позволяющая говорить о принципиально новом отношении к тексту. Это отношение характеризуется тем, что на первый план выдвигается индивидуа- листически-прагматическая оценка текста и соответствующее обращение с ним. Быстро увеличивается удельный вес литературы, порожденной по принципу «Я прочитал данный текст (отрывок, фразу и т.д.), и это меня спровоцировало...». Далее излагается продукт провокации, содержащий читательские ассоциации, размышления о собственной интеллектуальной истории и историях своих знакомых, новое видение событий прошлого, соображения по поводу «актуальных проблем современности», включающих и философские проблемы, и т.д. и т.п. Текст теперь ценят за «провокацию» . Учения, системы, концепции и даже идеи, носителем которых является текст, утрачивают свое значение. Более того, утрачивает значение и текст как целое. Наблюдаемая ситуация не позволяет говорить о «смерти автора». Напротив, фигура автора-провокато- pa приобретает колоссальную значимость. C ним хотят «стоять рядом». Скорее, здесь можно говорить о «смерти текста», во всяком случае, текста в старом добром понимании.
Традиционный взгляд на отношение «автор - текст - читатель» предполагает, что знакомство с фактами биографии автора помогает читателю лучше понимать его тексты. Применяя известные герменевтические установки к аргументационному тексту, мы вправе утверждать: для того чтобы понять аргументацию, нужно понять автора. Ho какой уровень понимания аргументации необходим реципиенту для того, чтобы он мог дать оценку аргументационной конструкции? Пытаясь ответить на подобные вопросы, исследователь аргументации рискует быть вовлеченным в общие дискуссии по проблемам понимания и интепретации.
Традиционный подход к пониманию следующим образом характеризуется А.Л.Никифоровым: «Понять текст значит усвоить его содержание, пережить то ду- ховно-душевное состояние, которое пережил автор текста в момент его создания. Именно в этом смысле понятие понимания употребляется во многих выражениях повседневного языка, используется в герменевтике и философско-методологической литературе» (88, с. 46). Очевидно, что, поставив условием оценки аргументации ее понимание в таком смысле, мы фактически делаем оценку аргументации невозможной.
Более соответствующей задачам рассмотрения аргументационно-оценочной деятельности является предложенная А.Л.Никифоровым семантическая концепция понимания, согласно которой понимание трактуется как интерпретация - «придание смысла» тексту. От читательской интерпретации нельзя требовать, чтобы она совпадала с интерпретацией автора, выдвигая такое совпадение как непременное условие «правильного» понимания. «Единственное, чего мы можем требовать, - пишет А.Л.Никифоров, - это чтобы наша интерпретация согласовалась со всеми данными, т.е. смысл, приписываемый нами отдельным словам, должен согласоваться с содержанием текста в целом, а интерпретация текста находилась в соответствии с другими текстами того же автора, с его биографическими данными, с событиями общественной и культурной жизни его эпохи. Интерпретация автора является одной из возможных, и если нам удалось создать интепретацию, соответствующую всем имеющимся данным, то она ничуть не менее правомерна, чем интерпретация автора» (88, с. 52-53).
Для изучения феномена понимания текста в гуманитарном познании представляется перспективной выдвинутая В.Г.Кузнецовым идея использования различных моделей текста. Он различает модели автора текста, современников автора, интерпретатора и современников интерпретатора. «Модель, - поясняет В.Г.Кузне- цов, - представляет собой теоретическую реконструкцию текста с целью наиболее точного воспроизведения смысла текста, вложенного в него автором (объективноистинная интерпретация), и придания ему дополнительного (нового) смысла. Новый смысл, привносимый в реконструкцию текста интерпретатором, является необходимым моментом «сотворчества» автора и интерпретатора. Сохранение объективно-истинного ядра модели текста является необходимым условием адекватной интерпретации. Ho оно все еще не является достаточным. Адекватной интерпретация становится тогда, когда интерпретатор «вдохнет жизнь» в созданную им модель, когда она будет воспринята современниками интерпретатора как произведение-оригинал. Роль интерпретатора заключается в преодолении временной дистанции между текстом-оригиналом и современностью» (67, с. 133).
Л.А.Микешина, рассматривая признание «фундаментальности интерпретативной деятельности субъекта» как одну из основных черт «новой парадигмы познания», пишет: «Философские идеи, концепции и учения живут особым способом - они заново проблематизи- руются и интерпретируются в новых контекстах, культуре, в новом времени и остаются открытыми для интерпретаций» (84, с. 363). Л.А.Микешина обращает внимание на связь интерпретации собственно философской с интерпретацией историко-филологической, считая условием выхода философской интерпретации на более глубокие уровни использование как логико-методологических, так и историко-филологических приемов.
B применении к ситуации гносеологической оценки аргументации подобные подходы позволяют утверждать, что понимание аргументационной конструкции зависит от информации об аргументаторе, имеющейся у реципиента. Новый уровень такой информированности может привести к новому уровню понимания аргументационного текста, когда может измениться и гносеологическая оценка, «полученная» этой же аргументацией на прежнем уровне понимания. To обстоятельство, что в первом и во втором случае мы имеем две разные интерпретации текста, позволяет рассматривать оценку как относящуюся к двум разным аргументационным конструкциям.
Подчеркнем, что информация об аргументаторе влияет непосредственно не на оценку аргументационной конструкции как таковую, а на понимание аргументационной конструкции. Гносеологическая оценка (именно оценка, а не интерпретация) в этом случае не зависит от оценки личности ее автора. Существуют несомненные различия между спорами о правомерности приписывания того или иного смысла высказываниям того или иного мыслителя, будь это Аристотель, Гегель или Маркс, и оценкой аргументации, которую дают в приведенном выше примере реципиенты P7, P8, P9 и P10, апеллирующие к свойствам и намерениям аргументатора. Все, что говорилось в предыдущей главе об ad personam, применимо и к тем случаям, когда довод ad personam используется для оценки аргументационной конструкции, а сама эта оценка выражается в новой аргументационной конструкции, как это происходит в случаях с реципиентами P7, P8 и P10.
3.3.