д) Фрагментарность
Чтобы постичь бытие права, утверждает Традиция, мы должны рассматривать его как целостность в единстве с нравственными и религиозными компонентами. Постмодернисты часто возражают против тотальности, единства, синтеза.
Фрагментарность и фрагмент права – разные вещи. Если фрагмент – часть целого, то фрагментарность не может быть собрана в какое бы то ни было единство и существует в состоянии отношений без отношений. Постмодернизм стремится заменить целостность правовой действительности фрагментарностью.Постмодернистский отказ от целого предполагает «освобождение частей» правовой системы и утверждение фрагментарной картины права. Вывод об иллюзорности целостности права – не более чем хорошо продуманный жест в манифестации тотального негативизма по отношению к праву. Глобалисты выстраивают свой мир глобальным, но не целостным. Проводятся повальные «децентрализации», «деидеологизации», «департизации», «дезориентации», но за всем этим скрывается построение унифицированного, тоталитарного режима, не признающего мораль как источник легитимности.
Единственным постмодернистским абсолютом является критическое сознание, которое стремится разложив все и вся на части, совершить деструкцию и с самим собой. Обслуживая проект мировой глобализации – тотальной унификации образа жизни, верований, мировоззрений и т.п., постмодернизм в то же самое время добивается фрагментации правовой и иной реальности. Однако это только кажущееся противоречие. Дело в том, что накануне установления мировой диктатуры требуется мировая неразбериха, нестабильность, хаос – это два диалектически связанных этапа одного и того же глобализационного проекта.
Посредством фрагментации из права удаляется духовная регулятивная основа, и в конечном счете единство правового регулирования. Посредством фрагментации правовой действительности постмодернисты де-факто осуществляют деконструкцию социума.
В юридической методологии допущен опасный крен: анализом правовых проблем вытесняется синтез. Современная юриспруденция стала аналитической юриспруденцией. Благодаря этому осуществляется деконструкция правопорядка, а также миропорядка в целом. Форма российского права уже олицетворяет коллаж и нефункциональность из-за нагромождения плохо адаптируемых в отечественных условиях источников: нормативных договоров, судебных и административных прецедентов, региональных законодательных актов и т.д. Необозримая масса нормативно-правовых актов и иных форм права Российской Федерации растет в невиданных прежде масштабах. Восприятие общественных отношений как хаоса, управляемого необъяснимыми законами, требуется постмодернизму для деконструкции национальных правопорядков и обеспечения перехода мира к монополярной диктатуре.Дух плюрализма и игры, присущий постмодернистской юриспруденции, провоцирует дальнейшую фрагментацию, дифференциацию и рассеивание форм права и субъектов правотворчества. С середины 1990-х гг. в России правоведы ломали головы над тем, на каком уровне иерархии форм права расположить нормативно-правовые договоры и постановления высших судебных инстанций. По мере накопления новых форм права возникла страшная догадка: единой и целостной иерархии форм права в России и большинстве других стран мира больше нет. В погоне за призраками либеральной демократии: децентрализацией, дифференциацией, плюрализацией управления современное общество разрушило необходимые и достаточные источники формирования права. Само право теперь включает в себя симбиоз многочисленных несогласуемых форм (международных и внутригосударственных нормативных договоров, законодательства и судебной практики, актов главы государства и правительства, ведомственных актов, актов местного самоуправления и локальных актов, правовых обычаев и разнородных правовых доктрин). Все ветви государственной власти активно занимаются нормотворчеством, причем каждой ветви нередко удается издавать акты по вопросам предмета закона.
Наряду с государственным нормотворчеством осуществляется общественное, негосударственное. А зарубежные организации и государства принимают участие в формировании права России через международно-правовые документы, а также посредством консультантов и лоббистов в российских нормотворческих органах.По мнению Ж. Дерриды, только многообразие сил, собирающихся в группы, разделяющихся и перегруппирующихся с образованием других комбинаций, является источником права[55]. Коль скоро в правотворчестве постмодернистами не предполагается общего духовного принципа, нет его и в процессе реализации права. Интерпретировать закон, по их мнению, значит договариваться о ценностях. Сторонам правового спора, например грабителю и потерпевшему, предлагается договориться о том, что есть зло и добро в их деле. Выходит, в праве нет ничего вечного, одни осколки и фрагменты. Постмодернизм не довольствуется разрушением всех духовных ценностей, а агрессивно стремится к их переоценке. На место хладнокровного законодательствующего разума эпохи модерна пришла свобода юридического интерпретативного мышления эпохи постмодерна. Эта замена не добавляет моральности правовому регулированию, потому что в обоих вариантах нравственность не востребована. На переднем плане – тотальный конформизм, юридический эклектизм, фетишизация идей «естественного права» и другие симптомы потребительского общества.
«Не ложны ли все истолкования мира?», – восклицал Ф. Ницше, закончивший свою жизнь в психиатрической лечебнице. Сомнение в истинности всех интерпретаций права преследует вполне определенную цель – создать противоречие между жизнью и моралью, между правом и законом, между ценностью и бытием. Выход из искусственно ими же созданного лабиринта повседневных псевдоценностей и неполноты бытия постмодернисты видят в обретении свободы через переоценку ценностей, и прежде всего понятий счастья, ответственности и любви к ближнему. Обретя иное, нежели подчиненное нравственности правосознание, субъект якобы «освобождается», в нем побеждает наслаждение как символ свободы и борьбы.
Действительность же оказывается куда менее радужной. Быть свободным, игнорируя заботы окружающих и замыкаясь на свои удовольствия, человеку не дано. Чем более субъект стремится к наслаждениям и независимости, тем более он несвободен по отношению ко все возрастающим чувствам и желаниям. Культ чувственности делает человека рабом собственных страстей, от которых нелегко избавиться. Считающий себя независимым журналист, имеющий нетрадиционную сексуальную ориентацию, во избежание огласки оной опубликует любой заказной материал. Судья, чья независимость продекларирована законом, лишь мнит себя независимым, если будучи склонным к мздоимству, за взятку готов обслуживать любые прихоти. Следователь, ставящий интересы карьеры выше нравственных принципов, может забыть о своей процессуальной самостоятельности. Криминалитет использует сотрудников административных и правоохранительных органов, зная их индивидуальные страсти и пороки – на этом выстраивается система коррумпирования и шантажа. Стремление к безграничной свободе предполагает тягу человека к большим и незаконным доходам и аморальным развлечениям. Таков закон духовной жизни, который невозможно отменить юридическими нормами.Приветствуя безграничную конкуренцию интерпретаций права, постмодернисты создают сумятицу и чересполосицу в правовом регулировании, которыми пользуются недобросовестные лица. Ж. Деррида вторил идее Ф. Ницше о свободной интерпретации, не обремененной размышлениями о нравственных и правовых абсолютах. Прикрываясь коммуникативно-аксиологической риторикой, постмодернисты обеспечивают эрозию духовно-нравственных постулатов. В итоге предметом толкования права становятся не принципы права, не духовные ценности и даже не воля законодателя, а высказывания расщепленного субъекта. Расщепленность последнего обусловливается противоречивостью сознательно-бессознательных мотиваций, которые, в свою очередь, являются следствием противоречивости между остатками совести и идейными установками современного человека.
Деконструкция есть способ и метод прочтения юридического текста, в основе которого лежит интерпретация права, не являющаяся ни окончательной, ни безошибочной. Интерпретацию права привязывают к юридическому тексту (к букве закона) и при этом добиваются независимости интерпретации от самого текста. В конечном итоге за такой интерпретацией права скрываются идеологические установки теневых структур.
Нормотворцы и интерпретаторы юридических актов отдают предпочтение текстовой открытости взамен единства правовой формы и безличному коммуникативному анализу в противовес единству концепции. К числу особенностей постмодернистского правосознания можно отнести тенденцию к смешению юридических концептов и форм, к переплетению и слиянию сегментов разных видов правовых семей. Очевидна связь постмодернизма с языческой культурой.
Наложение сетки смыслов на и без того далекие от права современные юридические текстыприводит к рассмотрению права как «поля» свободной игры мнений. Демонтаж духовно-нравственного смысла права оказывает разрушительное влияние на все правовое регулирование. Ликвидация смыслосодержательных ценностей «развязывает руки» силам, стремящимся перейти к мировому господству через искусственное вызывание хаоса. Деконструкция постмодернизма не случайно избрала своими объектами право и ментальные структуры власти (государство, церковь, университеты, школы), формирующие общественное сознание и моделирующие поведение людей. В наше время уничтожаются традиционные институты, удерживающие и охраняющие Божественные основы порядка. После решения этой задачи силы деструкции смогут навязать миру «новый мировой порядок», в котором все духовно-нравственные постулаты будут заменены противоположностями. В частности, право уже утратило изначальный, сокровенный смысл критерия Любви (Истины), Добра и Красоты и понимается в качестве безразличного к религиозно-нравственным принципам нормативного регулятора внешнего поведения людей.
В такой трактовке право представляется в качестве собрания фрагментов, из которого интерпретаторы могут по своему желанию извлекать те или иные части, изменять их смысл и цитировать их в отрыве от контекста ради нужного эффекта.
Не случайно в русле глобализации осуществляется проект религиозного экуменизма – симбиоза выгодных элементов различных религий и верований. Произвольное смешение фрагментов в сфере религии и права приводит к синкретизму норм, который был свойственен первобытной эпохе. После многовековой эволюции социальных регуляторов человечество обращают в неоязычество, заменяя развитое нравственное чувство справедливости первобытными инстинктами.«Нет пределов интерпретации юридических норм, – утверждал другой представитель постмодерна Р. Рорти, – поскольку различие между действительным значением чего-либо и тем, что я могу с этим сделать, превратилось в чисто академический вопрос. Вместо того, чтобы продолжать дискутировать в юрисдикционном процессе по поводу истинных значений, лучше просто сменить тему. Интересна не истинность интерпретации, а то, работает ли она полезным для цивилизации образом (делает ли людей счастливыми)»[56]. При таком ультра-прагматическом уклоне истина отбрасывается ради удовольствия. Ведь быть счастливым в условиях, когда Истина попрана, человек не способен.
Рекомендации Р. Рорти последовательно реализуются в современном обществе: каждому предоставлена возможность свободной деградации при помощи разветвленной индустрии удовольствий. Молодежные ночные клубы являются скрытыми притонами с торговлей наркотических средств и оказанием секс-услуг. Масс-медиа всей своей мощью рекламирует дегенеративный образ жизни для лиц среднего пола (уни-секс). Бизнес-компании заинтересованы в формировании типа потребителей со скудными духовными запросами и страстной жаждой материальных приобретений. Одурманенные разного рода PR-технологиями и настоящими наркотиками потребленцы как атомы двигаются на рынке товаров и услуг, удовлетворяя все возрастающие страсти, и в момент такого удовлетворения они счастливы. По словам Р. Рорти и его коллег, в этом и состоит цель цивилизованного права. Человек, опущенный до положения животного, – идеал современной цивилизации. Это преступление перед человечеством, совершаемое глобалистами всех мастей (включая постмодернистов). Истина препятствует осуществлению названного преступления, поэтому глобалисты так нигилистически по отношению к истине настроены. До тех пор, пока мать остается человеком, она не бросит своего ребенка в обмен на какие-либо удовольствия. Это следование Истине. Но как только женщина отвергнет свое человеческое, материнское призвание, предначертанное Богом, она отдает новорожденного в детский дом или просто оставляет где придется. Жить по критериям Истины и по мотивам земного счастья-удовольствия – разные вещи. У каждого человека в жизни возникает повод убедиться в том, что обрести счастье, греша против Истины, невозможно. В этом смысле постмодернизм навязывает обман, подменяющий смысл человеческой жизни. Искусство, политика, право используются для обслуживания этого колоссального обмана. Должны существовать пределы интерпретации, иначе любой убийца получит возможность оправдать свои действия ссылками на «естественное право». Необходимы твердые основы для оспаривания разного рода интерпретаций права и закона, иначе не будет критериев для противостояния силам деструкции.
Желание производить смыслы права, обладающие самоценностью, наблюдается в перепроизводстве типов правопонимания. Редкий исследователь права воздерживается от попытки предложить юридическому сообществу новый подход к пониманию права. Право не может соответствовать всему необозримому количеству определений этого понятия.Право может соответствовать только одному определению.
В процессе современной интерпретации права выводы о чьей-либо правомерности делаются в результате апелляции к знакам без учета объективных условий, обозначаемых этими знаками. Так, знаки типа «правовое государство» и «разделение властей» действуют на современного правоприменителя настолько завораживающе, что не возникает потребности задуматься, какая реальность скрывается за ними.
Современный юридический текст оказывается воплощением принципа гетерогенности, равнозакония, отсутствия единого направляющего принципа; его смысл невозможно свести к какому-либо синтезу. Это открывает простор для интерпретаций; в игре длительного диалога и множественных значений ткется смысл толкуемых норм.
«Переописание» значения права осуществляется постмодернистами за счет отрицания смыслового центра, за счет признания случайности истины, которая уже не означает получение объективной картины мира, а является скорее предметом коммуникативной договоренности, соглашения, солидарности. Метафизическое истолкование права заменяется концепцией солидарности на основе «ненасильственного соглашения», с помощью которого стороны подменяют Истину компромиссом собственных волеизъявлений.
Не только право подвергается уничтожению, но и закон. Закон, подвергаемый постмодернистской интерпретации, прекращает свое существование, поскольку приобретает характер открытого текста, свободно интерпретируемого по собственному усмотрению применителя.
Деконструкция рассыпает юридический текст, лишает его духовно-нравственного центра, в результате чего он приобретает дискретно-разорванный характер. Мозаика смысловых галлюцинаций – вот что представляет собой плюральность постмодернистской юриспруденции. Постмодернистская интерпретация права вкладывает смысл в юридический текст, который сам по себе смысла не имеет. Путем деконструкции субъектам права навязывается установка на диалогичность, двойственность и внутреннюю противоречивость правовых установлений. Данный метод, взятый на вооружение структурами юридического образования, призван осуществить следующие задачи: обоснование интерпретационного, вариативно-множественного характера любых юридических текстов; демонстрация значимости внесистемных и внеструктурных элементов права, не соответствующих традиции; воспитание поколений юристов с безразличным отношением к религиозно-нравственным основаниям права.
Поиск смысла права, предпринимаемый постмодернистской юриспруденцией, сводится к бесконечной интерпретации многообразных смыслов в либидозном, шизоидном ключе, исходя из принципа удовольствия. В Библии сказано: «Вначале было Слово» (Иоанн 1,1). Постмодернизм выступает именно против Слова (Логоса), уничтожая сокровенные смыслы, лишая их логоцентричности, генерируя новые смыслы. В правосознании субъектов права накапливается банк данных безграничных смысловых значений, в котором все явления и точки зрения равноправны, духовные идеалы равнобезразличны, и все – равнослучайно.
Постмодернистская интерпретация права пересматривает нормы и ценности, акцентируя внимания на самом процессе, а не идеалах права и справедливых результатах. Современные ученые-юристы готовы жертвовать правовой защитой людей во имя демократичности диалога. В процессе правотворчества более заботятся об утилитарных интересах пользователей из числа сильных мира сего, а не о нравственности закладываемых в юридические тексты идей.
Поскольку внешний мир становится все алогичнее, свободная интерпретация права, лишенная твердых духовно-нравственных ограничений, позволяет приспособить правосознание общества под искаженную реальность. Это приспособление, в частности, обеспечивается через ассоциативность и утилитарность толкования права. Деформации правосознания, известные современным исследователям, обусловлены не правовым нигилизмом народов, не генетически запрограммированной низкой правовой культурой какой-либо нации. Это результат адаптации людей к патологии общественных отношений.
Таким образом, фрагментарность современного права предполагает множественность форм права и субъектов правотворчества и официального толкования права, отсутствие связей между фрагментами правовой системы, фрагментарное правосознание общества. Посредством фрагментации деконструкция современного права достигла определенного внутреннего предела, за которым наступает гибель права как регулятора общественной жизни и духовной величины.
е) Дифференциация. Ж. Деррида предложил термин «Differаnce», отражающий бесконечный процесс дифференциации всего и вся. Он обозначает как условие существования современной юриспруденции, так и условие невозможности для любой юриспруденции быть идентичной самой себе. «Differаnce» не является твердой основой правопорядка и не способствует упорядочению общественной жизни.
Использование метода «Differаnce» привело к тому, что знак «право» и обозначаемое им явление оказались разделенными смысловым, временным и пространственным интервалами.Знак «право» превратился в зыбкий след этого величайшего духовного явления. Слово «право» утратило связь с обозначаемым явлением права, поэтому знак оказался отличным от самого себя. На сегодняшний день под правом понимают законническую юриспруденцию. К счастью, помимо нашего желания многие слова, к числу которых относится слово «право», хранят память об изначальном Божественном значении. Простое соотнесение слов «Право», «Правда» и «Православие» в русском языке свидетельствует о глубинном родстве правовых, нравственных и религиозных начал.
А постмодернизм, будучи преемником предшествующих деструктивных учений, неуклонно отделяет и разделяет знак и обозначаемое явление. Слово «право» теряет непосредственную связь с источником происхождения и сокровенным своим смыслом.
В ходе дифференциации права создаются искусственные отрасли права (предпринимательское право, хозяйственное право, акционерное право, договорное право, воздушное право, водное право, лесное право, право особо охраняемых территорий и т.п.). Дифференциацией права достигается откладывание, отклонение, отсрочка выводов в спорах о праве. Любой из предлагаемых плюралистами смыслов они не могут объявить окончательным, смысл как бы колеблется в пространстве между противоположными юридическими позициями.
Дифференциация права находит воплощение в калейдоскопичности, мозаичности и лоскутности юридической доктрины и юридических текстов, представленных в формах коллажа и поппури. Дифференциация права осуществляется все с той же целью – преодоления метафизики и ее традиционных оснований в правовой сфере – нравственных принципов, иерархии, понятий истины, логоса и тождества. «Дифферанс» оказывается юридизированной игрой по выхолащиванию смысла права и демонтажа его структуры. «Дифферанс» открывает возможность для чрезвычайно широкого толкования права, обеспечивает игру смыслов и бесконечное движение по судебным и внесудебным инстанциям.