Империя на марше: трактовка П.И. Шуваловым понятия «государство»

Помимо представлений об императрице и подданных и о гармоничном сочетании их интересов, важное место в идеологии Шувалова занимали понятия «империя» и «государство», на благо которых он также немало потрудился.

В представлениях Шувалова с этим понятием были связаны идеи о мощи и величии государства. Одним из наиболее часто употребляемых, по отношению к империи, являлось понятие обширности. Понятно, что российский случай был благодатным полем для упражнений на эту тему. В сочинениях Шувалова постоянно встречаются рассуждения об империи,

371

«почти по целой половине света раскинувшейся»[201], и он был не одинок в этом своем упоении территориальным размахом. К примеру, сходным образом высказывался М.В. Ломоносов: «Пространная российская держава

372

наподобие целого света едва не отовсюду великими морями окружается»[202].

В проектах 1740-х гг. также можно увидеть упоение мощью и величием молодой империи. Логическая цепочка, которая привела к этому ощущению, представляется следующей: 1) есть Европа, величие которой бесспорно; 2) однако есть и величие России, которое можно анализировать на

373

тех же основаниях, что и европейское .

Действительно, в проектах Шувалова постоянно указывалось на то, что мощь империи создавалась в удивительно короткое время силой оружия; что сама империя достигла совершенства во многих сферах деятельности: «Каким же благословением Божьим победоносные дела умножения государства, сокращения соседей, княжеств и провинций присовокуплено, и империю составило. доход государственный умножился до третьей, а народ до пятой части. вышеписанное число доходов и людей так вели-

374

кие и ко всему свету ко удивлению поделали дела» . Ему вторят и другие авторы проектов 1750-х гг., причем их также привлекают, прежде всего, пространственные характеристики державы: «Счастье родиться и воспитанным быть в сей почти по целой половине света простирающейся монархии, которой великодушие, мужество и щедрость по всей империи

375

славятся» .

Исходя из положения, что чем больше территория империи, тем больше ее величие, всякий государственный человек должен был стремиться к дальнейшей территориальной экспансии. П.И. Шувалов также был не чужд подобным идеям и с этой целью предложил проект возобновления Камчатской экспедиции. При этом он ссылался на опыт основателя империи, ибо Петр Великий «силу и распространение империи составлял приумножением княжеств и провинций»[203]. Район поиска новых населенных земель был обозначен чрезвычайно расплывчато - «у устья Амура». Однако сама программа действий экспедиции была сформулирована Шуваловым четко: «Где можно позволить те народы под высочайшую Ее Императорского Величества власть в подданство склонять, а где к тому склонить будет не можно, а понудить силы не достанет, то требо-

377

вать, чтоб с ними о произведении коммерции договоры заключить» .

Принципиально важным является тот факт, что понятие расширения империи не предполагало никаких пределов. Ни в одном проекте П.И. Шувалова мы не нашли слов о естественных границах, пределах продвижения. Скорее можно говорить о том, что расширение империи являлось ценностью само по себе. С другой стороны, необходимость постоянного расширения империи обосновывалась экономическими мотивами. В представлении Петра Ивановича пограничные и еще не освоенные земли располагали богатыми природными ресурсами, освоение которых сулило империи скорое обогащение и решение финансовых проблем. Предлагая возобновить Камчатскую экспедицию, Шувалов утверждал, что на «одних бобрах», вернее, на продаже их шкур, была заработана такая сум-

378

ма, которая окупила всю экспедицию капитана Беринга[204].

Другим важнейшим атрибутом понятия «империя» была слава. И если относительно мирная внешняя политика не давала серьезных оснований для территориальной экспансии, то апелляцией к славе империи проекты

Шувалова и его современников буквально пестрят. Слава империи составляет в то же время и славу самого монарха, и для Шувалова эти два понятия практически сливаются.

379

состоит в том, чтобы служить общему благу[205].

Сама эта идея не являлась, конечно же, шуваловским изобретением. К середине XVIII в. она уже утвердилась в качестве одной из основных посылок государственной монархической идеологии. Ее истоки восходят еще к античности. В трудах Цицерона она связана с представлениями о

380

политике как о деле всех граждан . Возрожденная и актуализированная в

381

эпоху Ренессанса, эта идея уже была связана с фигурой монарха . Как сказано в «Утопии» Томаса Мора, «.выбирают короля. не для него самого, чтобы благодаря его труду и расположению жить в благополучии и безопасности от обид, и королю больше подобает заботиться о том, чтобы

3 82

хорошо было народу, а не ему самому»[206]. В XVII в. эта мысль получила еще более широкое хождение. Ш. Роллен в «Древней истории» отметил, что оказание «действительных услуг и совершенного преимущества наро-

383

ду» является истинной задачей монарха . В том же духе рассуждал и С. Пуфендорф, полагавший, что «общий закон высочайших повелите-

384

лей. есть целость народа» .

Сама слава являлась орудием, предназначенным для «внешнего использования». Слава должна была заставить соседей уважать империю. Самоценным является уже то, что совершаемые дела подают повод «ко

385

удивлению всему свету» . Помимо позитивной задачи создания положительной славы, имелась и другая цель: уничтожение дурной или ложной славы о России. Такое представление также было довольно расхожим и

3 86

нашло свое отражение в «Грациане»[207]. Кроме того, слава была понятием, связанным с вечностью, с закреплением результатов и потому резко про-

387

тивостояла понятию «счастье» как чему-то мимолетному и случайному .

Заинтересованность самого Шувалова в том, чтобы результаты его деятельности, коль скоро они также прославляют империю, были известны за рубежом, проявилась в посылке нескольких единорогов с опытной артиллерийской прислугой в союзную России Австрийскую монархию в 1757 г.[208]

Устремления П.И.

389

дение» .

С империей и ее отношениями с соседями было сопряжено такое понятие, как оборона. Необходимо было держать в постоянной готовности армию и флот, в противном случае империя может «унизиться», ее могут атаковать завидующие ее благополучию соседи. Для доказательства своей правоты в этом вопросе Шувалов ссылался на два источника. Во-первых, одна из величайших империй, Рим, стояла лишь до тех пор, пока «правители оной признавали военную науку за основание их монархии и славы». Во-вторых, Шувалов прибегал к авторитету Петра Великого, не раз говорившего о необходимости укреплять военную мощь державы[209].

Мотив «зависти» иностранных держав к России высказывали и другие вельможи. А.П. Бестужев-Рюмин утверждал, что государи многих стран «на великую силу России с немалою завидностью смотрят и все всячески того ищут, чтобы в прежние границы оную привести»[210].

Учитывая такое отношение к Европе, интерес представляет следующий вопрос: как Шувалов представлял себе иные страны? Были ли европейские страны образцом для него в каком-либо отношении? Оказалось, что среди европейских государств для графа образцовым представлялся, прежде всего, опыт двух из них - Англии и Голландии. Однако интерес Петра Ивановича был сугубо приземленным и односторонним, его занимал только один вопрос: каким образом эти территориально небольшие

3 92

государства сумели так обогатиться при помощи коммерции?

Такой же «прикладной» интерес был и у других авторов государственных проектов. Так, в проекте князя Б.Г. Юсупова Англия и Голландия представляют собой убедительный образец того, как «от натуры убогие

393

земли через коммерцию всякое изобилие получают» . За пределами же нескольких крупнейших государств искать образцы было и вовсе бесполезно, поскольку они и составляли понятие «Европа».

Между тем еще в 1734 г. Вольтер опубликовал свои знаменитые «Философские письма». Напомним, что именно в этом сочинении говорится о позитивном опыте государственного устройства Англии, где установлено мудрое правление и «государь, всемогущий, когда речь идет о благих де-

395

лах, оказывается связан, если он намеревается совершить зло» . Сама идея того, что государь может быть ограничен в своей деятельности, шла в разрез с представлениями Шувалова, а потому никакого влияния на него Вольтер не имел. При этом с высокой долей вероятности мы можем говорить о том, что граф был знаком с работами Вольтера. И дело не только в том, что это был один из самых известных авторов эпохи. Вольтера и прочих французских литераторов активно изучал двоюродный брат П.И. Шувалова Иван Иванович Шувалов. Об этом свидетельствует в своих мемуарах княгиня Е.Р. Дашкова. В начале 1750-х гг. И.И. Шувалов разрешал ей пользоваться своей библиотекой и «.предложил. пользоваться всеми литературными новостями, которые постоянно высылались ему из Фран- ции»[212].

Здесь необходимо остановиться на таком немаловажном вопросе, как общее и особенное в идеологии, выдвигаемой Петром Ивановичем Шуваловым и его двоюродным братом. Изучение данного вопроса осложняется тем обстоятельством, что существует всего несколько текстов Ивана Ивановича, в которых он достаточно подробно излагает важные для него идеи. Одним из таких текстов является знаменитый проект об учреждении

397

в Москве университета . Помимо этого, важное значение для изучения взглядов И.И. Шувалова имеют уже цитировавшиеся нами его письма императрице Елизавете Петровне.

Необходимо указать на тот факт, что основные идеологемы, которые использовал обер-камергер двора и покровитель искусств Иван Иванович

Шувалов, относятся к тому же кругу идей, которые использовал и его кузен.

398

земель, установление водяных путей. » .

Другой общей для братьев идеей была необходимость развивать национальные основания империи, способности ее природных подданных, а не иностранцев. Иван Иванович писал, что недочеты в развитии образования будут исправлены «и желаемая польза надежно через скорое время плоды произведет, паче, когда довольно будет национальных достойных

399

людей в науках» .

При описании путей практического воплощения своих идей И.И. Шувалов также опирался на уже устоявшиеся социальные механизмы, а не на абстрактные представления о человеческой природе. Одной из причин, по которой университет предлагалось основать именно в Москве, была в том, что почти каждый человек «имеет у себя [в Москве - С.А.] родственников или знакомых, где себя квартирой и пищей содержать может»[213]. Таким образом, опора делалась на уже существующую практику родственных и дружеских связей, а не устройство специальных помещений, выплату денег на обустройство.

Поддерживал Иван Иванович и идею кузена о сочинении законов. Однако, поддерживая это предложение в целом, как необходимую в административном отношении меру, обер-камергер расходился с Петром Ивановичем по вопросу об идеологии таких законов. Петр Иванович Шувалов писал в традиционном ключе всего лишь о необходимости сочинения законов, которые «всякому без излишку и недостатка ясны и понятны бы-

401              ^

ли» . То, что эта характеристика законодательства представлялась для П.И. Шувалова исчерпывающей, подтверждает использование такого определения в других его текстах. В записке с изложением своих заслуг, поданной императрице, Петр Иванович Шувалов также указывал, что созданная по его инициативе Уложенная комиссия должна была разработать законы «ясные и достаточные»[214].

И.И. Шувалов предлагал совершенно иное идеологическое обоснование - «законы фундаментальные и непременные»[215]. Для него монархия была уже не единственно приемлемым, а одним из возможных вариантов государственного устройства, который от деспотии отличался именно наличием не нарушаемых государем законов. Подобные идеи восходят к трудам французских просветителей, в первую очередь Ш.Л. Монтескье[216]. Таким образом, именно по вопросу о разработке нового законодательства проходила линия водораздела между двоюродными братьями.

Однако тот факт, что Петр Иванович Шувалов не использовал идеи французских просветителей, не означает, что граф не стремился найти в Европе какие-то образцы для подражания, хотя заимствование идей у иностранцев никогда не указывалось Шуваловым прямо. Для него была нехарактерна ситуация, вполне заурядная для 1720-х гг., когда в качестве обоснования необходимости строить продовольственные склады выдвигался аргумент «понеже в европейских государствах едва не во всех так делают»[217]. Исключение он делал лишь для коммерции и предлагал меры для ее поправления «по примеру других государств»[218].

Представление о том, что открытое заимствование идей может принести вред, вполне разделялось и другими людьми, близкими к Шуваловым. Академик Ш. де Пирмонт с похвалой отзывался о деятельности царя Алексея Михайловича при составлении Соборного Уложения 1649 г., не использовавшего чужеземные законы: «Здравое рассуждение более принесло пользы сему государству, нежели неразумное употребление наук прочими, где, мешая чужих земель, законы со своими для их распространения и приведения в совершенство, наполнили затруднениями и темно-

407

той»[219].

В то же время П.И. Шувалов настойчиво охотился за иностранной литературой. В проекте о высшей военной школе он требовал включить в программу обучения будущих артиллеристов иностранные языки, поскольку на «.российском языке книг как источников, откуда науки почерпаются о фортификации и артиллерии. нет»[220].

Интерес представляет и то, каких именно авторов Шувалов стремился переводить и рекомендовать для чтения. Если в области литературы политической он был консерватором, то из специальной литературы стремился переводить все самое новое. Помимо всем известных и ставших на тот момент практически классическими сочинений Сен-Реми[221] и Вобана, он добился издания 7 томов «Истории» Полибия с комментариями Ж.Ш. Фо- лара[222]. Здесь необходимо пояснить, что изданный в 1727-1730 гг. труд генерал-майора французской армии Фолара являлся на тот момент весьма модным и даже скандальным (его публикация во Франции была приостановлена по королевскому распоряжению). Фолар был противником линейного боевого порядка и сторонником ведения боя в колоннах. Эта идея и нашла свое выражение в его книге[223], публикации которой в России настойчиво добивался Шувалов и с этой целью даже обращался со специальным прошением в Сенат в 1752 г.[224] Однако изучение «программы военных наук» в проектах Шувалова о высшем военном образовании не позволяет говорить о том, что им были непосредственно заимствованы ка-

413

кие-либо предложения Фолара.

Вообще говоря, ситуацию с подачей проектов в Российской империи в 1740-е гг. невозможно оценивать с точки зрения простого присвоения одним из авторов чужих идей. Особенно заметно это при анализе внутри- российских источников идей, которые использовал П.И. Шувалов. Дело в том, что в Сенате хранился целый комплекс проектов 1720-х и 1730-х гг., к которым господа сенаторы обращались по мере необходимости за справками. Привести весь перечень этих проектов сейчас уже невозможно. Однако то, что многие из них были посвящены вымену (обмену на новые) медных пятикопеечников, представляется бесспорным. К примеру, в упомянутом уже проекте о чеканке мелкой медной монеты 1755 г. Шувалов отмечал: «Довольные рассуждения были держаны, мнения и проекты поданы, каким бы то образом оное бедствие отвратить в рассуждении разорения народного и государственного убытка»[225]. Хранились эти проекты, судя по всему, в Секретной экспедиции Сената. К примеру, в 1744 г., отклоняя проект И. Фика, сенаторы решили отправить его к другим подобным предложениям в Секретную экспедицию «для ведома»[226].

Помимо всего прочего, Шувалов активно старался привлекать и проекты других лиц, что нашло отражение в его практической деятельности. Упомянем только многократно цитируемые в различных исследованиях слова М.В. Данилова: «По вступлению графа в артиллерию проявились многие прожекты, дельные и негодные, а паче для того, что граф был сам охотник и сего требовал от всех офицеров»[227]. Та же линия проводилась и на законодательном уровне. В проекте об артиллерийском шляхетском корпусе предлагалось в дни выпускных экзаменов разрешить людям лю-

417

бого звания приносить свои проекты и публично их оглашать .