ГЛАВА 2. «РУССКИЙ ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ НЕКРОПОЛЬ»: ИСТОРИЯ, МЕТОДИКА И ПРОБЛЕМЫ СОЗДАНИЯ. НАЧАЛО РАБОТЫ ПО ОПИСАНИЮ ЗАГРАНИЧНЫХ КЛАДБИЩ

История «Русского провинциального некрополя», задуманного и частично осуществленного небольшим коллективом ученых под руководством великого князя Николая Михайловича, представляет собою существенный интерес как опыт уникального научного предприятия, давшего богатые плоды.

Описание российских кладбищ вне Москвы и Петербурга стало наиболее трудной и обширной частью разработанной программы. Главная сложность его заключалась в том, что подобное описание, как это с самого начала понимали его инициаторы, физически не могло быть осуществлено профессиональными историками: в этом случае «потребовалось бы организовать целый ряд экспедиций по Европейской и Азиатской России. Ввиду сложности такого способа было решено обратиться за нужными для "Некрополя" сведениями к естественным хранителям могил - духовенству всех исповеданий». Остановившись на этой мысли, великий князь Николай Михайлович рескриптом 30 октября 1908 г. выразил обер-прокурору Св. Синода П. П. Извольскому желание, чтобы «сделано было распоряжение о предоставлении православным духовенством нужных <..> сведений» .

Рескрипт гласил: «В настоящее время великим князем Николаем Михайловичем издан в свет, в 3 томах, "Московский Некрополь" и подготовляется к печати "Петербургский Некрополь". Такое издание, как видно из отзывов различных ученых обществ и журнальных рецензий, имеет большое историческое и генеалогическое значение, не говоря о важности для каждого культурного народа сохранить память о былых деятелях государственной и общественной жизни.

Было бы жаль остановиться только на этом, но силам одного лица недоступно расширение такого труда на пространство всей России. Если бы Вы нашли возможным придти на помощь русской исторической науке и генеалогии и сделать предложение ставропигиальным монастырям и епархиальным началь- ствам доставить сведения о лицах, погребенных в местных храмах и на кладбищах, то Ваше содействие быстро подвинуло бы дело вперед; все же списки погребенных и вообще все материалы могли бы быть доставлены непосредственно Великому Князю Николаю Михаиловичу, который готов продолжить издание Некрополя,

По выработанной уже программе изданий "Московского и С.- Петербургского некрополей" желательно было бы получить по возможности точные копии с надгробных надписей, сохранившихся на могилах духовных лиц, дворян, а также наиболее крупных местных общественных деятелей купеческого и других сословий»2.

7 ноября того же года «желание» великого князя было предложено обер- прокурором на рассмотрение Св, Синоду.

2 РГИА. Ф. 549. On. 1. Д. 1096. Л. 86-87. эТам же. Оп. 2. Д. 1.Л. 1.

духовных дел иностранных исповеданий МВД «выразил готовность доставить сведения о лицах, погребенных на инославных и иноверческих кладбищах» .

По первым присланным материалам наглядно выявилось, что местное духовенство, во-первых, очень по-разному понимает предъявленное требование (что отразилось в разном качестве присылаемых списков), во-вторых, не торопится его исполнять. Вследствие этого 14 марта 1910 г. великий князь Николай Михайлович вновь обратился с рескриптом к новому обер-прокурору Св. Синода - С, М. Лукьянову. В нем говорилось: «До настоящего времени <,.> сведения совершенно не доставлены из многих епархий, при том из самых населенных епархий центральной России, доставленные же списки большею частью неполны и неточны, а в особенности мало доставлено сведений о погребенных на городских кладбищах. Прилагая при сем образец, какие именно сведения мне необходимы, прошу Вас еще раз подтвердить вышеуказанное распоряжение Святейшего Синода, обратив особенное внимание епархиальной власти на доставление сведений духовенством городских кладбищ, кроме С.-Петербурга и Москвы» .

Вследствие великокняжеского указания 27 марта по епархиям был разослан новый указ Св. Синода, с приложением подробной инструкции, согласно которой следовало производить описание погребений. В основных своих чертах она повторяла те принципы, которые использовали в своей работе Б.

Во втором разделе инструкции содержались разъяснения о сведениях, которые следовало включать в посылаемые списки: «1) Имя, отчество и фамилия, чин и титул (князь, граф, барон и т. п.), происхождение. Примечание. О лицах женского пола должно быть сообщено, какую фамилию носила покойная до брака или в другом браке (если брак был не один), если такие сведения имеются.

Свящ. Писания и Богослужебных книг и изречения, обычно употребляемые на надгробных памятниках, вроде «Помяни мя, Господи, во царствии Твоем», «Господи приими дух мой с миром», «Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего», «Блаженни...» и т. п. не должны быть списываемы. 6) Должны быть сообщаемы все оригинальные назидательные рассуждения, а также и стихи, находящиеся на памятниках. 7) Должно быть точно указано место погребения (в церкви, в склепе, в ограде, на кладбище). 8) Вид и материал памятника не должен быть описываем, кроме памятников исторически замечательных, особенно оригинальных, художественных или воздвигнутых над знаменитыми людьми. 9) При каждом внесенном в список погребенном должны быть указаны его родственники (также женского пола и малолетние), погребенные в одной с ним ограде или склепе и вообще на том же кладбище, хотя бы и отдельно» .

Первоначально переписку с епархиальными властями великий князь Николай Михайлович поручил своему секретарю А. А. Гоздаво-Голомбиевскому. Сам образ сбора сведений - путем официальной переписки - изначально требовал «централизации» всего процесса. Кроме того, второй основной сотрудник великого князя, В. И. Сайтов в это время был занят подготовкой «Петербургского некрополя». Сами организаторы вначале, по-видимому, не очень надеялись на сколько-нибудь успешное сотрудничество с епархиальными властями, поскольку имели уже опыт малоуспешных взаимоотношений с московским духовенством.

о

Голомбиевский. - Это уже б<олыпой> успех, а что будет, конечно, Бог весть!»

Между тем, уже в конце 1908 г. материалы начали поступать из различных епархий, монастырей и приходов, без всякого общего плана и в значительном объеме. Их обширность и разнохарактерность требовали больших усилий по координации всего процесса, направлению действий епархиальных на- чальств в должное русло. Между тем, 1910-е годы стали временем наиболее активной научно-организаторской деятельности великого князя, возглавившего, после кончины в сентябре 1909 г. А. А. Половцова, Императорское Русское историческое общество. Вследствие этого и его личный секретарь оказался загружен разными проектами. Прежде всего, это монументальное иконографическое издание «Русские портреты XVIII и XIX столетий», выходившее отдельными выпусками в 1905-1909 гг. и составившее пять обширных томов. Вслед за тем началась подготовка издания такого же типа «Военная галерея 1812 г.». С 1910 г. великий князь Николай Михайлович руководил выпуском «Русского биографического словаря».

Острая нехватка времени заставила Гоздаво-Голомбиевского озаботиться приисканием помощника в работе над «Русским провинциальным некрополем». В самом начале 1910 г. он обратился к великому князю с предложением привлечь к ней профессионального архивиста, своего бывшего сослуживца по Московскому архиву Министерства юстиции В. В. Шереметевского.

«Материалы для будущего "Русского" или "Всероссийского" (?) Некрополя продолжают поступать, - писал А. А. Гоздаво-Голомбиевский, — так что осуществление этого важного и необходимого для русской генеалогии и истории издания представляется возможным, хотя и не без недостатков. План издания потребует еще подробной обработки. Возможно, что придется остановиться на издании по губерниям, причем не придерживаться алфавитного порядка, а издавать томы по мере обработки материала по разным губерниям.

Ввиду того, что материалы доставляются без всякого порядка, одновременно из разных мест, а из других еще совсем не прислали ничего, необходимо для контроля материала установить точную регистрацию получений.

Вся эта работа нетрудная, но сложная и требующая необыкновенной усидчивости и точности, равно и любви к такому делу, которому надо посвятить систематически много времени. Вследствие этих соображений у меня явилась мысль поручить всю эту подготовительную работу одному подходящему лицу. Таковое лицо имеется: это мой бывший сослуживец В. В. Шереметевский, в Москве, имеющий все необходимые качества и обладающий особенной склонностью к духовному ведомству вообще. Я уверен, хотя никому не сообщал, особенно ему самому, что если Ваше[му] Высочеству угодно будет назначить ему самое небольшое вознаграждение, он в год или 2 приведет все в порядок и выработает план издания. Окончательное редактирование и печатание Некрополя я предполагал бы вести сам, по мере обработки материала. Если Ваше Высочество найдет все это полезным, может быть, Вы поручите мне, в бытность в Москве, переговорить с Шереметевским и поручить ему эту работу, постепенно передавая ему впредь все вновь имеющие поступить сведения от духовенства из разных мест России».

Великий князь Николай Михайлович с предложением согласился и назначил Шереметевскому вознаграждение в 480 руб. в год . Первоначально Гоздаво-Голомбиевский, как и предполагал, деятельно руководил его работой. «Завтра поеду в Москву на 2 дня, - сообщал он 10 февраля 1912 г. великому князю, - поручу и там Шереметевскому выбирать из материалов для некрополя значительных покойников». 15 октября он докладывал: «Том I "Рус<ского> Областного Некрополя" уже почти подготовлен к печати, надо только составить предисловие. Затем можно б<удет> начать печатать? Всего будет 4 тома, я полагаю достаточно печатать 400 экземпляров» . Переговорив, по-видимому, с великим князем, на следующий день Гоздаво-Голомбиевский писал другому своему бывшему сослуживцу по Московскому архиву Министерства юстиции Н. П. Чулкову ; «В. В. скажите, что Некр<ополь> придется печатать немного, штук 4-500 (т. е. 4 тома по 500 экз. — Д. ЯЛ). Относительно предисловия буду с ним говорить» .

Однако в августе 1913 г. Гоздаво-Голомбиевский скоропостижно скончался, не дожив, таким образом, до выхода первого тома. С этого момента В. В. Шереметевский стал главной и, фактически, единственной движущей силой при подготовке и публикации «Русского провинциального некрополя».

Все Шереметевские, жившие в XIX столетии в Москве, получившие дворянство и приобретшие известность на разных поприщах, были потомками нескольких выпускников Имп. Московского воспитательного дома, учившихся на стипендии известной московской благотворительницы М. П. Шереметевой и между собой в родстве не состоявших. Одним из таких воспитанников был Петр Васильевич Ватагин (07.05.1806, Москва-30.03.1879, там же), сын купца В. И. Ватагина . Оставшись в семь лет круглым сиротой, он был определен в

Московский воспитательный дом, где и получил новую фамилию . В 1827 г. он окончил словесное отделение Имп. Московского университета и поступил на службу в канцелярию Московского присутствия Опекунского совета, где долгое время служил помощником экспедитора (с 1835) и экспедитором (с 1849). Выйдя в 1855 г. в отставку в чине надворного советника, Шереметевский в 1859 г. вновь поступил на службу - письмоводителем в Московскую контрольную экспедицию IV Отделения С. Е. И. В. канцелярии, а еще через несколько лет занял номинальную должность состоящего для поручений при московском генерал-губернаторе и «последние десятка полтора лет своей жизни он прожил на покое в патриархальной обстановке Замоскворечья; сначала в собственном (подаренном одним приятелем), горевшем «при французе», неуклюжем и сыром домике в три окна по фасаду в Денежном переулке, а после продажи дома (1875) в наемной квартире в «тупике» у Успения в Казачьей». По свидетельству его биографа и внука, П. В. Шереметевский был страстным библиофилом («книгами были завалены не только тесные комнатки, но и поместительные сараи архаического дома в Денежном переулке»), любителем «рыться в архивах», автором ряда исторических заметок и поэтических од, собеседником митрополита Филарета, И. М. Снегирева, М. П. Погодина .

В сентябре 1833 г. Петр Васильевич женился на дочери московского мещанина Алексея Петровича Смирнова Александре (21.02.1815-28.05.1887). От этого брака родились пятеро сыновей: Владимир (1834), Алексей (1836), Федор (1840), Всеволод (1850) и Василий (1856). В 1841 г. П. В. Шереметевский с женой и тремя старшими сыновьями был внесен в 3-ю часть родословной книги Московской губернии и в 1844 г. был утвержден в правах Правительствующим сенатом; в 1860 г. к дворянству были сопричислены двое младших сыновей.

Семья владела собственным каменным домом в Москве .

Из пятерых сыновей П. В. Шереметевского младший скончался в 15-

летнем возрасте, Алексей стал преподавателем истории , Всеволод - матема- 18

тики . Наибольшую же известность приобрели Владимир и Федор. Последний (18.01.1840, Москва-11.08.1891, с. Кулаково Серпуховского уезда Московской губернии), окончив в 1861 г. с золотой медалью медицинский факультет Московского университета, стал впоследствии видным врачом-физиологом, с 1865 г. работал в физиологических лабораториях Германии, в 1869 г, защитил диссертацию на степень доктора медицины и стал доцентом, в 1870 г. - экстраординарным и в 1878 г. - ординарным профессором Московского университета по кафедре физиологии, дослужился до генеральского чина14.

Владимир Петрович Шереметевский (14.07.1834, Москва-15.06.1895, с. Покровское на Филях под Москвой), отец будущего составителя «Русского провинциального некрополя», в 1857 г. окончил историко-филологический факультет Московского университета и всю жизнь провел на педагогическом по- прище: был учителем русского языка и словесности (1858-1866) и инспектором (1866-1870) 2-й московской гимназии; кроме того, преподавал русский язык и словесность в Московской учительской семинарии военного ведомства (до ее закрытия в 1885 г.), 5-й московской гимназии и Николаевском женском училище, был учителем педагогики, дидактики и методики русского языка в частной женской гимназии Перепелкиной (1884-1895), преподавал методику русского языка на педагогических курсах при Обществе воспитательниц и учительниц в Москве. Один из его учеников так вспоминал о своем преподавателе: «Живой, подвижный, остроумный, изучавший родной язык со страстностью, видевший в языке живую его сущность и силу, - он увлекал нас художественным своим чутьем в разборе произведений литературы, своим неистощимым юмором. <„> Изумительное богатство приемов, творчество преподавателя, воочию доказывавшего, что обучение - искусство («не ремесло-с, мы не немцы-с»), - все это захватывало нас неотразимо. Он не успевал наговориться в классе, его провожали по коридору, окружали в швейцарской, на крыльце, у ворот, на улице, хо-

20

дили к нему на дом, звали по вечерам <..>» . В. П. Шереметевский был автором нескольких научно-методических работ по русскому языку и литературе. По иерархической лестнице дошел до чина действительного статского советни-

Его сын, Владимир Владимирович Шереметевский , родился 4 июля 1863 г. в Москве, окончил 2-ю московскую гимназию с золотой медалью (1882) и историко-филологический факультет Московского университета со степенью кандидата (1886). Как и Гоздаво-Голомбиевский, Шереметевский многие годы служил в Московском архиве Министерства юстиции: младшим (с октября 1888 г.) и старшим (с апреля 1894 г.) помощником редактора описей и изданий Архива, редактором описей и изданий (с февраля 1898 г.) и, наконец, начальником отделения Архива (с сентября 1911 г.). За время службы получил ордена св. Станислава 2-й степени (1905) и св. Анны 2 степени (1911), был произведен в статские советники (1906).

В деле о службе сохранилась скупая служебная характеристика, данная весьма придирчивым и недоверчивым директором Архива Д. Я. Самоквасовым Шереметеве кому незадолго до своей кончины: «опытный архивист, хорошо знаком с редакторским делом и составом документов Московского архива» . По замечанию Л. И. Шохина, Самоквасов считал, что «архивные работы Шереметевского отличались эрудицией, талантом и знанием состава и содержания документов архива. При выдающихся способностях и обширных знаниях Шереметевский выделялся усердием ко всякому порученному ему делу». Выступая на юбилейном его чествовании двенадцать лет спустя, в 1923 г., М. К. Лю- бавский подчеркнул, что В. В. на протяжении всей своей жизни вел, казалось бы, рутинную работу описания архивных документов «можно сказать, с религиозным самоотвержением, удовлетворяясь только сознанием, что делает неви- данное, но великое и патриотическое дело» . Немаловажно, как нам кажется, и то, что Шереметевский всегда оставался индиффирентен к так называемой «общественной деятельности» - даже в условиях активной политизации сто-

25

личного общества после 1905 г.

К работе над «Русским провинциальным некрополем» Шереметевский приступил в феврале 1910 г. и занимался ею более семи лет - до лета 1917 г. Наиболее напряженными оказались 1910-1912 гг. - годы сбора и систематизации материалов, многотрудной, утомительной, иногда бесплодной переписки с приходскими властями. Основные трудности, с которыми столкнулись вдохновители проекта, наглядно отразились в отчетах В. В. Шереметевского о работе над «Русским провинциальным некрополем».

Особенно подробен был отчет за первый год его деятельности, датированный 24 января 1911 г. Он состоял из двух частей. В первой приводились сведения о поступлении (или непоступлении) материалов по всем епархиям и исповеданиям на начало 1911 г. К этому моменту не были доставлены материалы из епархий Владивостокской, Вологодской, Вятской, Грузинского экзархата, Гурийско-Мингрельской, Донской, Екатеринбургской, Забайкальской, Имеретинской, Иркутской, Могилевской, Оренбургской, Полоцкой, Рижской, Саратовской, Сухумской, Томской, Туркестанской, Черниговской и Якутской и от церквей придворного ведомства. Шереметевский отмечал, что «сравнительно много материалов представлено о кладбищах римско-католических, армяно- григорианских и иудейских (хотя почти исключительно о кладбищах Западного края и Кавказа) и весьма немного о кладбищах протестантских и магометанских. О старообрядческих кладбищах сведения не доставляются вовсе» .

Следствием представленных в отчете данных явился рескрипт великого князя Николая Михайловича обер-прокурору Св. Синода В. К. Саблеру от 30 ноября 1911 г., в котором выражалась настоятельная просьба сделать зависящее распоряжение об ускорении представления необходимых <..> сведений» как из указанных выше епархий (за исключением Вологодской, Екатеринбургской, Могилевской, Томской и Якутской, донесения из которых были получены за прошедший промежуток времени в 1911 г.), так и из Нижегородской епархии, которая в отчете Шереметевского за 1910 г. не упоминалась; кроме того, требовались дополнительные данные из Владимирской, Московской, С.-

27

Петербургской и Ярославской епархий .

12 мая 1912 г. вновь последовало официальное отношение от управляющего делами великого князя М. Н. Молодовского к управляющему канцелярией Св. Синода С. П. Григоровскому с просьбой поторопить присылку материалов из Саратовской, Нижегородской, Тверской и Казанской епархий . 28 мая распоряжение было отдано, и к июлю 1912 г. «были получены списки погребенных по всем епархиям» .

Часть вторая, озаглавленная «Характер материалов и вытекающий из этого характера план издания», представляла собой развернутый аналитический обзор хода работ по сбору и систематизации материала, подробный перечень основных трудностей, встречающихся во взаимоотношениях с местными духовными властями, и средств их преодоления, а также содержала проспект будущего издания.

По свидетельству В. В. Шереметевского, первый недостаток сотрудничества с местным духовенством заключался «в невозможности проверить добросовестность составителей донесений. Нередки случаи явной небрежности: до- несения пишутся очень неразборчиво, криво, на клочках, с ошибками в титулах; во многих донесениях заметно недобросовестное стремление отписаться во что бы то ни стало от неприятного поручения. Особенно часто священники ссылаются на "зиму с ее жестокими морозами, вьюгами и метелями", не дающую возможности подробного осмотра кладбищ. Такие ссылки тем более странны, что делаются иногда в феврале и даже в марте. Один священник «замедлил (sic) ответом, предполагая, что скоро начнет таять снег», но 2 марта почему-то, «не дождався этого, донес только то, что имел возможность»; другой священник 14 февраля «после вторичного затребования» был «вынужден сказать, что по неизменяемости кладбищенской картины глубокого снежного покрова, под которым в крайности и надобности для покойника приходится много трудиться людям, он в данную минуту одинаково бессилен и в силах будет выполнить их (требования благочинного) не ранее периодического обнаружения могил своего кладбища. Такие заявления поступают не из одних захолустий; причт Харьковского Всесвятского кладбища "по причине глубины снега" составил список "по словесным данным", настолько скудным, что в список попало только 14 человек; по вторичному требованию, совпавшему уже с полным оттаянием могил, причт пополнил свой список, но не настолько, насколько это вполне дозволяли изменившиеся атмосферные условия».

«Помимо явной недобросовестности, — отмечал Шереметевский, - собиранию материалов иногда препятствуют условия, не зависящие от церковных причтов. Некоторые священники справедливо указывают на варварское отношение жителей к кладбищам и на разрушение памятников: один священник сообщает, что "старое сельское кладбище частью забито скотом, частью прихвачено под усадьбы", другой не без иронии указывает на то, что "на двух дворянских могилах были устроены два большие памятника, в настоящее время один из них усердием христиан - жителей с. Приволья разобран до основания, а другой до половины, почему и надписей не оказывается ни одной". Часто также священники не могут доставить сведений о лицах, погребенных в склепах, за неимением особой надписи над каждым из погребенных, и должны ограничиваться общим указанием, что склеп представляет усыпальницу такого-то рода».

«Важным камнем преткновения для духовенства даже и после всех сделанных разъяснений является вопрос о том, кого должно вносить в список погребенных, - указывал Шереметевский. - Многие священники все ищут каких- то "крупных общественных деятелей" и, не находя их, не присылают ничего. "Из умерших прихожан местной церкви, - пишет, например, один священник, - более или менее крупными общественными деятелями никто себя или не заявили, или не отмечены ни надгробной надписью, ни историей". Более осторожные даже и не берут на себя решения этого вопроса. "Честь имею донести Консистории, - пишет один благочинный (да еще Московской епархии), - что при церквах и кладбищах вверенного мне благочиния в числе погребенных особо известных и выдающихся своею деятельностью лиц нет, впрочем, от двух священников доставлены сведения по сему делу с указанием лиц, но судить об их известности я не могу, а посему и представляю в подлиннике для усмотрения Консистории". Некоторые догадываются, что надписи над могилами крестьян не нужны, и сообщают лишь нечто вроде того, что на могилах крестьян "высятся обыкновенные деревянные кресты простой незатейливой работы, на некоторых из них малозаметные вырезки года и числа смерти погребенного и только". Но некоторые чересчур добросовестные настоятели перечисляют все надписи на могилах сельского кладбища: один священник, например, переписал 120 надписей вроде следующих: «раб Божий В. X.», «Анна Плешивая», «Евдокия Безкровная», «1902 дек. 27 дня», «скончался прах раб Божий Андрей» и т. п.

Не находя у себя "крупных общественных деятелей", некоторые священники заменяют их лицами, "достойными доброй памяти" с местной приходской точки зрения и добросовестно сообщают эпитафии какой-нибудь мещанки, пожертвовавшей в церковь сторублевый билет, или крестьянина, давшего деньги на ремонт церковной крыши, или, наконец, "матушки", отличившейся при жизни "добрым и откровенным характером". Отыскивая с трудом "общественных деятелей", духовные лица едва ли не в большинстве случаев никак не хотят признать таковыми лиц женского пола. Полное игнорирование лиц женского пола представляет недостаток весьма значительного числа списков погребенных, способный привести в отчаяние всякого, кто занимается генеалогией. "Остальные памятники, - сообщает один священник, - подробно описав два памятника, - ни архитектурой, ни надписями редкости не представляют; стоят они над прахом жен, детей, близких родственников и даже знакомых владельцев".

Еще более разногласия и самых прискорбных недоразумений наблюдается при решении вопроса о том, какие сведения должно сообщать о погребенных. Некоторые духовные лица поняли, что достаточно сообщить только имена, отчества и фамилии погребенных без всяких хронологических дат; так поступило духовенство Варшавской епархии, городов Симбирской епархии и многих отдельных приходов. Иногда при просмотре подобного списка можно подумать, что дат на самом деле на памятниках нет, но составитель списка зачастую разрушает это успокоительное убеждение, сообщая тут же, что "надписей, кроме обозначения года рождения и смерти, нет". Некоторые священники прямо называют надписи с хронологическими датами "обыкновенными" и на этом основании отметают их. Многие духовные лица убеждены, что для "Некрополя" нужны одни эпитафии, т. е. тексты, изречения и стихи. "Назидательные интересные надгробные эпитафии, - пишет настоятель Грозненского Космо-Дамианского собора протоиерей И. Попов, - следовало бы издать особою книгой. Самая идея собрать все надписи со всей России во многих отношениях полезная; громадный исторический материал". При этом одни священники добросовестно выписывают бесконечно повторяющиеся, шаблонные надписи, вроде «Помяни мя, Господи, в царствии Твоем», «Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего», другие выбирают надписи, по их оценке, интересные; но и те, и другие очень часто, списывая эпитафию, игнорируют хронологические данные. Есть и такие священники (например, Костромского нового кладбища), которые, не сообщая ни дат, ни эпитафий, думают заменить это описаниями внешнего вида памятников вроде следующих: «ценный памятник из дикого камня», «оригинальный памятник вышиною аршин 8 с фигурой Мадонны» и т. п. Иногда священник заменяет эпитафию тем, что сообщает свои воспоминания о своих умерших прихожанах. "Марья Сомова, - пишет, например, один священник, была, как говорят, крутого нрава, однако это не помешало ей быть очень набожной"; помещик Крамаренко, по отзыву того же священника, "имел немного крестьян, с которыми расправлялся жестоко, как только подсказывала его фантазия, и наказывал их жестоко. Известно также, что был набожный и отличался благотворительностью". В приведенном примере форма изложения сразу показывает, что это не эпитафия; но случалось, что, начав списывать подобную тираду, я только в середине или даже конце ее по какой- нибудь особенности слога убеждался, что это не эпитафия, а разглагольствие священника.

При разборе материалов обращает внимание то обстоятельство, что вообще донесения сельских причтов заключают в себе более надежные и подробные сведения, чем донесения причтов городских церквей. Городские кладбища составляют поистине больное место всего предприятия. Нет сомнения, что сельскому священнику, имеющему в приходе какой-нибудь десяток могил с памятниками, не стоит большого труда сообщить нужные сведения; на городских же кладбищах покоятся тысячи умерших под памятниками с эпитафиями. Кладбищенское духовенство за немногими исключениями берется за составление списка своих покойников с очевидным желанием как-нибудь подешевле отделаться от докучливого требования духовного начальства. Правда, во всей России нашелся только один протоиерей (в Симбирске), который прямо заявил, что «в настоящее время не может исполнить данного ему поручения о составлении списка погребенных..., так как на кладбище погребено до 50 тысяч, если не более, человек»; но и другие настоятели кладбищенских церквей избирают путь, хотя и не столь прямой, но приводящий к таким же нежелательным результатам, сообщая сведения о нескольких десятках наудачу выхваченных покойников и умалчивая о сотнях. В Харькове, например, с 200-тысячным насе- лением на Усекновенском кладбище оказывается до 200 погребенных, на Все- святском — 14, на Кирилло-Мефодиевском - 7; в Одессе с полумиллионным населением на Старом кладбище оказывается 79 погребенных, на Новом - всего 6, на Средне-Фонтанском - тоже 6, причем на последнем кладбище не оказывается ни одного из погребенных там в довольно большом числе князей Гагари- ных-Стурдза. Едва ли можно признать основательными ссылки кладбищенского духовенства на многочисленность погребенных. Во-первых, из многочисленных погребенных большинство принадлежит к низшим классам, которых не имеют в виду указы Св. Синода 1908 и 1910 гг.; во-вторых, составление списка остальных погребенных не может быть обременительно для кладбищенского духовенства, постоянно ходящего с литиями по кладбищу и знающего наперечет все сколько-нибудь замечательные могилы; в-третьих, составление церковных летописей и т. п. трудов исторического характера вменяется в обязанность духовенству, и кладбищенские причты не выходят из круга своей деятельности, доставляя материалы для издания, имеющего большое значение для истории русских кладбищ».

«Требования дополнительных сведений, - отмечал автор доклада, - не всегда увенчиваются успехом: кладбищенский причт в ответ на требование накинет десятка два покойников и считает себя вполне свободным от приразив- шегося извне искушения; дальнейшая переписка явится уже бесполезной; одна сторона будет утверждать, что должны быть еще покойники, другая - что покойников больше нет».

«При неполноте и относительной ненадежности доставляемых духовенством сведений, - заключал В. В. Шереметевский, - большое значение получают печатные источники. Прежде всего, необходимо пользоваться агиологиче- ской литературой, так как духовенство повсеместно почему-то не признает святых подлежащими внесению в списки погребенных, а в некоторых епархиях, например, Олонецкой, Костромской, Псковской и Ярославской, святые занимают одно из самых видных мест в некрополях этих епархий. Необходимо также просматривать печатные описания монастырей и церквей, по крайней мере, тех, которые обладают более или менее значительными кладбищами. Надо удивляться, что сами монахи и причты вместо того, чтобы трудиться над составлением или перепискою списка погребенных, не догадываются присылать имеющиеся у них печатные описания. Материального расчета здесь не может быть никакого, так как цена описания обыкновенно колеблется менаду 40 копейками и рублем. Между тем, опыт показывает, насколько важно пользоваться печатными описаниями для исправления и дополнения рукописных данных».

«Для новейшего времени имеют значение местные газеты, - писал Шереметевский. - Можно возразить, что в газетах большею частью имеются сведения только о времени смерти тех лиц, о которых в них помещаются публикации. Но для более выдающихся деятелей этот недостаток восполняется помещаемыми в тех же газетах некрологами. Кроме того, если не обращаться к описанию кладбищ на местах, только газетные публикации могут дать более или менее точное понятие о населении городских кладбищ за последние десятилетия. Этот просмотр в виде опыта был сделан для кладбищ Харькова и Одессы и дал возможность внести в «Некрополь» тысячи три умерших, пропущенных кладбищенскими причтами в их списках. Ввиду невозможности просмотреть периодические издания всех (даже одних губернских) городов, следовало бы во всяком случае просмотреть газеты по наиболее населенным (особенно университетским) городам, по крайней мере, по Варшаве, Вильне <..>, Казани, Киеву, Риге, Саратову, Тифлису и, пожалуй, Ярославлю, Воронежу и Н. Новгороду. Кроме того, для пополнения данных требуется просмотр всех главнейших исторических журналов, биографических словарей, историй отдельных родов и т. п. (просмотр только двух изданий «Сборник биографий кавалергардов» и «Русские Исторические Портреты» доставил много дополнительных данных). Этот большой труд может производиться или исподволь, параллельно с разбором рукописных материалов, или по окончании этого разбора. До окончания же этого просмотра едва ли можно выпускать списки погребенных по отдельным епархиям».

«Вообще, против издания списков погребенных по отдельным епархиям, - заключал Шереметевский, - кроме указанного, говорят еще два следующие обстоятельства. Во-первых, список погребенных по какой-либо епархии, составленный не на месте, а лишь на основании донесений духовенства и литературных пособий, не будет полезен для местных жителей, как заключающий в себя неизбежные значительные пробелы, и вызовет ожесточенную критику со стороны местных археологов и генеалогов {даже простых "старожилов"), имеющих в своих руках более богатые материалы. Во-вторых, такими списками будет до крайности неудобно пользоваться людям, занимающимся общей генеалогией, ибо для того, чтобы найти лицо, которого место погребения неизвестно, придется, кроме Московского и С. Петербургского «Некрополей», просмотреть более 60 списков по отдельным епархиям. Исследователь же, занимающийся историей какого-нибудь рода, должен будет собирать сведения о членах этого рода по более чем 60 алфавитам в стольких же отдельных книгах. Все эти неудобства будут устранены, если после разбора всех материалов будет составлен один список погребенных по всей России. Этот список, не претендуя на полноту, необходимую для местных "Некрополей", будет заключать в себе множество ценных и неизвестных до сих пор генеалогических данных и будет весьма удобен для пользования вследствие того, что фамилии всех погребенных будут расположены по одному общему алфавиту».

Автор доклада полагал «целесообразным выделить особо списки погребенных по губерниям Западной России с преобладанием польского или немецкого элемента в высших классах общества, каковы губернии Полоцкая, Минская, Могилевская, Виленская, Ковенская, Гродненская, Волынская, Подольская, губернии Царства Польского и Финляндские (кроме монастырей Валаамского и Коневецкого), губернии Эстляндская, Лифляндская и Курляндская. К ним можно было бы, пожалуй, присоединить и Азиатские области, Кавказ, Сибирь и Туркестан, так как материал по этим областям окажется недостаточным для составления особого "Некрополя" по Русской Азии. Таким образом, "Всероссийский Некрополь" состоял бы из двух частей: I. Губернии (или епар- хии) северные, центральные, восточные и южные; II. Губернии западные. Азиатские области можно было бы присоединить или к первой, или ко второй части.

При таком распределении материала было бы весьма удобно пользоваться "Некрополями", так как при генеалогических изысканиях приходилось бы проходить только 4 общих алфавита, именно в "Некрополях" Московском и С,-

in

Петербургском и двух частях "Всероссийского Некрополя"» ,

В приложенном к подробному отчету кратком экстракте из него, помимо повторения основных наблюдений и идей, Шереметевский указывал, что за первый год работы им были «выписаны на карточки данные по епархиям Астраханской, Владикавказской, Костромской, Олонецкой, Пензенской, Псковской, Самарской, Симбирской, Харьковской, Херсонской и Ярославской» .

Среди официальной переписки о ходе работ над «Русским провинциальным некрополем» сохранился отрывок письма В. В. Шереметевского к А. А. Гоздаво-Голомбиевскому за 1911 г., отразивший и еще одну проблему, с которой неожиданно столкнулись составители - конкуренция, и не всегда добросовестная, со стороны историка тульского дворянства, генеалога В. И. Чернопя- това. Шереметевский писал, что последний «выпросил у Парфения разрешение отобрать у тульских попов те же сведения, какие были доставлены Великому Князю. Теперь затевает Некрополь Московской губернии и хочет через Самарина просить того же у Владимира. Меня удивляет эта наивная наглость: раз сведения собраны для В<еликого> К<нязя>, значит, они и составляют его собственность. Я думал, что и Пар фений умнее <..>. Удивил меня и Чулков; пришел и спрашивает для Чернопятова, такие-то тульские округа прислали сведения или нет. Я его послал к чертовой матери. Конечно, он нас не обгонит с Некр<ополем> Моск<овской> губ<ернии>, но если каждая епархия будет выдавать копии разным праздношатаям, при чем же окажется тогда Великий Князь с подлинниками? Придется теперь торопиться с Некрополем, а я и без того очень много времени ему посвящал. Ничего не поделаешь. Вы не поверите, какая это кропотливая, нудная работа. С 60 часами в месяц тут многого не сделаешь <„> . Летом 1912 г. Шереметевский жаловался и Чулкову; «Гоню и Некрополь, и Словарь. Где уж отдыхать? Все противно»; еще через несколько недель: «Вместо отдыха страшная трепка нервов, да и отдыха быть не может. Одолели меня Некрополь и Словарь. Да все еще к тому же не клеится» .

12 февраля 1912 г. В. В. Шереметевский представил отчет за второй год работы над «Провинциальным некрополем». За это время им были «извлечены и выписаны на карточки сведения о погребенных по епархиям Владимирской, Московской, Новгородской и Тверской. Так как ранее уже были извлечены такие же сведения по епархиям Костромской, Ярославской, Псковской и Олонецкой, то остается использовать материалы по епархиям С. Петербургской, Вологодской и Архангельской для того, чтобы иметь "Некрополь" всей северной части собственной России <..>. Обработка материалов по епархиям С.- Петербургской, Вологодской и Архангельской, особенно ввиду малых размеров "Некрополей" последних двух епархий, займет не слишком много времени <..>, Во всяком случае, едва ли встретится препятствие к тому, чтобы осенью 1912 года приступить к печатанию первого отдела, заключающего в себе "Некрополи" указанных выше северно-русских епархий, расположенные по общему алфавиту.

Во второй отдел могли бы войти "Некрополи" епархий восточных (поволжских и приуральских), именно Нижегородской, Казанской, Симбирской, Самарской, Саратовской, Пензенской, Астраханской, Ставропольской, Владикавказской, Вятской, Пермской, Екатеринбургской, Оренбургской, Уфимской, епархий Сибирских, Туркестанской и Кавказских. К третьему отделу могут быть отнесены все епархии собственной России, кроме северных, Малороссия и Новороссия с Бессарабией и Крымом. Все епархии с преобладанием инородческого (польского, немецкого и шведо-финского) элемента в высших классах населения было бы целесообразным включить в четвертый отдел, в который в этом случае вошли бы епархии Полоцкая, Могилевская, Минская, Литовская, Гродненская, Холмская, Варшавская, Волынская, Подольская, Рижская и Финляндия. Ввиду того, что сведения об иноверческих кладбищах доставлены почти исключительно по этому западному району и почти не имеются по собственной России, и едва ли будут доставлены своевременно для внесения в первый отдел «Некрополя», можно было бы без ущерба для дела все сведения об иноверцах присоединить к этому в значительной степени иноверческому, четвертому отделу. Едва ли не должно сделать исключение для мусульман по Туркестану и для мусульман и армян по Кавказу, тем более, что эти области не принадлежат к первой очереди, и можно надеяться, что нужные сведения об иноверцах будут доставлены в течение того периода, который будет посвящен составлению "Некрополя" восточного района.

По приблизительному расчету на каждый отдел "Всероссийского Некрополя" потребуется по одному тому, и, если прибавить еще том на случай избытка материала по какому-нибудь отделу, можно думать, что все издание займет 4-5 томов, будучи разделено на отделы: Северно-русский, Восточно- русский, Южно-русский и Западно-русский» . Предложенная Шереметевским разбивка «Русского провинциального некрополя» на части и была впоследствии принята издателем.

Б. Л. Модзалевский и В. И. Сайтов, заинтересованные в успешности хода работ над «Русским провинциальным некрополем», неоднократно передавали Шереметевскому имевшиеся в их распоряжении «провинциальные» материалы. В одном из своих писем этого времени Модзалевский предлагал А. В. Смирнову, если тот не рассчитывает издать «Владимирский некрополь» отдельно, так- же передать свои материалы Шереметевскому. «Я ему уже послал то, что было у меня собрано по России (довольно-таки много)», - сообщал далее Модзалевский . В. И. Сайтов пересылал в Москву материалы других исследователей (например, историка музыки И. И. Лобова); Шереметевский, в свою очередь, отправил ему все доставленные материалы по Петербургу и его окрестностям для «Петербургского некрополя» .

Как уже упоминалось, выработанные Модзалевским и Саитовым принципы публикации надгробных надписей были приняты В. В. Шереметевским и при подготовке «Русского провинциального некрополя», о чем свидетельствуют его письма того времени. «Очень Вам благодарен за хлопоты по пересылке материалов, - писал он Саитову 22 апреля 1914 г. - Я надеюсь, что Вы и впредь не потяготитесь этими хлопотами, а при случае не откажете мне в Вашем содействии. Кому же, как не Вам, "утверждать братию свою", которой остается только руководиться изданными Вами образцами и выработанными Вами фор-

37

мами» .

Работа по составлению «Русского провинциального некрополя» привлекла внимание собирателей некрополей из различных регионов России, и они начали доставлять свои материалы для него. А. Н. Ильин прислал собранные им

38

сведения о погребенных по Верейскому уезду Московской губернии . В мае 1912 г. краевед П. А. Россиев доставил составленный им некрополь Таврической губернии. Он также сообщал: «В близком будущем я позволю себе еще прислать дополнение и вообще буду иметь честь дополнять некрополь по мере возможности» . В том же месяце податной инспектор из г. Никольск-

Уссурийский П. И. Кречетов прислал рукопись «Забытые могилы», подготовленную им во время службы в Риге . К рукописи было приложено письмо из журнала «Исторический вестник», куда сначала обратился Кречетов. Отдельные замечания и поправки сделали сослуживцы Шереметевского по Московскому архиву Министерства юстиции Н. П. Чулков и Н. Н. Марков.

В отчете за 1912 г. В. В. Шереметевский сообщал, что за год им «были выписаны на карточки сведения о погребенных из материалов по епархиям С.- Петербургской, Вологодской и Архангельской, а также из материалов, присланных в дополнение к полученным ранее и уже обработанным, по епархиям Владимирской, Костромской, Московской, Новгородской, Тверской и Ярославской. После того, как все изготовленные карточки (до 30 ООО) были подобраны в алфавитном порядке, 1 декабря 1912 г. было приступлено к печатанию первого отдела "Русского Провинциального Некрополя". В настоящее время подписано к печати 10 листов и имеется еще 6—7 листов, сверстанных и в гранках». Он сообщал также, что «для второго отдела "Некрополя" были выписаны на карточки сведения о погребенных из материалов по епархии Калужской и части Орловской» .

Для печатания первого тома-отдела была избрана типография И. Н. Куш- нерева в Москве, в которой печатался и руководимый великим князем «Русский биографический словарь»; непосредственно дела с типографией было поручено вести Шереметевскому . В ноябре 1912 г. в Управление делами великого князя Николая Михайловича была представлена смета предполагаемых расходов, тогда же им утвержденная. Начавшееся в декабре того же года печатание книги затормозилось летом 1913 г. вследствие продлившейся до октября типограф- ской забастовки ; основная часть текста была готова лишь к середине ноября того же года. По мере получения чистых листов, они отсылались на просмотр и визирование великому князю Николаю Михайловичу. В середине ноября великим князем Николаем Михайловичем был утвержден представленный Шереме- тевским вариант предисловия, в конце того же месяца - проект титульного листа книги, а к 20 декабря «Русский провинциальный некрополь» наконец-то вышел в свет . 18 января 1914 г. рекламные объявления об издании были опубликованы на первых страницах газет «Новое время», «Речь», «Московские ведомости» и «Русское слово» .

Открывался том предисловием В. В. Шереметевского, который сетовал на «разгром» провинциальных кладбищ, прежде всего, сельских, ввиду чего «только издание "Русского Провинциального Некрополя" может сохранить сведения о многочисленных дворянах-помещиках, покоящихся на своих родовых кладбищах в могилах, по которым разгуливает скотина, и с которых мужики растаскивают по кирпичику монументы, уничтожая нередко важные для генеалогии эпитафии» . После краткого изложения истории издания и основных его содержательных особенностей, Шереметевский приводил план всех четырех томов, перечисляя губернии, долженствующие войти в каждый из них. В изданном содержалось свыше 15 ООО имен.

В январе 1914 г. первый том «Русского провинциального некрополя» поступил в продажу по цене, составлявшей около 60 % от его себестоимости .

Его редактор и составитель В. В. Шереметевский получил в личное распоряжение 50 экз. издания. Бесплатные экземпляры были посланы в Императорскую Публичную библиотеку (два), библиотеки Зимнего дворца и Главного управления уделов, Государственный архив, архивы МИД и Министерства юстиции в Москве, Оружейную палату и Музей 1812 г. при ней, библиотеки Петербургского, Харьковского и Казанского университетов, Пушкинского дома, Русского исторического общества, Общества ревнителей истории, Народного университета им. A. Л. Шанявского, Женского педагогического института, Киевских высших женских курсов, Охтинского общества трезвости, Пермского отделения Петроградского университета, Нижегородской и Саратовской ученых архивных комиссий, Псковскую библиотеку им. А. И. Успенского, Харьковскую общественную и Туркестанскую публичную библиотеки, Ростовский музей Ярославской губернии, редакции журналов «Вестник Европы», «Исторический вестник», «Русская старина», а также Французскую академию и Институт французской славистики в Сорбонне. Кроме того, книгу безвозмездно получили свыше тридцати частных лиц - историков, краеведов и личных друзей великого князя Николая Михайловича.

Поскольку первый том «Русского провинциального некрополя» рассматривался современниками как очередной шаг на пути реализации давно уже выработанной и обсужденной всероссийской программы описания кладбищ, то и интерес рецензентов к изданию был меньшим, нежели ранее. Лишь Б. Л. Модзалевский в «Историческом вестнике» откликнулся на его появление. «Не приходится, конечно, - писал он, - разъяснять всю важность подробного (так в тексте, по смыслу вернее «подобного» -Д. Ш.) издания, спасающего от гибели десятки, сотни тысяч иногда прямо неоцененных указаний исторического, биографического, генеалогического и бытового значения и отнимающего у всераз- рушающего времени и у иногда невежественных распорядителей наших клад-

имел себестоимость 4,8 руб. Но ввиду очевидного коммерческого неуспеха предыдущих изданий великий князь лично назначил отпускную цену только в 3 руб. (РГИА. Ф. 549. On. 1. Д. 1103. Л. 71, 72, 81). Однако на начало 1918 г. все равно оставалось на складе еще 113 экз., при том, что 69 было разослано бесплатно учреждениям и частным лицам (Там же. Д. И18).

бищ зачастую столь красноречивые в своем безмолвии надгробия с могил длинного ряда отошедших уже в вечность поколений русских деятелей - крупных и мало заметных». Модзалевский особо подчеркивал, что «Русский провинциальный некрополь» «спасает и пускает в научный оборот такие сведения, которые до своего появления в печати могли считаться как бы не существующими; затерянные по тихим кладбищам тысяч городов и сел надгробные надписи русской провинции были, в громадном своем большинстве, совершенно неизвестны исследователям, - теперь же, собранные и изданные под опытным наблюдением специалиста <..>, они внесут много нового, дадут тысячи и тысячи дат, указаний на родственные, имущественные, служебные отношения, рассеют многие недоумения, разрушат многие легенды и исправят многие ошиб-

4S

ки» .

Единственной слабой стороной издания Модзалевский, как и Шереметевский, считал «самый способ собирания надгробий - не непосредственно составителем книги, а при посредстве духовенства, приходского и монастырского». В результате, отмечал рецензент, «при всей тщательности редактора, в книгу вкрались и ошибки, и неточности, и пропуски очень досадного свойства, отнюдь, впрочем, не падающие на редактора, а проистекающие, как сказано было выше, из самого способа собирания материала». Далее он отмечал несколько подобных случаев в отношении лиц, чьи могилы в свое время видел лично (А. П. Керн, Ф. И. Вульф, П. П. и Р. П. Херасковы) . О том же недостатке писал и «конкурент» «Русского провинциального некрополя» В. И. Чернопятов: «Мне удалось проследить эту работу и должен откровенно сознаться, что на казенный запрос ответы были далеко не полными, составленные не продуманно лицами мало интеллигентными и, таким образом, можно с уверенностью сказать, что большая половина усопших, достойных быть занесенными в эти труды, <туда>

50

не попала» .

Кроме сказанного Модзалевским, хотелось бы отметить и один важный недостаток археографической работы В. В. Шереметевского. Заполняя карточки, последний не придерживался единообразной системы сокращений и не всегда соблюдал установленный им самим формуляр записи. Первое обстоятельство создает трудности при обработке его картотеки в современных условиях (об этом подробнее см. в главе 3); второе привело к пропуску названий уездов в отдельных записях, в том числе и тогда, когда у других лиц, погребенных в том же населенном пункте, это название присутствует. Кроме того, нами выявлено несколько записей о погребениях вообще без указания места.

Выход первого тома «Русского провинциального некрополя» имел и другое, более важное последствие — активизацию интереса к некропольной тематике на местах. Так, например, в 1916 г. членом Псковской ученой архивной комиссии И. Н. Шемякиным был издан «Псковский некрополь». Составитель писал о «Русском провинциальном некрополе: «Ясно, что предпринятое в широком масштабе это издание в деталях своих нуждается в дополнениях и поправках. Исторические общества и Архивные комиссии, мне кажется, и должны взять на себя труды по собиранию не вошедших в "Некрополь" надгробий, и эта работа, несомненно, не терпит ни малейшего отлагательства ввиду прямо стихийного уничтожения на Руси не только отдельных могил, но и целых кладбищ» . Таким образом, Шемякин рассматривал свое издание именно как дополнение и уточнение к выпущенному тому, сделанные им исправления особо выделялись в тексте. Часть опубликованных в «Псковском некрополе» надгробных надписей была передана составителю Б. Л. Модзалевским, списавшим их во время своей поездки в Псков в 1908 г.

В отчете за 1913 г. В. В. Шереметевский, кроме факта выхода первого тома, отмечал, что за указанный период им «были обработаны материалы для второго тома по епархиям Орловской, Курской, Тульской, Рязанской и Донской» . В следующем году его предположения относительно дальнейшего хода издания изменились, и 7 октября 1914 г. он обратился к М. Н. Молодовскому со своей новой идеей. «В настоящее время - писал Шереметевский - мною обработаны 9 губерний (Воронежская, Калужская, Курская, Орловская, Рязанская, Смоленская, Тамбовская, Тульская и Харьковская) и область Войска Донского, представляющие совершенно самостоятельный географический район южной России без собственной Малороссии и Новороссии. Я предполагал бы разделить второй том на две части и к печатанию первой, уже готовой части приступить в конце этого года. Смею обратить внимание Ваше на то, что на практике оказывается совершенно невозможным поместить в одном томе весь намеченный в предисловии к первому тому материал. И первый том вышел весьма громоздким, а второй имел бы объем раза в полтора больший. Это, кажется, превосходит все типографские возможности. Надо иметь в виду, что и готовый материал довольно внушителен по объему. Если же присоединить к нему, не говорю уже некрополи всех семи остальных губерний, но даже только большие некрополи Киева и Одессы, то и тогда весь этот материал не мог бы поместиться в одном томе» .

Письмом от 20 октября Молодовский извещал Шереметевского, что великий князь одобряет его предположения по разделению второго тома на две части. Вместе с тем, управляющий делами писал (излагая мнение своего патрона), «что печатание первой части можно было бы на некоторое время отложить ввиду переживаемых событий» . Отсрочка оказалась роковой - более не было издано ни одного тома.

В феврале 1915 г. В. В. Шереметевский сообщил, что за прошедший год им «были выписаны сведения о погребенных из материалов по епархиям Смоленской, Тамбовской и Воронежской и дополнены по литературным пособиям и по материалам, доставленным Е. Н. Клетновой, о. П. С. Цветковым, И. И. Лобовым и И. М. Картавцевым. В настоящее время приготовлен и разобран по буквам весь материал, имеющий войти в первую часть второго тома "Русского Провинциального Некрополя", после чего будет приступлено к разбору этого материала по слогам» . Работая с печатными источниками, Шереметевский получил от Саитова предложение пользоваться фондами Публичной библиотеки. Поскольку первый жил и работал в Москве, то, по-видимому, имелась в виду присылка книг по почте во временное пользование. Проще всего это было сделать официальным путем - из Императорской Публичной библиотеки в Московский архив Министерства юстиции. Однако работа Шереметевского над некрополем была хоть и «великокняжеской», но, тем не менее, «внеплановой», вследствие чего он 27 января 1915 г. отвечал Саитову: «Очень Вам благодарен за Ваше предложение пользоваться книгами из Публичной Библиотеки, но, к сожалению, в этом деле нельзя действовать через наш Архив. У нас вообще не слишком одобрительно смотрят на всякую литературную деятельность на стороне, и в этом деле я не найду поддержки у начальства, желающего, хотя и тщетно, чтобы подчиненные посвящали свои силы исключительно архивному делу» .

За 1915 г. Шереметевским «1) были выписаны на карточки сведения о погребенных из материалов по губерниям Черниговской, Киевской, части Полтавской и по городу Киеву (по городу Киеву, главным образом, из печатных источников); 2) были дополнены сведения по губерниям, имеющим войти в пер-

57

вую часть второго тома "Русского Провинциального Некрополя"» . В письме Саитову от 19 мая 1915 г. он сообщал: «Относительно выхода в свет "Некрополя" по Киеву могу только сообщить, что работы по обработке материалов продолжаются, и в настоящее время я как раз занят Киевской епархией, представляющей большие трудности вследствие глубокой древности многих местных погребений и необходимости сведения о них извлекать из летописей и других многочисленных печатных источников. Второй том "Рус<ского> Про- в<инциального> Некрополя" ввиду обширности материала решено разделить на две части, из которых вторая должна заключать губернии собственно малороссийские, а также новороссийские и Бессарабию. Первая часть была мною приготовлена еще осенью прошлого года, но печатание ввиду военных действий временно было отложено. Буду Вам чрезвычайно признателен, если найдете возможным в чем-нибудь помочь мне в этой работе» . Наконец, с февраля 1916 по февраль 1917 г. Шереметевским «были выписаны на карточки данные о погребенных в епархиях Полтавской, Таврической, Екатеринославской и Кишиневской» .

Февральская революция 1917 г. положила конец надеждам на продолжение «Русского провинциального некрополя». Сохранилось письмо В. В. Шереметевского к В. И. Саитову от 11 мая 1917 г., в котором он, в частности, интересовался: «При личном свидании <с великим князем Николаем Михайловичем?> я получил указание обратиться к Вам за разъяснениями и относительно судьбы "Р<усского> Пр<овинциального> Некрополя". Что предполагается делать с этим изданием? Если работа по обработке материала будет приостановлена, то я просил бы приостановить и высылку мне ежемесячного гонорара, который в марте и апреле высылался мне под не употреблявшемся доселе и воз- буждавшим во мне некоторое сомнение названием "пенсии"». Рукою Саитова на письме помечено: «Задержать» .

Октябрьский переворот и Гражданская война окончательно остановили все научные проекты великого князя Николая Михайловича. В январе 1919 г. он был расстрелян. В. В. Шереметевский до конца жизни оставался на службе в бывшем Московском архиве Министерства юстиции, заведовал описательным отделом Древлехранилища, был членом Ученого совета архива, вместе с другими краеведами участвовал в создании комиссии по охране московского некрополя. В 1929 г. квалификационная комиссия присудила ему звание научного работника высшей категории . В августе 1941 г. Шереметевский был эвакуирован в Свердловск, весной 1943 г. возвратился в Москву, в ноябре того же года скончался и был похоронен на Ваганьковском кладбище. Насколько можно судить, к работе над «Русским провинциальным некрополем» после 1917 г. Шереметевский не возвращался. В середине 1930-х годов картотека к неосуществленному изданию была, вместе с другими его рукописями, по-видимому, передана им Н. П. Чулкову для хранения в Государственном Литературном музее. Донесения из епархий, которые не были обработаны к 1917 г, оставались на хранении в бывшем Архиве Министерства юстиции и были переданы в ЦГИАЛ уже после Великой Отечественной войны.

В 1915 г. вышел 1-й выпуск «Русского некрополя в чужих краях», посвя-

62

щенный кладбищам Парижа и его окрестностей . По-видимому, опыт сотрудничества с провинциальным духовенством был найден великим князем Николаем Михайловичем неудачным, и он снова решил поручить описание надгробий специалисту. Для этой работы, по совету В. И. Саитова, им был привлечен молодой сотрудник Императорской Публичной библиотеки Владимир Максимиллианович Андерсон (1880-1931) . Студент философского факультета Гей- дельбергского университета (1899-1901), эрудит и знаток европейских языков, Андерсон с 1902 г. и до своей кончины служил в Публичной библиотеке; занимал должности помощника (с 1909) и старшего помощника (с 1912) библиотекаря в руководимом Саитовым Русском отделении, в 1910-1918 гг. заведовал его систематическим каталогом. В 1914 г. он был специально командирован в Париж за счет великого князя для описания русских и польских захоронений.

Об основных вехах истории этой части проекта и особенности нового издания в предисловии к нему рассказал сам Андерсон. Он писал: «Его Императорскому Высочеству Великому Князю Николаю Михайловичу угодно было поручить мне выполнение четвертой, завершительной части предпринятого им издания «Русского Некрополя», долженствующего, по мысли Августейшего руководителя, охватить, кроме пределов Российской Империи, и различные пункты Западной Европы, издавна известные колониями наших соотечественников, часто находивших там и свое последнее земное упокоение.

Намечая мне пред моим отправлением в первую связанную с этим заданием заграничную поездку общий план «Русского Некрополя в чужих краях», Его Императорское Высочество признал нужным начать обследование с Парижа, включая сюда и прилегающие к нему местности, в черте департамента Сены <..>.

Отмечая содержательные особенности первого выпуска «Русского некрополя в чужих краях», составитель указывал, что издание «может, пожалуй, вызвать некоторое недоумение слабостью исторического интереса к большинству сообщаемых им русских имен, среди которых далеко не видное место занимают представители, например, родовитых и сановных кругов нашего общества, хотя таковые, как известно, всегда образовывали прочную, традиционную группу русской колонии в Париже. Причина такого «абсентеизма» лежит в том, что смертные останки наших соотечественников, располагавших достаточными средствами, сплошь и рядом, в силу ли последней воли покойных, по желанию ли родственников их, перевозились на родину, особливо если их там ожидала фамильная или семейная усыпальница. Записи метрических книг православной русской церкви в Париже в отделе «об умерших» положительно пестрят отметками: «тело отправлено в Россию».

Чисто русская часть записанных мною на парижских кладбищах надгробий положительно тонет в массе приводимых имен польского элемента российского государства. Нужно в пояснение этого факта всегда помнить, что Франция вообще и ее столица в частности знают три даты массового, можно сказать, систематически организованного прилива польской иммиграции, вызванной известными историческими событиями 1794, 1831 и 1863 гг. <„>».

Далее в предисловии к изданию следовал обзор парижских кладбищ, с краткой характеристикой истории и современного состояния каждого из них, указывались основные труды французских исследователей по эпиграфике, некоторые из использованных при составлении некрополя печатных изданий (например, «Готский альманах»),

В отношении организации труда В. М. Андерсон отмечал, что его работа «протекла в самых благоприятных внешних условиях <„>. Российское Посольство в Париже, куда я заявился по приезде, незамедлительно предприняло в должном порядке соответствующие шаги для получения мною разрешения на кладбищенские поиски, часто сопряженные с необходимостью прибегать к помощи конторы кладбища, располагающей регистрациею могил». В перечне французских и русских деятелей, помогавших составителю в работе, оказались чиновники, офицеры, дипломаты, профессиональные историки (в т. ч. К. Вали- шевский, А. Мазон, Н. Д. Игнатьев).

При систематизации материала, как указывал Андерсон, он «старался следовать общему плану для подобного рода работ, установленному начинате- лем в области «Русского Некрополя» В. И. Саитовым, всячески патронировавшим» его. Кроме печатных, для дополнения издания были использованы и неопубликованные источники; дела Государственного архива и архива Петроградской духовной консистории. В качестве комментария к тексту надписей составитель указывал, что «во всех тех случаях, когда не указан язык, на котором составлена надмогильная надпись, следует понимать французский язык». Кроме того, подчеркивал он, «русская транскрипция иноязычных имен страдает, как известно, полною неустановленностью и отсутствием определенных на этот счет правил. Мне приходилось в виду этого лавировать между требованиями фонетики того или другого языка и условиями привычности для русского уха и

64

глаза» .

В предисловии не были отмечены некоторые другие особенности издания (что породило, как видно из нижеследующего, отдельные недоумения у читателей): не сказано, что звездочками отмечены данные, взятые из печатных источников (газета «Новое время», архивные дела, «Сборник биографий кавалергардов» и т. д.), не объяснен принцип помещения биографических аннотаций к ряду записей.

«Русский некрополь в чужих краях» вышел в свет 1 мая 1915 г. тиражом 600 экз. Составитель, В. М. Андерсон, получил в свое распоряжение I экз. книги. Кроме него, бесплатно новое издание великого князя получили: В. А. Алексеев, К. А. Военский, кн. П. П. Вяземский, Б. Б. Глинский, И. А. Кубасов, М. Н. Молодовский, А. П. Сабуров, В. И. Сайтов, В. К. Трутовский, Н. П. Чулков, кн. Г. Д. Шервашидзе, В. В. Шереметевский; из учреждений - Московский городской народный университет им. Шанявского, Пушкинский Дом, Имп. Харьковский университет, Ростовский музей, Имп. Русское историческое общество, Музей 1812 г., Пермское отделение Петроградского университета, Московская библиотека им. А. Д. Успенского.

Остальные экземпляры поступали в книжные магазины «Нового времени», Шилова, Митюрникова, Риппера, Цукермана, Лебедева, Вольфа, Карбас- никова и др. по цене 1 руб. 50 коп. с комиссионной скидкой 20 %. К концу 1915 г. на складе оставалось еще 379 экземпляров «Русского некрополя в чужих кра-

65

ях» .

Нам удалось выявить две рецензии на издание, написанные летом 1915 г. Первая из них вновь принадлежала перу Б. J1. Модзалевского . «Грандиозный и чрезвычайно важный труд по изданию надгробных надписей русского некрополя, предпринятый августейшим историком, великим князем Николаем Михайловичем <..>, - писал историк, - ныне достиг уже начала последней, завершительной части <..>. Вполне естественно было обследование таких пунктов начать с Парижа, к которому издавна, с самого начала сношений России с Западом, особенно тяготели русские люди».

Рецензент кратко излагал основные особенности содержания издания, отмеченные В. М. Андерсоном в предисловии. Кроме того, Модзалевский справедливо указывал на почти полное отсутствие в некрополе «надгробий старше первой четверти XIX века», что объяснял «распоряжениями конца XVIII века, уничтожившими все старые парижские кладбища, оказавшиеся к тому времени в центре города».

По мнению Б. JI. Модзалевского, В. М. Андерсон исполнил свою работу «с несомненным знанием дела и столь необходимою в подобного рода справочниках щепетильною аккуратностью». Далее, однако, в некотором противоречии с высказанной похвалой, рецензент отмечал целый ряд ошибок и несообразностей, которые предлагал составителю оговорить «в последнем выпуске издания»: неправильные прочтения фамилий, двойные указания одних и тех же лиц, несуществующие титулы. «Наконец, - писал Модзалевский, - не совсем понятным является включение в русский некрополь некоторых имен - например, de- Mont baron d'Eaux, герцога Морни и др.».

В завершение, выражая надежду на продолжение труда по окончании мировой войны, рецензент предполагал: «Надо думать, что в ближайшую очередь будет поставлено обследование прочих городов Франции (попытки В. И. Чер- нопятова не могут идти в счет и требуют проверки), а также ныне союзной нам Италии».

Вторая рецензия, явно написанная для какого-то издания, но нами в напечатанном виде пока не обнаруженная, принадлежала гр. К. А. Хрептовичу- Бутеневу и сохранилась в виде рукописи-автографа и гранок в фонде К. А. Во-

/п

енского . Автор, сын известного дипломата и члена Государственного совета,

наследник многочисленных поместий графов Хрептовичей, заядлый путешест-

68

венник, историк-любитель и публикатор , часто бывал в Париже, на одном из кладбищ которого был похоронен его отец, и поэтому мог оценить работу В. М. Андерсона по первоисточникам.

«Нельзя не воздать должной похвалы и составителю выпуска г, Вл. Андерсону, действовавшему по поручению Великого Князя, - писал гр. Хрепто- вич-Бутенев. - Сообщив в предисловии много любопытных исторических и других данных о кладбищах в Париже и его окрестностях, г. Андерсон дает подробный список найденных им на этих кладбищах русских и польских людей, там похороненных. Но он даже этим не ограничился, а к списку прибавил ряд имен лиц, о которых по приведенным справками известно, что они скончались в Париже, но могил их не найдено. Таких лиц я насчитал в списке 124 человека».

Рецензент отмечал, что «в общем списке покойников польский элемент преобладает в огромной степени: из 1579 приведенных лиц на долю русских, считая и офранцуженных русских и балтийских немцев, приходится не более 474 лиц - остальные 1105 лиц поляки, либо иностранцы». Как на несомненное достоинство указывал он на наличие перекрестных отсылок на девичьи или первобрачные фамилии погребенных женщин.

Высказанная общая положительная оценка издания не помешала, однако, гр. Хрептовичу-Бутеневу сделать целый ряд важных замечаний и уточнений. «Начну с того, - писал он, - что нигде в книжке не объяснено значение звездочек, поставленных перед многими фамилиями, не объяснено и значение скобок, окаймляющих отчества многих покойников. Кроме того, неизвестно с точностью, что именно заимствовано из надгробных надписей, приведенных, очевидно, в сокращенном виде. Сказано в предисловии (стр. XXIII), что когда не указан язык надписи, следует понимать французский язык. Однако на могиле моего отца по-французски вырезано только: M-r Bouteneff, ministre de Russe a Constantinopole et a Rome, приведенные же слова взяты с русской надписи на его могиле. Относительно многих надписей с неуказанным языком является- таки сомнение, что они составлены по-французски, например Бураков, Екатерин ославский помещик, стр. 10».

«В списке погребенных на кладбище Рёге Lachaise на стр. 93, - указывал далее рецензент, - я к великому удивлению нашел своего родного дядю обер- камергера Высочайшего Двора графа Михаила Иринеевича Хрептовича, действительно скончавшегося в Париже 2/14 февраля 1892 года, но ни единой минуты не пролеэ/савшего в Парижской земле, так как мы с покойным братом немедленно после отпевания в приходской церкви St.-Pierre de Chaillot (дядя мой был католиком) перевезли его тело, согласно воле покойного, в Баден-Баден, где на старом Лихтентальском кладбище похоронили его в одной могиле с его женой, умершей в 1875 году, графиней Еленой Карловной Нессельроде».

Далее гр. Хрептович-Бутенев разбирал целый ряд неточностей и ошибок, допущенных составителем при списывании или комментировании надгробных надписей. В заключение он еще раз резюмировал свою основную претензию к труду В. М. Андерсона: «Жаль, что были включены в списки Парижского Некрополя известные русские люди, могилы которых в Париже не отыскались. Надо полагать, что подобно Михаилу Васильевичу Пашкову (стр. 67), лежащему на кладбище Московского Новодевичьего Монастыря, тела многих из них окажутся перевезенными в Россию».

Подводя итоги рассмотрению истории работы над «Русским провинциальным некрополем» и «Русским некрополем в чужих краях», следует еще раз подчеркнуть определяющую роль великого князя Николая Михайловича в общем успехе всего предприятия. Именно его умение подбирать исполнителей для своих проектов, помноженное на высокое социальное положение и широкие финансовые возможности, дало возможность собрать огромное количество материала о захоронениях по всей России и за границей. Сотрудничество с духовенством, в которое организаторы сбора надписей поначалу не очень верили, все же принесло свои ощутимые плоды.

Вторая составляющая достигнутого успеха - это высокий профессионализм основных участников работы над некрополями. А. А. Гоздаво- Голомбиевский, В. В. Шереметевский, В. М. Андерсон оказались на высоте поставленных перед ними задач: источниковедческая и археографическая их квалификация, безусловно, была чрезвычайно высока. Использованные же ими методологические основания отбора и публикации надгробных надписей, предложенные Б. JI. Модзалевским и В. И, Саитовым, были в то время, безусловно, наиболее оптимальными. Следовать им в полной мере сегодня или нет - вопрос другой.

На наш взгляд, единственная существенная ошибка в организации предприятия заключалась в недостаточной продуманности путей сотрудничества с провинциальным духовенством, умственный кругозор которого был несопоставим с познаниями и профессионализмом составителей «Русского провинциального некрополя». На наш взгляд, последним при сочинении инструкций по сбору надписей следовало бы изъясняться проще и однозначнее. Как на пример, укажем на сложности, возникавшие вокруг выявления «крупных общественных деятелей купеческого и других сословий». Требовать от причтов сельских церквей, члены которых иногда с трудом подписывали свое имя, решения вопросов об исторической значимости того или иного лица, - задача неисполнимая в принципе. Кроме того, как показала переписка (что отмечено и Шереме- тевским в его отчете за 1910 г.), часть духовенства подошла к поиску лиц, имеющих «историческую значимость» с чрезвычайно завышенными мерками, искала знаменитых в истории деятелей и, разумеется, не находила. Так, настоятельница Оршанского Успенского женского монастыря Могилевской епархии игуменья Максимилла в своем рапорте сообщала: «Я понимала, что указом духовной консистории требуется доставить сведения о лицах, погребенных в церквах и на кладбищах, бывших в свое время крупными общественными деятелями и чем-либо особенно замечательными, а так как лиц, погребенных во вверенном мне монастыре я не считаю за таковых, то и не представила спи-

70

сок» . Понужденная повторным напоминанием, игуменья прислала-таки сведения о погребенных. Среди них оказались генеральша Ватаци, местные протоиереи, чиновники и их жены - то есть как раз те лица, которые по своему социальному и служебному положению безусловно включались в «Русский провинциальный некрополь».

Следовало бы, как нам кажется, жестче указать на необходимость представления списков с указанием точных дат. Количество лиц, их не имеющих, в присланных материалах столь значительно, что объяснить этот факт только нерадивостью духовенства нам представляется преувеличением - налицо и непонимание частью священнослужителей поставленной перед ними задачи . Допущенные просчеты были, в основном, выявлены Шереметевским и исправлены при составлении второй инструкции духовенству в марте 1910 г. В результате, часть пробелов удалось восполнить путем присылки подлинников или повторных донесений, другая же так и не была устранена.

В целом, однако, следует констатировать, что намеченная организаторами цель была достигнута. На примере 1-го тома «Русского провинциального некрополя» видно, что при всех существующих пробелах, неоднородности и значительного различия в объемах информации по разным регионам (так, ска- жем, количество имен по Тверской губернии в нем более чем в два раза превышает их число по любой другой губернии тома), издание носит вполне завершенный характер. Нельзя не пожалеть о решении (конечно, вполне естественном) великого князя Николая Михайловича прервать публикацию на время войны; тем не менее, как показывает изучение архивных документов, основной корпус материалов для всех последующих томов «Русского провинциального некрополя» сохранился и ожидает обработки и издания.