<<
>>

Параграф первый. Влияние теологии права

Первым источником романо-германского права стали религиозные ценности, воплощенные в Священном Писании, наставлениях теологов, нормах канонического права. Не случайно один из самых ярких представителей формирующейся правовой науки Грациан утверждал, что законы и законодательные акты князей должны подчиняться церковным законам и актам[780].

Такие же идеи обосновывали Блаженный Августин, Ансельм, Пьер Абеляр, Фома Аквинский, другие великие средневековые теологи и правоведы.

В их представлении римский папа был не только главой церкви, но, как подчеркнул французский исследователь Г. ле Бра, и «вселенским законодателем, власть которого ограничивало только естественное и абсолютное Божественное право»[781].

Практически повсеместно во главе королевских ведомств и канцелярий стояли церковники. Например, во Франции эта традиция была нарушена только в 1298 г., когда король Филипп Красивый отдал государственные печати светскому рыцарю. Обращаясь к этой теме, французский историк М. Блок писал: «Нельзя недооценивать тот факт, что решения сильных мира сего подчас подсказывались и всегда выражались людьми, которые при всех своих классовых или национальных пристрастиях принадлежали по воспитанию к обществу по природе универсалистскому и основанному на духовном начале. Нет сомнения, что они старались напоминать властителям, поглощенным суетой мелких местных конфликтов, о более широких горизонтах»[782].

Да и сам народ был глубоко верующим. Как писал М. Блок, «картина судеб человека и Вселенной, которую рисовали себе люди Средневековья, почти полностью умещалась в рамках христианской теологии и эсхатологии западного толка»[783]. В то время, как отмечал блистательный голландский философ и историк Й. Хейзинга, «жизнь была проникнута религией до такой степени, что возникала постоянная угроза исчезновения расстояния между земным и духовным»[784].

И хотя религиозность народа была во многом поверхностной, христианская вера укрепилась в нем прочно[785].

Конечно, роль католической церкви не была однозначной. Были и великие подвиги служения человечеству (пример тому деяния Франциска Ассизского)[786], и мракобесие гонений на инакомыслящих и иноверных. Были удивительные проявления милосердия и любви и чудовищные преступления, вызванные властолюбием, корыстью, другими порочными страстями. Были попытки остановить либо повернуть развитие общества вспять и преобразовать его на подлинных началах христианства.

Рамки этой книги не дают возможности раскрыть все грани влияния католической церкви на жизнь западноевропейских государств. Поэтому мы остановимся только на одной теме — ее воздействии на духовное содержание и философию права, что во многом предопределило развитие романо-германской семьи права. И прежде всего

речь идет о наследии двух великих теологов прошлого — Блаженного Августина и Фомы Аквинского.

Блаженный Августин (354—430) создавал свои великие творения в тяжелые годы крушения Римской империи. Варвары захватывали один город за другим. В 410 г. пал Рим. Его разграбили готы под предводительством Алариха.

Августин не сомневался, что это было наказание Божие. И, подобно библейским пророкам, он пытался предупредить о новых бедах[787], вызванных тем, что Римская империя превратилась в «нечестивый град и народ неверных»[788].

В Римской империи не было истинной справедливости. А «где нет истинной справедливости, там не может быть и права. Ибо что бывает по праву, то непременно бывает и справедливо. А что делается несправедливо, то не может делаться и по праву. Нельзя считать и называть

3

правом несправедливые постановления людей» .

Дополняя этот тезис, он высказал суждение, которое и сейчас, по прошествии многих столетий, не утратило своей остроты: «Где нет истинной справедливости, там не может быть и совокупности людей, соединенных взаимно согласием в праве; следовательно, не может быть и народа, а если нет народа, нет и дела народного, а есть дело какой-нибудь толпы, недостойной имени народа.

Таким образом. отсюда несомненно следует, что где нет справедливости, там нет рес- публики»[789].

Наиболее постыдным было положение дел в судах. «Невинный выходит из суда, — отмечал Августин, — не только не отмщенным, но и осужденным, не имея сил бороться с неправдой судьи или опровергнуть ложные свидетельства, а злодей, его противник, наоборот, не только безнаказанным, но и торжествующим над ним. Обремененный преступлениями окружен общественным уважением, а человека безупречного скрывает мрак неизвестности»[790].

Вместе с тем на вопрос, примет ли в этом мраке общественной жизни честный и мудрый человек должность судьи, Августин без колебаний отвечал: да, примет, поскольку «его привязывает, его влечет к этой должности человеческое общество, изменить которому он считает преступлением»[791].

В Риме, в других государствах того времени справедливости не было. Поэтому Августин сравнивал их с «большими разбойничьими шайками». Впрочем, и разбойничьи шайки он уподоблял государствам. «Они также представляют собою общества людей, управляются властью начальника, связаны обоюдным соглашением и делят добычу по добровольно установленному закону»[792].

«Разбойничьим» государствам Августин противопоставил христианскую идею всемирного Града Божия — «единственного истинного, нерукотворного вечного города»[793].

Идея Града Божия красной нитью проходила через многие труды Августина. Впервые он сформулировал ее в 389—391 гг.[794] Десять лет спустя возвышенный образ этого Града он описал так:

«Не знаю, что вернее назвать «небом небес для Господа», как не эту обитель Твою, эти чистые умы, единые и согласные, в нерушимом мире святых духов созерцающие сладость Твою, без единого поползновения уйти, — этих граждан Града Твоего на небесах выше нашего неба»[795].

Такой же град необходимо было создать на земле. Этой цели и был посвящен самый значительный труд в жизни Августина — «О Граде Божием».

Объясняя замысел этой книги, он писал: «Я поставил своей задачей защитить Град Божий, славнейший как в этом течении времени, когда странствует он между нечестивыми, «живя верою» (Аввак.

II:4), так и в той вечной жизни, которую сейчас он «ожидает в терпении» (Рим. VIII:25), веря, что «суд возвратится к правде» (Псалом XCIII:15)»[796].

Августин всегда подчеркивал противоположность начал града земного и Града Божьего. Если в первом правят цари земные, то во втором — сам Христос, его единственный «Основатель и Правитель». Этот Град Августин называл республикой, поскольку он — «народное дело». Только в нем царит истинная справедливость, и только там по праву могут звучать слова Писания: «Славное возвещается о тебе, Град Божий» (Псалом LXXXVL6)[797]. Многое отличает град земной и Град Божий. Первый живет по плоти, другой — по духу[798].

Созданы они разными «родами любви: земной — любовью к себе, дошедшею до презрения к Богу; небесный — любовью к Богу, дошедшей до презрения к себе»[799].

Первый из них отражает все пороки человека. Второй являет собой «образ Града Небесного»[800], одна часть которого странствует по земле[801], как «искупленный Град. собор и общество святых»[802].

Земные царства стремятся уничтожить Град Божий. В этой борьбе сила всегда на их стороне. Но чем чаще они применяют ее, тем сильнее становится Град Божий. Он «достигает будущего величия путем настоящего уничижения и воспитывается побуждениями страхов, муками скорбей, тягостью подвигов, опасностью искушений, находя радость только в надежде»[803], в надежде обрести Царство Небесное.

По словам Августина, эта «награда ожидает святых, терпящих здесь поношения за Град Божий, ненавистный приверженцам этого мира. Тот Град вечен. В нем никто не рождается, потому что никто не умирает. В нем истинное и полное счастье — не богиня, а дар Божий. Оттуда получили мы залог веры, обнадеживающий нас в то время, пока, странствуя, мы вздыхаем о красоте его. Там не восходит солнце над добрыми и злыми, но солнце правды сияет одним только добрым»[804].

Различны цели земных царств и Града Божия. Если первые стремятся к собственному величию либо владычеству «в земном мире»[805], то Град Божий ставит своей целью спасение каждого человека, поскольку он, «как буква в предложении, представляет собою своего рода элемент государства, как бы обширно оно ни было»[806].

Поэтому и правители Града Божия «управляют не из желания господствовать, а по обязанности заботиться, и не из гордого своего начальственного положения, а из сострадающей предусмотрительности»[807], допускающей, при необходимости, применение мер наказания «словом, или бичом, или другим справедливым и дозволенным родом наказания, насколько это допускает человеческое общество, ради пользы самого укрощаемого»[808].

Впрочем, принуждение — мера исключительная. Она не нужна для тех людей, которые, «живя по Богу, страшатся и желают, скорбят и радуются. А так как любовь их безукоризненна, то безукоризненны у них и все эти душевные расположения. Боятся они вечного наказания, желают вечной жизни. боятся грешить, желают оставаться непоколебимыми, скорбят о грехах, радуются о делах добрых»[809].

Град Божий, как писал Августин, открыт для всех. Он «призывает граждан из всех народов и набирает странствующее общество во всех языках, не придавая значения тому, что есть различного в нравах, законах и учреждениях, которыми мир земной устанавливается или поддерживается; ничего из последнего не отменяя и не разрушая, а, напротив, сохраняя и соблюдая все, что. направляется к одной и той же цели земного мира, если только не препятствует

религии»5.

Воспевая Град Божий, Блаженный Августин вместе с тем призывал к совершенствованию земного.

Он наставлял правителей: «Мы называем христианских государей счастливыми, если они управляют справедливо, если окруженные лестью и крайним низкопоклонством не превозносятся, но помнят, что они — люди». Они хороши, если употребляют свою власть на распространение почитания Бога и на служение Его величию; если медлят с наказаниями и охотно милуют; если сами эти наказания употребляют как необходимые средства для управления и охранения государства, а не для удовлетворения своей ненависти к врагам; если осуществляют помилование не для того, чтобы оставить неправду безнаказанной, а в надежде на исправление; если суровые приговоры смягчаются милосердием и благотворительностью; если обстановка и образ их жизни тем скромнее, чем более они могли бы быть роскошными; если они желают больше господствовать над дурными наклонностями, чем над какими бы то ни было народами, и делают все это не из желания какой-либо пустой славы, а из любви к вечному счастью; если не пренебрегают приносить Богу за грехи свои жертву смирения, сожаления и молитвы[810].

С еще большей страстью он призывал простых людей вести праведную жизнь и избавляться от своих пороков.

«Мы грешим, — отмечал Августин, — по двум причинам: либо не зная, что нужно делать, либо зная, не делаем то, что должны сделать»[811].

Главной причиной грехопадения человека было забвение ценностей христианства. Сердца христиан зачерствели. Они стали каменными потому, что в них не было доброй воли[812]. Они стали низменными потому, что их обуяла гордыня[813].

Дорога к спасению была в смиренном благочестии. «Вот дорога, по которой возвращаются» к Богу, Который очищает нас от злых навыков и разрешает нас от «цепей, которые мы сами надели на себя»[814].

Но, главное, человек должен был хранить верность христианским ценностям веры, надежды, любви[815].

Тогда и земной град мог стать «образом Града Божьего»[816].

Многие идеи Блаженного Августина развил Фома Аквинский (1225—1274), великий теолог Средневековья, первый из 33 учителей католической церкви[817].

В его эпоху общество было больно многими болезнями, порожденными греховной жизнью людей. И он искал в законах — вечных, естественных, Божественных и человеческих — то средство, которое могло исцелить его.

Вечный закон, утверждал Фома Аквинский, невозможно познать. Это дано «только тем благословенным, кто может видеть Бога в Его Сущности». Но вместе с тем каждое разумное существо знает о нем по его отражению и воспринимает его как неизменную истину[818].

К естественному закону Фома Аквинский относил то, к чему человек склонен по природе[819].

Первым проявлением естественного закона стало стремление человека к самосохранению. Второе его проявление — стремление к продолжению рода. Третье — стремление к благу, в том числе через познание Бога и жизнь в человеческом обществе[820].

В своем развитии естественные законы постоянно наполняются новым содержанием, не меняя своих начал[821] и включая все моральные предписания[822] и все акты добродетели[823].

Цель естественных законов — позволить людям стать «разумными существами, способными к ответной любви, связанными совместными трудами на жизненном поприще, неразлучными в благополучии и болезни, сохраняющими верность дружбе при любых поворотах судьбы»[824].

Фома Аквинский был убежден, что каждый человек способен к добродетели. Главное было научить его делать добро осознанно, целеустремленно, из твердых и непоколебимых принципов[825], руководствуясь прежде всего своей совестью.

Опора вечных и естественных законов — разум человека. Но он несовершенен. Поэтому человеку был дан Божественный закон. Он приходит на помощь не только в тех вопросах, где разума недостаточено, но и в тех вопросах, где человеческий разум может воспрепятствовать Божественной воле[826].

Первый Божественный закон был ниспослан через Моисея, чтобы направлять жизнь человека в его отношениях с сообществом людей[827]. Благодаря этому закону задолго до появления царей, правителей, судей человек «точно знал, что он должен делать и чего он должен избегать»[828].

Как и любой закон, Божественный закон побуждает человека соблюдать его веления. И никто не может быть освобожден от следования ему, «если на то не будет воли Бога либо того человека, которому Он может дать для этой цели такое право»[829].

Этот Закон, как писал Фома Аквинский, исполнен мудрости, ибо «невозможно, чтобы Бог желал что-либо, что не было одобрено Его мудростью». Вместе с тем это закон справедливости, поскольку воля Бога справедлива и правосудна. Она «дает каждой вещи то, что относится к ее природе и условиям бытия»[830].

Более того, по убеждению Фомы Аквинского, все предписания Божественного закона определяются одной целью — справедливостью, поскольку «любая совместная жизнь людей основана на справедли- вости»[831].

Справедливости противостоит несправедливость. Это «особое зло по отношению к такому особому объекту, как общее благо, которое оно презирает; вместе с тем это общее зло, имеющее собственные цели, поскольку презрение к общему благу может вести ко всем видам зла»[832].

В обществе, основанном на справедливости, не могло быть «рабской подчиненности», при которой «подчиняющий использует субъект подчинения исключительно ради собственной выгоды». В справедливом же обществе действует иная, экономическая или гражданская, подчиненность, при «которой подчиняющий использует субъект подчинения ради их общей выгоды и блага»[833].

Требование справедливости обусловливало существование в обществе частной собственности. По мнению Фомы Аквинского, она необходима в силу многих причин. Прежде всего в силу того, «что каждый человек более бережно заботится о том, что принадлежит ему одному, а не всем вместе, а также потому, что он будет лениться и оставлять другим делать то, что касается общих дел сообщества, как это происходит в тех случаях, когда много слуг. Во-вторых, потому что дела людей организуются более правильно, если каждый человек проявляет заботу о своих делах; если такой заботы нет, возникают недоразумения, вызванные тем, что каждый должен следить за какими-то предметами, не имея к ним интереса. В-третьих, поскольку безопасность государства обеспечивается в большей степени тогда, когда человек доволен

тем, что он имеет. Споры возникают чаще там, где предметы собст-

2

венности не разделены» .

Собственность была одним из самым действенных средств обеспечения благосостояния общества. Общество «тем более совершенно, чем более оно может обеспечить себя жизненно необходимым»[834]. Поэтому Фома Аквинский призывал воспользоваться теми средствами Ветхого Завета, которые были направлены на сохранение и приумножение собственности[835].

Вместе с тем Фома Аквинский убеждал, что необходимо установить пределы ее накоплению. «Должна, — доказывал он, — соблюдаться умеренность при распределении общих благ»[836]. Иначе будет разрушено такое начало общества, как справедливость.

Раскрывая все новые и новые грани справедливости, Фома Аквинский указывал, что справедливость требует своевременной и полной оплаты за труд. Прежде всего это касается тех «рабочих, которые предлагают свой труд внаем, будучи бедными людьми, зарабатывающими кусок хлеба на день, иначе у них не будет еды»[837].

Справедливость запрещает ростовщичество, потому что «брать проценты за деньги, данные в долг. означает продажу того, чего нет, и ведет к неравенству, противоречащему справедливости»[838].

Справедливость не позволяет продавать товар по цене выше справедливой цены, «поскольку это обман ближнего, причиняющий ему вред»[839].

Наконец, справедливость предписывает, чтобы адвокаты, врачи брали за свой труд «умеренную плату, должным образом учитывая положение лиц, характер дел, затраты труда и обычаи страны»[840].

Фома Аквинский понимал, что средства обеспечения справедливости Ветхого закона не были универсальными. «Обязательство соблюдать справедливость действительно является единым. Но определения того, что является справедливым и несправедливым согласно человеческим либо Божественным институтам, различаются в зависимости от того, в каком состоянии находится человечество»[841].

С пришествием Христа прежний Ветхий закон был заменен Новым законом, но не потому, что Ветхий закон не был хорошим[842], а потому что изменился сам человек[843].

Многое, отмечал Фома Аквинский, отличает Новый закон от Ветхого закона. В отличие от Ветхого закона он не высечен в камне, а «начертан в сердцах»[844]. Поэтому его называют законом любви[845].

Его называют также законом веры, поскольку он исходит от той благодати, которая вложена в души верующих[846].

Вместе с тем это закон подлинный, потому что подлинное обнаруживается во Христе[847].

И наконец, Новый закон — это закон свободы. В отличие от Ветхого закона, который регламентировал «в примитивной форме» многие вопросы повседневной жизни, Новый закон оставил все на усмотрение человека. «:Каждый, — писал Фома Аквинский, — волен решать, что он должен делать и чего избегать, и каждый правитель решает, какие указания он должен давать своим подданным о том, что делать и чего избегать»[848].

Свобода ограничивается только одним — любовью к правде, благодаря которой человек удерживается от греха[849].

Таким был путь, начертанный в Нагорной проповеди Христа. В ней Фома Аквинский видел «полное описание того, какой должна быть жизнь христиан»[850].

Новый закон не остается неизменным. Он подвергается постоянным переменам «в зависимости от разных мест, времен и лиц, а также от того, насколько человек полон благодатью Святого Духа»[851].

Последний вид законов — законы, созданные людьми.

В отличие от Божественного закона, учрежденного, чтобы направлять человека к Богу, «человеческий закон направлен в основном к тому, чтобы направлять людей навстречу друг к другу»[852].

Первое его предназначение — достижение «всеобщего счастья»[853].

Обосновывая эту мысль, Фома Аквинский утверждал: «Намерение каждого законодателя направлено сперва и прежде всего к общему благу»[854]. «Все, что служит цели, должно соответствовать этой цели. Целью закона является общее благо. Следовательно, человеческие законы должны соответствовать общему благу. Общее благо включает многое. Поэтому закон должен учитывать многое, в том числе многих людей, многие обстоятельства и времена. Потому что государство, как сообщество, состоит из многих людей, его благо может быть достигнуто многими действиями; и оно устанавливается не на короткое время, а на все время»[855].

В более краткой формулировке эту мысль Фома Аквинский передал так: «цель человеческого закона — быть полезным для человека»[856].

Вторая цель закона — утверждение справедливости. «Закон направляет действия людей согласно порядку правильного»[857], в основе которого лежит справедливость. Точно так же и «справедливость состоит

в том, чтобы делать правильное»[858]. Поэтому, как убеждал Фома Аквин-

2

ский, «сила закона зависит от того, насколько он справедлив» .

Человеческие законы могут быть справедливыми и несправедливыми. «Если они справедливы, они обретают силу в сознании благодаря естественному закону, от которого они исходят». Справедливые законы — это те законы, которые «прежде всего соответствуют цели, а именно общему благу; которые приняты надлежащим лицом, не превышающим законодательные полномочия; которые соблюдают требование о возложении на подданных бремени, соразмерного и соответствующего общему благу»[859].

С другой стороны, законы могут быть несправедливыми, «если они противоречат общему благу, если они не соответствуют цели, что происходит, когда правитель дает своим подданным обременительные законы, ведущие не к общему благу, а главным образом к удовлетворению его собственной алчности либо тщеславия; если автор закона создает закон, который выходит за пределы его власти; если на общество налагается бремя неравным образом, хотя, возможно, и с целью общего блага». Такие акты «являются скорее актами насилия, а не законами»[860] — делает вывод Фома Аквинский.

Третья цель закона — «вести своих подданных к надлежащей добродетели»; а поскольку добродетель — это «то, что делает подданных хорошими, то из этого следует, что надлежащее действие закона заключается в том, чтобы делать тех, кому он дан, хорошими либо в целом, либо в каком-то отдельном отношении»[861]. Указанная цель не может быть осуществлена законом сразу, а только постепенно[862].

Четвертая цель закона — борьба со злом, что обеспечивает «преходящее спокойствие государства». Этой цели закон добивается, направляя внешние поступки людей и устраняя то зло, которое может воспрепятствовать мирному существованию государства[863].

Фома Аквинский сознавал, что «человеческие законы создаются для сообществ людей, которые в большинстве своем несовершенны. Поэтому человеческие законы должны запрещать не все зло, а только наиболее тяжкие его проявления, прежде всего те, «без запрета которых человеческое сообщество не может поддерживаться; так человеческий закон запрещает убийства, кражи и другие проявления зла»[864].

Другая причина, по которой законы оставляли безнаказанными многие прегрешения, была вызвана стремлением не лишать необходимых благ тех людей, которые были лишены совершенства, и не обрекать их на еще большие страдания[865].

Наконец, следующее соображение заключается в том, что «мудрый законодатель всегда мирится с меньшими нарушениями, чтобы не допустить большие».

Фома Аквинский часто подчеркивал необходимость овладения искусством законотворчества.

Прежде всего необходимо было четко усвоить границы его применения. «Человек не может предписывать законы неразумным существам, в какой бы власти они у него ни находились. Но он может давать законы разумным существам, подчиненным ему, настолько, насколько его законы своими повелениями или указаниями начертаны в сознании людей как правила, содержащие принципы действия»[866].

Далее, чтобы закон обрел обязывающую силу, он должен быть применен к тем людям, которые должны ему подчиняться[867].

При этом законы не должны издаваться по тем вопросам, по которым человек не может судить. Так, он не может судить о внутренних побуждениях, которые скрыты. Поэтому объектом закона становятся только «внешние действия, которые совершаются»[868].

Поскольку закон — «это искусство направления либо регулирования жизни человека», в нем, «как и в любом искусстве, должно существовать четкое разделение предписаний; в противном случае закон станет бесполезным по причине недоразумений»[869].

Первое разделение правовых норм определено тем, что они провозглашают два вида прав: естественные и позитивные[870].

Второе разделение обусловлено различиями в функциях людей, «которые выполняют работу присущими им средствами для общего блага». Так, священники молятся Богу за людей, правители правят народом, солдаты сражаются за безопасность народа. Соответственно принимаются специальные законы, регулирующие особую деятельность этих людей[871].

Далее, закон содержит разные предписания для тех, кто соблюдает, и тех, кто нарушает его. «Каждый закон применяется к двум видам людей. Он применяется к людям жестокосердным и гордым, которых закон сдерживает и приручает; и он применяется к добрым людям, которым наставления закона помогают исполнять то, что они должны исполнять»[872]. В соответствии с этим «каждый закон убеждает людей исполнять его предписания посредством наказаний либо наград»[873].

Следующее деление правовых норм обусловлено существованием трех видов действий людей. «Некоторые действия являются по своей природе хорошими, это действия добродетели; и в отношении таких действий закон является предписанием либо указанием. Некоторые действия по своей природе злые, это действия зла, и в отношении таких действий закон запрещает. Некоторые действия по своей природе являются нейтральными, и в отношении таких действий закон разрешает»[874].

Во всех своих проявлениях закон должен в равной мере «учить и совершенствовать людей», склонных как к добру, так и к злу[875].

Вторая форма развития права — это обычай. Подчеркивая его значение, Фома Аквинский отмечал, что он «имеет силу закона, отменяет закон и является толкователем закона»[876].

Между законом и обычаями существуют сложные отношения. «Иногда, — писал схоласт, — можно действовать, минуя требования закона, в частности, тогда, когда закон безуспешен; в этом случае такое поведение не будет злом. Когда же такие случаи многократно увеличиваются по причине некоего изменения в человеке, тогда обычай показывает, что закон уже больше не является полезным, Однако если остается причина, в силу которой закон полезен, тогда не обычай должен преодолеть закон, а закон должен преодолеть обычай, если только единственной причиной кажущейся бесполезности закона не является то, что он невозможен согласно обычаям страны, А обычай целого народа нелегко устранить»[877].

В решении этих коллизий многое зависит от состояния народа. «Если он свободен и способен создавать свои собственные законы, согласие народа в целом, выраженное в виде обычая, намного более способствует исполнению закона, чем власть правителя, имеющего право принимать законы только как представитель народа. Если же народ не имеет права свободно создавать свои собственные законы либо упразднять законы, принятые высшей властью, то при таком народе преобладающий обычай приобретает силу закона только тогда, когда его терпят те, кому принадлежит право создавать законы для такого народа; самим фактом, что они его терпят, создается впечатление, что они одобряют то, что введено обычаем»[878].

Столь же тщательно Фома Аквинский исследовал природу правосудия.

Правосудие, как и закон, должно направлять людей к общему благу. Это его основная цель. Поэтому «правосудие в его широком понимании называется «правосудием, основанным на законе», так как человек через него вступает в гармонию с законом, направляющим все проявления добродетелей к общему благу»[879].

Следующая цель — стремление к справедливости. Еще со времен Ветхого Завета судьи назначались, чтобы «решать спорные вопросы о справедливости»[880]. Да и само слово «судья» (judex) происходит от того, что человек, которого так называют, утверждает правильное (jus dicens); таким образом, правильное является объектом правосудия. «Соответственно, изначально слова «судебное решение» имели значение заявления или решения о справедливом или правильном»[881].

Согласно этому принципу справедливый суд «воздает каждому то, что правильно по отношению к нему», ибо, по словам Исидора Севильского, «человек справедлив тогда, когда он уважает права других»[882].

Перед правосудием стояла еще одна цель — «исправлять поступки людей»[883]. По мнению Фомы Аквинского, суд имеет большое воспитательное значение. Поэтому он утверждал, что наказание «не всегда предназначено для лечения тех, кто наказан, но иногда и для лечения других»[884].

Более того, он полагал, что наказание — не главное в правосудии. Ведь «преступление прощается каждому только тогда, когда душа преступника находится в мире с теми, кто стал жертвой его преступлений». Также и грехи отпускаются нам, когда Бог в мире с нами[885].

Часто, вслед за Аристотелем, он подчеркивал верховенство закона над судом: «Как сказал Философ, лучше, когда все вопросы регулируются законом, а не оставляются на усмотрение судей, и это было сказано по трем причинам. Во-первых, проще найти несколько мудрых людей, которые способны составить правильные законы, чем найти многих людей, которые потребуются, чтобы быть судьями по каждому из судебных дел. Во-вторых, те, кто создают законы, долго размышляют над тем, как сделать закон, тогда как судебное решение должно быть вынесено по каждому делу, как только оно появится; кроме того, для человека проще увидеть правильное, приняв во внимание многие случаи, а не основываясь только на одном факте. В-третьих, законодатели судят абстрактно о будущих событиях, тогда как судьи судят о делах настоящих, к которым они пристрастны в силу любви, ненависти либо некоей корысти; поэтому их суждение искажается»[886].

В продолжение этой темы Фома Аквинский указывает также на то, что, «поскольку живое чувство судейской справедливости заложено не в каждом человеке и поскольку оно может быть испорчено, необходимо, насколько это возможно, чтобы закон указывал, как нужно судить, оставляя очень немногие вопросы на усмотрение людей»[887].

Да и сами судьи должны были судить в соответствии с писаным правом, в точности исполняя «букву» закона, поскольку «решение судьи — это как бы отдельный закон, примененный к определенному факту»[888].

Впрочем, в этом соотношении закона и правосудия были исключения. Прежде всего они касались тех несправедливых законов, которые «по своей природе всегда либо в основном противоречат естественному праву». В таких случаях, по убеждению Фомы Аквинского, «судебное решение должно выноситься не на основе «буквы» закона, а согласно справедливости, которую имел в виду законодатель, принимая закон»[889].

Следующая основная тема исследований Фомы Аквинского — организация политической власти.

Обращаясь к ней, Фома Аквинский писал: «Как пастыри должны заботиться о благе стада, так и любые правители должны заботиться о благе подвластного им сообщества людей»[890]. Обосновывая эту мысль, он приводил следующие доводы: «Чем ближе человек к Богу, тем лучше становится его государство»[891]. Поэтому правитель должен заботиться о благой жизни сообщества, стараясь не только установить, но и сохранить и усовершенствовать ее. Сообразно с этим царь должен, во-первых, заботиться о назначении достойных людей и о преемственности на государственной службе; во-вторых, «своими законами и предписаниями устанавливать такие наказания и награды, которые удерживают подданных от греха и побуждают их к добродетелям»; в-третьих, позаботиться о том, чтобы его подданные могли отразить нападение внешних врагов[892].

В построении праведного государства необходимо было следовать заветам Моисея, который сумел создать из бывших рабов царство свободных людей.

Один из его заветов заключался в том, чтобы все принимали участие в управлении государством. Только такая форма правления, сочетающая в себе элементы монархии, аристократии и демократии, «обеспечивает мир в народе, приемлема для всех и является наиболее долговечной»[893].

Но в современном Фоме Аквинскому мире таких форм правления не было. Устройство существовавших тогда государств казалось схоласту порочным. Поэтому из разных зол приходилось выбирать меньшее. По убеждению Фомы Аквинского, наименее порочным было монархическое устройство власти. Свой выбор он обосновывал так: «Один управляет лучше, чем многие, потому что они только приближаются к тому, чтобы быть единым целым»[894]. «Единая сила более действенна в исполнении намеченного, чем рассеянная или разделенная»[895].

Вместе с тем монархическая форма правления таила в себе много угроз. В частности, она легко вырождалась в тиранию. «Власть, предоставленная королю, — писал Фома Аквинский, — столь велика, что она легко деградирует в тиранию, если лицо, наделенное такой властью, не является очень добродетельным человеком; ведь только добродетельный человек может вести себя правильно во времена благоденствия, Сейчас совершенная добродетель встречается в не- многих»[896].

Возможно, поэтому его описание тирании было столь ярким и вместе с тем страшным: «Ведь когда тиран, попирая общее благо, ищет свое, он неизбежно будет разными способами мучить своих подданных, так как, обуреваемый желанием обладать разными благами, подпадает под влияние разных страстей, Он притесняет подданных не только в том, что касается земных благ, но даже в том, что касается благ духовных, ибо те, кто более стремится быть первым, чем полезным, препятствуют любому успеху своих подданных, боясь, чтобы превосходные качества последних не причинили ущерба их собственному неправому господству. Ведь тиран опасается порядочных людей более, чем дурных, и его всегда страшат чужие достоинства. Ибо упомянутые тираны стараются помешать тому из их подданных, кто, движимый добродетелью и величием духа, может прийти к намерению больше не терпеть их неправого господства. Они стремятся, чтобы между подданными не укреплялся союз дружбы, чтобы они, напротив, не радовались благам мира, поскольку они ничего не могут замышлять против его господства, пока один другому не доверяет»[897].

Такими тираны были в древности. Такими они будут всегда, если не изменить природу самой власти2. В этих выводах философа отразился не только опыт его собственных изысканий, но и громкий призыв народного духа — второго великого источника романо-германского права.

<< | >>
Источник: Лафитский В.И.. Сравнительное правоведение в образах права. Том первый. — М.:,2010. — С. 429. 2010

Еще по теме Параграф первый. Влияние теологии права:

- Административное право зарубежных стран - Гражданское право зарубежных стран - Европейское право - Жилищное право Р. Казахстан - Зарубежное конституционное право - Исламское право - История государства и права Германии - История государства и права зарубежных стран - История государства и права Р. Беларусь - История государства и права США - История политических и правовых учений - Криминалистика - Криминалистическая методика - Криминалистическая тактика - Криминалистическая техника - Криминальная сексология - Криминология - Международное право - Римское право - Сравнительное право - Сравнительное правоведение - Судебная медицина - Теория государства и права - Трудовое право зарубежных стран - Уголовное право зарубежных стран - Уголовный процесс зарубежных стран - Философия права - Юридическая конфликтология - Юридическая логика - Юридическая психология - Юридическая техника - Юридическая этика -