РОЛЬ ДРЕВНЕЙШИХ ОРГАНОВ ВЛАСТИ (ЦАРЯ, СЕНАТА И НАРОДНОГО СОБРАНИЯ) В ФОРМИРОВАНИИ ПРАВА И ЗАКОНА 1.2Л. Характер царской власти и ее развитие

Трактовка характера царской власти архаического Рима чрезвычайно разнообразна в историографии XIX-XX вв. и колеблется от признания царской власти абсолютной и ничем не ограниченной[146] до понимания царя как вождя племенного союза, избираемого и контролируемого сенатом и народом[147].

Мы уже отмечали, что особенностью древнейшего периода развития Римского государства была пронизанность всей социальной жизни, всех политических институтов сакральными чертами:              религиозными

ритуалами, церемониями и внешней атрибутикой. Черта эта ярко проявляется и в атрибутике римских рексов, которых не вполне адекватно переводят на русский язык словом «цари». Согласно Дионисию Галикарнасскому (II. 14.              1),              этот              институт власти сочетал в себе три взаимо

проникающие функции: верховного военачальника, верховного судьи и верховного жреца.

К тому же римские цари обычно сочетали в себе функции верховного понтифика и авгура, что отразилось и в их инсигниях. Рассмотрение царских инсигний позволит нам лучше понять данные функции.

Наиболее полное описание царских инсигний дает Иоанн Лид (De magistr. I. 7-8). Из рассказа Иоанна Лида ясно, что древнейшими знаками царской власти были трон и трабея.

Сам характер этого трона, высеченного из цельного ствола дерева, вероятно, уходящего своими корнями глубоко в землю, свидетельствует о его архаичности. Подобного рода характер отеческого трона встречался у различных народов, находившихся на стадии разложения первобытно-общинного строя. Этот символ власти нельзя было украсть или унести, его можно было только уничтожить вместе с царской резиденцией. Такого рода царский трон, по-видимому, связан с сакральными представлениями древних о центре мироздания, «где пересекаются вертикальные и горизонтальные координаты и откуда начиналось творение»138. Интерпретация царского трона как центра мироздания, как мирового древа заставляет нас вспомнить об авгурских обязанностях римских царей, которые при совершении гаданий (ауспиций) делили небо на правую и левую стороны. Видимо, царский трон и мыслился некогда как наиболее подходящее для этого место. По крайней мере, Фест прямо указывает на то, что solidum sella (вспомним этимологию древних solium от solidum) использовалась именно для ауспиций (Fest. Р. 470 L.).

Не менее древней традиция считает и царскую мантию - трабею, по крайней мере у Вергилия она является непременным военным атрибутом латинских царей (Serv. Ad Aen. VII. 612-613). Согласно Плутарху (Rom. 26), плащ этот был красного цвета, чему как будто несколько противоречит описание царской трабеи у Сервия:              «САМ              В КВИРИ-

13 SeiT. Ad Aen. I. 506: SOLIO solium proprie est armarium uno ligno factum, in quo reges sedebant propter tutelam corporis sui, dictum quasi solidum.

13 История первобытного общества. Эпоха классообразования. С. 438 ел.; см. также: . . Первобытные представления о мире // Очерки истории естественнонаучных знаний. С. 13 ел.;              .              Древо мировое // Мифы народов мира. Т. 1. М., 1980. С. 398-

406.

.ДОЛЬСКОЙ ТРАБЕЕ - Светоний в книге «О видах одежд» говорит, что есть три рода трабей: одна, посвященная богам, была целиком пурпурной, другая, тоже пурпурная, но имеет что-то белого цвета, она принадлежала царям, третья, пурпурно-алая, - авгурам»139. По мнению Сервия, в царской трабее должна была быть какая-то белая часть. Вполне возможно, что такое отличие царской трабеи от трабеи жрецов-авгуров когда-либо и имело место, но не следует забывать, что и сами цари обычно были авгурами, по крайней мере в период альбанско-сабинской династии. Вообще красный цвет ассоциировался у римлян в первую

140

очередь с жертвенной кровью , поэтому наличие его в одежде жрецов, приносивших кровавые жертвы у алтаря, вполне понятно. Отсюда можно объяснить и красный цвет царской трабеи. Дело в том, что по религиозным представлениям римлян они могли идти воевать только тогда, когда со стороны кого-либо из соседей был нарушен «божеский мир» (pax deorum), что неминуемо влекло за собой гнев богов. Умилостивить этот гнев можно было только кровью преступника, в данном случае - военного противника. Поэтому, с точки зрения римлянина, война сродни ритуалу сакрального жертвоприношения, где военачальник оказывается в роли верховного жреца, руководящего ритуалом, постоянно сообразующегося с волей богов через ауспиции141. Вергилий в упомянутом нами отрывке говорит как раз о начале этого ритуального действа, концом которого было обычно триумфальное шествие, о чем будет сказано ниже. Вергилий упоминает здесь трабею как военную одежду консула, аналогичную роль играла она и у царя. Согласно Плинию142 трабея стала окрашиваться в пурпур со времени Ромула, по преданию, самого воинственного из римских царей-авгуров.

139Serv. Ad Aen. VII. 612: IPSE QUIRINALI TRABEA Suetonius in libro de genere ves- tium dicit tria genere esse trabearum: unum dis sacratum, quod est tantum de purpura; aliud regum, quod est purpureum, habet tamen album aliquid; tertium augurale de purpura et cocco. «Quirinali» ergo regali.

140. Cantarella E. I supplizi capitali in Grecia e a Roma. Origini e funzioni delle pene di morte nell'antichita classica. Milano, 1996. P. 264,280 s.
141. Подробнее об этом см.:              .              .              Воинская              присяга              и              «священные              законы»              в

военной организации Раннеримской республики // Религия и община в Древнем Риме. М., 1994. С. 132 сл.

142. Plin. N. h. EX. 136: Purpurae usum Romae semper fuisse video, sed Romulo in trabea...

{

( ) ...)

Теперь несколько слов следует сказать о тоге-претексте. Иоанн Лид указывает на то, что она входила уже в инсигнии Ромула. Однако другие авторы утверждают, что обычай царей носить тогу с широкой пурпурной каймой вошел в употребление позднее. Так, Плиний прямо говорит, что «первым из царей употребил пурпур в тоге-претексте с более широкой пурпурной каймой Тулл Гостилий после победы над этрусками»[148]. Вообще следует отметить, что относительно символов царской власти в данных традиции есть противоречия. Так, Дионисий введение чуть ли не всех царских инсигний, включая трабею, скипетр и корону, связывает с Тарквинием Древним, пятым римским царем, и этрусками. Он сообщает следующее (III. 61. 1-2):

«Послы (этрусков), получив такой ответ, ушли и через несколько дней вернулись, но не с одними лишь словами, а принеся с собой символы власти, которые они обычно использовали для украшения своих собственных царей. Это были золотая корона, трон из слоновой кости, скипетр с орлом, сидящим на его навершии, пурпурная туника, украшенная золотом, и вышитая пурпурная мантия, подобная тем, которые обычно носили цари Лидии и Персии.

Однако тот же Дионисий сам ранее приписывал введение таких инсигний, как фасции и секиры, царю Ромулу. Аналогичную информацию мы находим и у Цлутарха (Plut. Rom. 26), и у Ливия[149]. Последний хотя „ говорит о Ромуле, также связывает введение окаймленной тоги с этрусками. Связывает с этрусками введение символов царской власти и Макробий[150].

Весьма интересные сведения дают античные авторы о царской короне как отличительном знаке власти Ромула. Согласно Дионисию (III. 61.              1), золотая корона была заимствована Туллом Гостилием у эт

русков вместе с другими царскими инсигниями. Странно, но ее описание не встречается почти ни у одного автора[151]. Вообще, история царской короны весьма любопытна. После изгнания царей в 509 г. до и. э. этот атрибут царской власти в отличие от большинства других не был унаследован римскими курульными магистратами. Пожалуй, римские военачальники надевали золотой венец только во время триумфа. Ведь, по убеждению римлян, этот знак власти нес на себе проклятие[152]. Даже во время триумфа золотой венец не надевался на голову триумфатора, но держался над ним стоявшим сзади рабом. Это делалось из убеждения, что золотой венец - предмет зависти и причина рабства, и наоборот, только железо приносит победу[153]. В то же время в ранней Респуб-

лике золотой венец стали использовать в качестве награды для простых воинов, отличившихся в сражении, на что также указывает Плиний Старший149. Однако эти золотые короны или венцы никогда не надевались на головы свободных граждан, так как это стало знаком выставленного на продажу раба, о чем рассказывает Авл Геллий в следующем отрывке: «Он говорит: "Подобно тому как в древности рабы, схваченные по праву войны, продавались облаченными в короны, потому-то и говорят "продавать под короной"".

ная молитва (богам), чтобы лучше народ своим трудом увенчивался за благие дела, нежели, чтобы он, увенчанный короной за плохо сделанные дела, продавался с торгов"»150.

Теперь обратимся к тем инсигниям, которые были непосредственными символами конкретных функций власти. Прежде всего поговорим о царском жезле, называвшемся lituus. Вергилий упоминает его

sustineretur е tergo, anulus tamen in digito ferreus erat aeque triumphantis et servi prae se coro- nam sustinentis (              (              )

' У ,49Plin. N. h. XXXIII. 37-38: Sunt adhuc aliquae non omittendae in auro differentiae, aux- ilia quippe et extemos torquibus aureis donavere, at cives non nisi argenteis, praeterque annillas civibus dedere, quas non dabant extemis. 38. Iidem, quo magis miremur, coronas ex auro dedere et civibus. quis primus donatus sit ea, non inveni equidem; quis primus donaverit, a L. Pisone traditur: A. Postumius dictator apud lacum Regillum castris Latinorum expugnatis eum, cuius maxime opera capta e sent (              nop

(

) .

. 38.

)¦

150 Gell. VI. 4. 3-5: «Sicuti», inquit, «antiquitus mancipia iure belli capta coronis induta veniebant et idcirco dicebantur sub corona venire. Namque ut ea corona signum erat captivorum venalium, ita pilleus impositus demonstrabat eiusmodi servos venundari, quorum nomine emp- tori venditor nihil praestaret...» (5) Verba sunt haec Catonis: «Ut populus sua opera potius ob rem bene gestam coronatus supplicatum eat quam re male gesta coronatus veniat».

уже в отношении легендарного царя ЛатинаА называя жезл «загнутым». Сервий в комментариях к этому отрывку дает следующее его определение: «Lituus - это загнутый авгурский жезл, которым пользовались для обозначения небесного пространства, ведь рукой (это делать) не дозволялось... [или lituus - это царский жезл, в котором была власть разрешения судебных тяжб]»[154]. У Ромула был, видимо, именно такой жезл. Иоанн Лид ошибается, указывая, что навершие ромульско- го жезла было украшено фигуркой орла. Эта модификация, согласно традиции (Dionys. III. 61.              1), заимствована у этрусков царем Туллом

Гостилием. Любопытна здесь полная аналогия царского жезла с авгур- ским. Как авгуру не дозволялось разделять небо на правую и левую стороны пустой рукой, так и царю не разрешалось вершить божеский суд, разделять тяжущихся на правых и виноватых без скипетра. Безусловно, первоначально царский жезл был знаком именно авгурских полич

номочий царя

Далее традиция единодушно указывает в качестве знаков судебной власти царя 12 ликторов с секирами и ^фасциями. На роль ликторов как палачей обращает внимание Дионисий Галикарнасский в следующем отрывке (Dionys. II. 29. 1): «Заметив также, что ничто так не удерживает людей от преступлений, как страх, он (Ромул) устроил многое для того, чтобы внушить его, такие, как место в наиболее _ бросающейся в глаза части Форума, где он вершил суд, весьма грозный вид воинов, которые сопровождали его, числом в три сотни, а также фасции и секиры, несомые 12 мужьями, которые секли на Форуме тех, чье преступление заслуживало этого, и публично обезглавливали других, виновных в величайших преступлениях». Любопытно проследить изменение этих инсигний в связи с некоторым смягчением сурового архаического права. Приведем небольшой отрывок из Плутарха (Plut. Rom. 26): «Царь стал одеваться в красный хитон, ходил в плаще с пурпурной каймой, разбирал дела, сидя в кресле со спинкой. Вокруг него всегда были молодые люди, которых называли келерами за расторопность, с какой они несли свою службу. Впереди государя шли другие служители, палками раздвигавшие толпу; они были подпоясаны ремнями, чтобы немедленно связать всякого, на кого им укажет царь. "Связывать" по-латыни было в древности ligare, а ныне - alligare, поэтому блюстители порядка называются ликторами, а ликторские пучки - бакилами (bacillum), ибо в ту давнюю пору ликторы пользовались не розгами, а палками. Но вполне вероятно, что в слове "ликторы" "к" - вставное, а сначала были "литоры", чему в греческом языке соответствует "служители": ведь и сейчас еще греки называют государство "лептой", а народ - "лаон"». В этом отрывке существенно то, что первоначально ликторские пучки состояли из палок (barilla) и лишь позднее, видимо, были заменены фасциями, т.е. гибкими прутьями, наказание которыми, думается, было менее тяжелым.

Наконец, необходимо несколько слов сказать о переносном троне sella curulis, заимствованном римлянами все у тех же этрусков. Согласно традиции, он был украшен слоновой костью и был особенно удобен тем, что всегда сопровождал царя - и в мирное время, и на войне. Ведь восседая именно на нем, царь обычно вершил правосудие на форуме или в походе. Курульного кресла, а также колесницы, на которую оно водружалось при перемещении царя, мы коснемся более подробно ниже, при описании сенаторских инсигний.

Таким образом, рассмотрение царских инсигний позволяет сделать некоторые выводы о характере царской власти[155]. Во-первых, как военные, так и судебные атрибуты власти царей выражались через призму примитивных религиозных представлений римлян и эти аспекты царской власти воспринимались древними как элементы определенных сакральных ритуалов царя-жреца. Во-вторых, далеко не все атрибуты властных полномочий царя были лишь его атрибутами. Так, царская колесница, курульное кресло, тога-претекста, обувь, загнутый жезл и даже ликторы были в распоряжении и некоторых жреческих коллегий, а первые четыре инсигнии принадлежали вообще древнейшим сенаторам, как мы это увидим ниже. Следовательно, и сами функции, связанные с этими инсигниями, не были исключительной прерогативой царей.

Наконец, представление римлян о царской золотой короне как атрибуте скорее бога Юпитера, чем смертного человека, несущей последнему рабство, свидетельствует, с одной стороны, об обычае обожествления царей после смерти, с другой - о появившемся после изгнания царей в 509 г. до н.э. негативном отношении к институту царской власти.

Теперь попытаемся рассмотреть характер царской власти и ее взаимоотношения с другими политическими институтами. Несомненно, на силу этого института мог бы указывать его наследственный характер. Здесь мы сталкиваемся с кажущимся противоречием данных традиции. Итальянский ученый С. Тондо обратил внимание на то, что хотя римляне и унаследовали институт царской власти от древних латинов, однако у римлян в отличие от альбанских царей он так и не стал наследственным155. Действительно, Ливий и Дионисий156, говоря о династии латинских царей Альбы Лонги, все время упоминают о передаче власти от отца к сыну. Что же касается римлян, то у них не было ни одного случая передачи власти по наследству от отца к сыну. Более того, римские цари избирались «по приказу народа и по распоряжению сената»157. Постепенно был выработан целый механизм принятия царем власти. Ведь уже первый римский царь получил власть по решению народного собрания158. Любопытно, что после его смерти в течение целого года Римом управляли сенаторы посредством института междуцарствия159. Институт этот достаточно подробно описывает Дионисий160, не менее

155 TondoS. Profilo di storia costituzionale... P. 104.

156Liv. I. 3. 1-11; Dionys. 1. 70-71.

152Liv. I. 49. 3: ...populi iussu, auctoribus patribus.

153Dionys. II. 6. 1:              ,              (              )

. II. 7. 1:

I59Dionys. I. 75. 1:

160 Dionys. II. 57. 1:

( )¦

200, , .

детально изучен он и в современной историографии161. Лишь под давлением народа «отцы» города склонились к избранию царем иностранца Нумы Помпилия162. Этот царь также был избран по воле сената и путем избрания в народном собрании. Тот же способ избрания мы находим в отношении следующего царя - Тулла Гостилия163. При избрании следующим царем Анка Марция институт выборов рассматривается традицией уже как устоявшийся обычай164. Тенденция к наследованию царской власти от отца к сыну первый раз проявилась лишь при избрании Тарквиния Древнего, однако попытки сыновей Анка Марция получить отцовский престол окончились неудачей. Более того, Таркви- ний, по рассказу Ливия, впервые прибег к предвыборной агитации в

. Римское республиканское

161 Подробный обзор историографии см междуцарствие... С. 20-25.

'^Dionys. И. 57. 3:

( )

і. .              )

( ' ) ( ) ( )

. II. 57. 4:

( . Liv.

( )

I. 17. 7-11). Dionys. И. 60. 3:

!63Dionys. III. 1.1:

і              ,              ,              ill.              1.3:

.              .              Ср.              Liv.              I.              22.              1:

mDionys. III. 36. 1:

; Cic. De rep. И. 31.

народе за свою кандидатуру на должность царя . Здесь также речь идет о сохранении отеческих обычаев и закона об избран™ царя. Дальнейшие изменения происходят при передаче царской власти от Тарквиния к Сервию Туллию. Приближенный к царскому престолу, Сервий

166

первое время после смерти царя правил лишь с согласия сената и, только упрочив свою власть, решился обратиться к народу за подтверждением своих полномочий[156]. Однако и здесь он нарушил отеческие обычаи и законы %об избрании царя, мик[^ва^ институт междуцарей и утверждение своей кандидатуры сенатом . Тем не менее полномочия Сервия Туллия были более или менее законными, а благодаря проведенным реформам и умеренности правления его власть рассматривалась как «законная и справедливая» (Liv. I. 48. 8). И лишь правление последнего царя Тарквиния Гордого традиция в один голос называет узурпацией власти и тиранической формой правления[157]. Тирания эта выражалась именно в том, что власть Тарквиния Гордого не была утверждена ни сенатом, ни народом. Да и в период своего правления он

свел на нет власть сената и народных собраний. Это, согласно традиции, и послужило одним из оснований для изгнания Тарквиниев.

Таким образом, должность рекса в Риме имела выборный и ненаследственный характер[158]. Как же тогда объяснить нестыковку с системой наследования альбанских царей? Во-первых, необходимо учитывать, что источники отнюдь не отрицают тот факт, что и латинские цари, принимая власть от отца, утверждались сенатом и народом. Здесь, возможно, имело место сочетание устойчивых родовых традиций наследственной и одновременно выборной власти вождя. Рим же был развивающимся, а следовательно, неустойчивым обществом, в которое постоянно вливались все новые племена, и в таких условиях традиция наследования власти не могла реализоваться, так как правитель должен был устраивать все этнические части римской общины, как это было в случае с избранием Нумы Помпилия. Кроме того, как отмечает С. Тон- до, латинские города отнюдь не всегда и не везде имели наследственную царскую власть[159]. Так, альбанский царь Клуилий, называемый также претором и стратегом[160], был сменен на своем посту Мецием Фуфецием, который был лишь годичным диктатором[161].

Итак, традиция изображает рекса пожизненным магистратом, деятельность которого была подчинена обычаям, или, выражаясь языком античных авторов, «законам» римской архаической общины. Иоанн Лид (De magistr. I. 3) подчеркивает, что римский царь не имел права «делать что-либо вне законов посредством самовластья, но обязан был утверждать посредством голосования то, что одобрено наилучшими гражданами государства». Иоанн Лид считал, что в то время как «образ действий царя обусловлен законом, то для тирана (наоборот) любой его образ действий законен». Сразу встает вопрос: а что происходило, если царь все же нарушал обычаи предков и законы? Ярким примером наказания за беззаконные действия царя является изгнание Тарквиния Гордого. Санкцией за его противоправные действия (посягательство на честь римской матроны) было изгнание всего рода Тарквиниев из Рима „ конфискация их имущества (Dionys. V. 13. 2: Liv. II. 5.1). Подобный же случай произошел с Туллом Гостилием, который был наказан как бы самим Юпитером, по одной версии, за неверное исполнение отеческих обрядов и жертвоприношений (Liv. 1.31. 8), по другой - за замену отеческих обрядов иноземными, чуждыми римлянам жертвоприношениями (Dionys. III. 35. 2). Согласно преданию. Юпитер уничтожил в огне не только самого царя, но и весь его род и все его имущество. Дабы подобные нарушения со стороны ли царей или кого бы то ни было из римских граждан не происходили, отцы-сенаторы, прежде всего те, которые были посвящены в жреческий сан, следили за правильным исполнением отеческих обычаев и законов. Так, известен прецедент, когда царь Тарквиний Древний пытался нарушить закон Ромула об ауспициях, создав три новые трибы, не посоветовавшись с богами. Авгур Атт Навий наложил запрет на этот законопроект царя и блестяще выиграл возбужденный против него царем судебный процесс[162].

Наконец, большой интерес для объяснения властных полномочий царя дает рассмотрение религиозного празднества изгнания царя (regifugium). Очевидна связь этого празднества с событиями 510 г. до н.э. с изгнанием царя Тарквиния Гордого и установлением республики[163]. Однако еще Е.Т. Мерилл[164], а за ним и многие другие ученые, исследуя этот праздник, выделили в нем весьма древние пласты, убеждающие нас в существовании этого празднества задолго до 510 г. до н.э., быть может, еще до возникновения самого Рима[165]. Согласно такой интерпретации, ежегодно с 24 по 28 февраля царь лишался всех своих политических и сакральных полномочии и на пять дней на его место в должность вступал интеррекс. Соответственно пять дней праздника regifugium были днями, во время которых реке оставался не у дел в ожидании выражения доверия или недоверия отцов-сенаторов к делам, которые он совершал в течение года. Возвращаясь из пятидневного бегства, царь в мартовские календы возвращал себе и свою власть без необходимости проведения новой инавгурации и нового lex de imperio178.

Весьма важно сравнить этот ритуал с древнейшим, зафиксированным еще Законами XII таблиц правом трех ночей (ius trinoctii), позволяющим жене не переходить под власть мужа в силу прерыва-

179

ния годичного срока давности владения ею . То же ритуальное прерывание давности владения царя, происходившее во время празднества regifugium, не позволяло царю рассматривать свою власть как dominium, обретенный посредством давности владения.

Таким образом, можно сделать следующий вывод. Несомненно, власть царя носила ограниченный характер и контролировалась как со стороны сената, так и со стороны народного собрания. Царь обязан был во всем следовать отеческим обычаям и законам, и поэтому его полномочия сопоставимы с полномочиями пожизненного магистрата.

Однако это отнюдь не означает, что царь был чем-то вроде марионетки в руках патрицианского сената. Его полномочия в законодательной и судебной сфере были достаточно обширны. Конечно, и здесь следует выделить степень, границы этой обширности. Как справедливо отмечает С. Тондо, правовые обычаи эпохи царей часто рождались из судебных прецедентов, т.е. из судебных решений суверена по конкретным делам180. Об этом прямо говорит Дионисий Галикарнасский в связи с описанием истории принятия Законов XII таблиц. Так, он пишет (Dionys. X. 1.2): «Тогда у римлян... еще не все принципы правосудия были записаны. Но первоначально их цари вершили правосудие лишь в отношении тех, кто искал его через суд, а принятое ими судебное решение и было законом». Однако в тех случаях, когда от царей требова-

1:3 GuarinoA. Regifugium, quando е perche//Labeo. 1996. P. 389-393. 179 Lex XII tab. VI. 5:              XII

( )

( )¦

TondoS. Profilo di storiacostituzionale... P. 117 sg.

лось создание общих правовых норм, они обязательно утверждали их в куриатных (или после реформ Сервия Туллия - центуриатных) комици- ях. Так, Помпоний в Дигестах (D. 1. 2. 2. 2) пишет, что «таким образом и сам (Ромул) внес на обсуждение народа некоторые куриатные законы; вносили их и последующие цари»[166]. Само название «куриатный закон» свидетельствует о способе его принятия - в народных собраниях по куриям. Дионисий Галикарнасский также говорит о том, что со времен Ромула утверждение законов было прерогативой народа (Dionys. II. 14. 3). Далее, известны прямые указания источников на утверждение некоторых конкретных законов в народных собраниях. Так, Цицерон пишет: «Дабы вы поняли, сколь мудро уже наши цари предусмотрели, что некоторые права должны быть даны и народу... я укажу, что Тулл Гостилий даже знаками своего царского достоинства решился воспользоваться только по приказу народа. Ведь (он просил приказа о том), чтобы 12 ликторам с фасциями было дозволено шествовать перед ним». Наконец, Дионисий Галикарнасский рассказывает в отношении царя Сервия Туллия, что «он утвердил законы об обязательствах и правонарушениях в куриатном собрании» (Dionys. IV. 13. 1). В другом месте он также указывает относительно центуриатной реформы Туллия, что «когда нужно было избрать магистрата, либо утвердить закон, либо объявить войну, он стал собирать народ не по куриям, а по центуриям» (Dionys. IV. 20. 3).

Итак, цари представлены в традиции лишь как создатели законопроектов, законодателем же в полном смысле этого слова был сам римский народ. Действительно, закон во всех римских юридических источниках всегда определяется как «приказ народа», а не как волеизъявление царя[167]. Следовательно, понятия leges regiae и leges curiatae идентичны и в первом случае указывается лишь на то, что они приняты по инициативе царей, а во втором - что они утверждены в куриатных комициях.

Однако мы уже отмечали, что при отсутствии общих законов их роль выполняли судебные решения царей. Силу законов эти судебные решения имели еще и потому, что сам судебный процесс имел форму совещания с богами и царь посредством своего судебного жезла - lituus вершил правосудие именем Юпитера. Как верховный жрец, он стоял над всеми прочими жрецами и отцами-сенаторами и мог с помощью ауспиций сам вопрошать богов по тому или иному делу. Ведь в древней иерархии сословия жрецов именно царю отводилось первенствующее место, так как он в сакральной сфере считался самым могущественным183. Так, мы знаем, что даже и в республиканский период царь жертвоприношений, который, если говорить о его величии, был лишь слабой тенью прежних царей, тем не менее так же, как и некоторые другие жрецы, имел право издавать эдикты и декреты, объясняющие тот или иной сакральный институт184. Следовательно, и древние цари обладали таким правом.

В связи с этим очень важен такой правовой источник, как комментарии царей к законам (commentarii regum). В современной юридической литературе иногда путают собственно царские законы и царские комментарии к ним185. Между тем комментарии не имели силы закона и на них можно было опираться лишь в силу авторитета царей, так же как в более поздний период ссылались на комментарии юристов. Цицерон, защищая в суде дело Рабирия по обвинению его в государственном преступлении (perduellio), ссылается на комментарии царей186. Особенно часто ссылаются на книги и комментарии Нумы Помпилия к законам о жертвоприношениях. Так, Ливий упоминает комментарии Нумы к жертвоприношениям Юпитеру Эли- цию (Liv. I. 31. 8), а Плиний в связи с этим говорит о «книгах Нумы» (ex Numae libris. - Plin. N. h. XXVIII. 4). Комментарии Нумы были использованы и Анком Марцием при приведении им в порядок общественных священнодействий (Liv. 1. 32. 1; Dionys. III. 36). Плутарх упоминает комментарии Нумы о жертвоприношениях Юпитеру Фе- ретрию, связанных с захватом военных трофеев (Plut. Marcel. 8). Известны также комментарии Сервия Туллия к его же законам по центуриатной реформе187. Так, по рассказу Ливия, выборы первых

1,4Fest. Ordo sacerdotium. P. 198 L. Тексти перевод Фестасм. выше, 1.1, примеч. 44. IS4DeFrancisciP. Primordia civitatis... P. 556; Varr. L. L. VI. 13.

185 См., например:              . Римская письменность в период царей... С. 33 ел.

,т Cic. Pro Rabir. 15: ...cum iste omnis et suppliciomm et verbomm acerbitates non ex memoria vestra ac patrum vestromm sed ex annalium monumentis atque ex regum commentariis conquisierit (

/

187              .              Указ.              соч.              С.              34.

консулов в центуриатных комициях были проведены в соответствии именно с комментариями Сервия Туллия (Liv. I. 60. 4).

Таким образом, царь, вынося судебные решения, опирался не только на законы и обычаи предков, но и на собственную их интерпретацию (Cic. De rep. V. 2. 3), на свое понимание божественной справедивости. Однако и судебная юрисдикция царя была ограничена. Известно, что уже при царях, по крайней мере со времени Тулла Гостилия, применялась апелляция к народному собранию на судебные решения царей[168]. Правда, некоторые исследователи полагают, что у Ливия в связи с судебным процессом над Горацием при царе Тулле Гостилии речь идет об апелляции на решение дуумвиров, а не царей[169]. Считая судебную власть царя абсолютной[170], эти ученые ссылаются на место из Помпо- ния в Дигестах (D. 1. 2. 2. 16), где говорится, что «после изгнания рек- сов были установлены должности двух консулов... но чтобы они не присвоили себе всей царской власти, был издан закон, чтобы на их решения была провокация и чтобы они не могли распоряжаться жизнью римского гражданина без приказа народа». Это место из Помпония как будто свидетельствует о противопоставлении неограниченной царской и контролируемой консульской власти. Однако в данном случае противопоставляется не царская власть вообще, а лишь тираническая власть последнего царя Тарквиния Гордого, отменившего законы прежних царей и действительно не допускавшего и мысли о возможности опротестовать его приговор в народном собрании. Что же касается утверждения, что провокация была возможна лишь на суд дуумвиров, а не на приговор царя, то следует возразить, что свидетельства Цицерона[171] и Сенеки[172] говорят о праве апелляции к народу вообще, а не в связи лишь

с деятельностью дуумвиров. Но даже если предположить правоту этих исследователей, все равно очевидно верховенство народного суда над царским, так как апелляция была именно к народу, а не к царю.

Однако, несмотря на все эти ограничения царской власти, следует согласиться с мнением Цицерона, что «высший империй принадлежал царю», что в Риме эпохи Ромула «все же решительно преобладают могущество, власть и имя царя». И хотя, по словам Цицерона, Ромул уделил некоторую власть и народу, но над последним всегда тяготел страх, что «царь окажется несправедливым» (Cic. De rep. II. 50). Кроме того, Цицерон справедливо отмечает, что власть царя хороша лишь там, где он может полагаться только на собственные силы, а при усложнении государственных задач нельзя обойтись без помощников. Действительно, мы видим, что уже Ромул помимо сената ввел должность префекта города для отправления правосудия в отсутствие царя[173]. Он же ввел трибуна целеров[174]. Уже при первых царях существовали уголовные квесторы, причем не назначаемые царем, а избираемые народом (Ulp. D. 1. 13. 1). В их юрисдикции был разбор уголовных дел об отцеубийцах[175]. Как мы увидим несколько ниже, судебными полномочиями обладали и учрежденные Нумой Помпилием жреческие коллегии авгуров, понтификов и фециалов[176]. Наконец, если первоначально, по словам Цицерона, «ни одно частное лицо не было ни судьей, ни арбитром по тяжбе, все вершилось царским судом»[177], то Сервий Туллий создал новую судебную коллегию из частных лиц по разбору частных правонарушений (Dionys. IV. 25. 2).

Таким образом, по мере расширения роли законодательных и судебных функций в государстве увеличивался и сам государственный аппарат, обслуживавший эти функции. Соответственно рос и авторитет царя, возглавлявшего этот все более значительный аппарат. Умножение военных успехов также серьезно усиливало власть царя, что при Тар- квинии Гордом привело к явному дисбалансу сил и к уничтожению всякой законности. Поэтому дальнейшее развитие римского права стало возможным лишь при изменении государственного строя и переходе к республике.