§ 4. Семья общинного права
Уголовно-правовая семья общинного права, географический ареал которой ограничен Дальним Востоком и Юго-Восточной Азией, объединяет несколько уголовно-правовых систем современного мира, существующих в странах с разными политическими и социально-экономическими укладами жизни.
Объединяет их, в свою очередь, особое понимание права, особое отношение к нему как к способу регулирования жизни общества, что проецируется на все отрасли права, в том числе и на уголовное.Такое особое понимание права имеет свои исторические корни. В течение веков на Дальнем Востоке и в Юго-Восточной Азии доминировал Китай, культура которого оказала влияние на соседние с ним государства. Понимание роли права в культуре китайского общества, обладало определенными особенностями[62].
Согласно представлениям китайского общества, сплавляющим в себе идеи конфуцианства, легизма и даосизма, человеческое и божественное, живое и мертвое образуют в своем единстве гармоничный универсум. Жизнь человека должна «вписываться» в этот гармоничный универсум. Для достижения этого человек должен вести себя «надлежащим образом», что позволит ему и окружающим достичь мира и взаимопонимания на различных уровнях социальных отношений. Правила «надлежащего образа» поведения в конфуцианской традиции именуются ли. Термин ли сложен не столько для перевода, сколько для понимания перевода: в нем заключены и ритуалы, и правила приличия, и моральные устои, и правила поведения. Как пишет В. М. Рыбаков, «ли можно переводить... словосочетанием «Моральные устои и обусловленное ими по-
ведение». В зависимости от контекста можно было бы пользоваться либо только первой частью этого комплексного термина (Моральные устои), либо — если речь идет не о подоплеке, не о стимулах, но именно об уже реализуемом поведении — всем этим блоком...»'.
Ли в китайском обществе различались в зависимости от семейного и социального статуса человека, ситуации, в которой он оказался.
«Правила «ли» тщательно обусловливали поведение каждого в конкретной ситуации, шла ли речь о взаимоотношениях между начальником и подчиненным, стариком или юношей, дворянином и простолюдином, между родственниками, друзьями или незнакомыми, между отцом и сыном, старшим и младшим братьями, мужем и женой»[63]. Идеальный человек добровольно следует ли, воспринимая их как должные установления, и это в общемировом масштабе способствует поддержанию гармонии мироздания, поскольку ли есть микрообразы неизменных законов функционирования неба, опрокинутые в мир[64]. Идея права в западном понимании (как правил, установленных государством и обеспечиваемых силой его принуждения) была, как следствие, не столько чужеродна китайскому обществу, сколько излишня: поскольку ли есть правила, существующие объективно и добровольно исполняемые, они не нуждаются в формальном закреплении и принуждении.Вместе с тем китайская философия вынужденно признавала несовершенство мира: наряду со следующими ли в обществе всегда находятся те, кто не соблюдает ли. Такое поведение признавалось аморальным и противоестественным; оно требовало противодействия со стороны общества. Концепция такого противодействия родилась в борьбе конфуцианства и легизма; это идея фа. Фа есть средство пресечения и устранения плохого, и если ли являются внегосударственными идеальными моделями поведения, то фа — продукт государственной власти, связанный с наказанием отступлений от ли. Существование фа неизбежно в силу несовершенства человеческой природы, и с ним необходимо мириться, поскольку в конечном итоге действие фа ведет к утверждению ли и исчезновению фа.
Это объясняет то, что древнее китайское право по преимуществу есть уголовное право. Первый полный памятник китайского права, дошедший до наших дней, кодекс Тан люй шу и династии Тан (618—907 гг.), составленный к 653 г., полностью посвящен наказуемости отступлений от ли. В. М. Рыбаков следующим образом характеризует философскую основу кодекса: «В Кодексе прямо указывается, что наказания были введены лишь с окончанием «золотого» века, когда мораль резко ослабела и возникла необходимость в насильственных сдерживающих факторах.
Однако целью использования этих факторов провозглашалось восстановление высокого морального уровня, при котором нужда в уголовных наказаниях отпадет. Главной непосредственной задачей применяемого уголовного закона являлось устранение флуктуаций из гармонично функционирующего триединого континуума Небо — Земля — Человек. Чем более высокое положение занимает индивидуум, тем больше его роль в этом функционировании, тем, следовательно, больше воздействуют на континуум в целом его индивидуальные действия. ...Проступки и преступления менее значительных персон... не влекли за собой столь глобальных последствий, он и они воздействовали на природу негативно. Следовательно, они должны были быть скомпенсированы наказанием, равным преступлению по силе воздействия на природу. Такое равенство являлось обязательным условием применения наказаний, поскольку в противном случае они не восстанавливали бы нарушенную преступлением гармонию, понимаемую как вселенская справедливость, а лишь еще сильнее вредили бы ей. Эта концепция явилась одной из существеннейших причин, обусловивших стремление танских юристов с максимальной тщательностью устанавливать соответствие наказаний не только разнообразным преступлениям, но и разнообразным обстоятельствам, при которых данные преступления могли совершать. Дотошность тогдашних правотворцев просто удивительна»'. Эта «дотошность», в свою очередь, есть следствие многообразия ли, и в Тан люй шу и встречается множество привязок наказания к характеру нарушения ли.В частности, немаловажное значение при определении меры наказания приобретало социальное положение человека: так, принадлежащие к привилегированным слоям могли рассчитывать на смягчение наказания, однако в ситуации, связанной с использованием служебного положения, последнее, напротив, отягчалось. В Тан люй шу и выделяются так назы-
ваемые «восемь причин для обсуждения» (цзюань 1, ст. 7), определяющие перечень тех лиц, приговор в отношении которых мог быть вынесен только императором на основе доклада советников.
К ним относились не только родственники правящей семьи, но и чиновники, при этом перечень был крайне расплывчат, позволяя относить к заслуживающим «восьми причин» представителей знати в целом как «достойных», «способных», «имеющих заслуги», «знатных» или «усердных» слуг императора.Влияло на определение меры наказания и семейное положение: совершение старшим преступления против младшего всего лишь преступает пределы возможного воспитания, тогда как противоположная ситуация есть прямой вызов обществу. Так, «милость отца и матери беспредельна, словно Великое Небо. Когда родственники... истребляют один другого (имеется в виду младшие старших. — Г. Е.), это предел зла и верх строптивости. Здесь разрываются и отбрасываются все человеческие принципы справедливости» (цзюань 1, ст. 6).
Раскаяние лица и возмещение им ущерба, восстановившее гармонию в обществе, исключало необходимость применения наказания; лишь в случае совершения особо тяжких посягательств, когда никакое раскаяние не компенсировало нанесенный мирозданию ущерб, требовалось вмешательство закона. В частности, в Тан люй шу и указывается, что прощается добровольно повинившийся в легком преступлении либо добровольно повинившийся в тяжком после раскрытия легкого (но лишь за тяжкое); однако не прощается тот, кто повинился после раскрытия преступления или после доноса на него кем-либо. И лишь в случае убийства или нанесения телесных повреждений, невозможности возвратить вещи, совершении развратных сношений и некоторых иных случаях добровольная явка с повинной не имеет значения (цзюань 5, ст. 37).
Тан люй шу и увязывает наказание и со способностями человека, ставя во главу угла не только характер совершенного поступка, но и личные способности совершившего его. В частности, малолетним, старикам или инвалидам наказание либо смягчалось, либо они вообще освобождались от ответственности (цзюань 4, ст. 30).
Кодекс Тан люй шу и надолго пережил и своих создателей, и династию Тан. В конце XIV в. правители династии Мин составили новое уголовное уложение (Да Мин люй), однако в основе его лежал кодекс династии Тан.
Последующие своды законов династии Цин также восприняли многое из Тан люй шу и. Преемственность законодательства обусловлена, какпредставляется, общей этико-правовой основой китайского уголовного законодательства, неизменной на протяжении столетий. Эта основа и есть идея общества в нашем понимании.
В силу этой идеи преступление ли как признанных правил поведения причиняет ущерб не столько отдельному индивиду, группе лиц; такое нарушение повреждает гармонию и незыблемость общества как отражения Неба. Поэтому подавление любых нарушений ли как угрожающих устоям общества есть прямая обязанность власти, и эту обязанность китайские правители свято исполняли на протяжении веков.
В самом кодексе Тан люй шу и его составители выделили «десять зол», сводящих на нет «морализующее влияние» и разрушающих упорядоченность общества (цзюань 1, ст. 6). К их числу они отнесли умысел восстания против правителя («если же кто-то осмеливается таить мятежные чувства и намерен дать волю строптивому сердцу, тот вожделеет восстать против Небесного Постоянства и пойти наперекор принципам человеческой справедливости»), умысел разрушить императорский дворец, святилища и гробницы («есть люди, которые, провинившись перед небом и не зная удержу и предела, дают в мыслях волю злобе»), умысел измены, убийство, умысел убийства или побои старших в семье («милость отца и матери беспредельна, словно Великое Небо. Когда родственники... истребляют один другого, это предел зла и верх строптивости. Здесь разрываются и отбрасываются все человеческие принципы справедливости»), убийство трех человек в одной семье, ненасильственное посягательство в разной форме на особу императора или его вещи, сыновняя непочтительность (оскорбления старших, несоблюдение по ним траура и т. п.), вражда по отношению к родственникам и старшим, убийство начальника и несоблюдение траура по мужу (эти действия объединены понятием «нарушения долга»), развратные сношения с близкими (когда [мужчины и женщины] ведут себя, как птицы и звери, и заводят любовников и любовниц прямо в доме, основанные на Моральных устоях Ли каноны [поведения] приходят в беспорядок и хаос»).
И хотя преступления «десяти зол» не обязательно влекли смертную казнь, их наказание, тем не менее, не могло быть погашено ни привилегиями, ни прощением, поскольку посягали они на те социальные в основе своей ценности, которые были священны для китайцев.В.XX в. китайский уклад жизни претерпел серьезные изменения, однако столетиями складывавшиеся идеи не только пережили потрясения восстаний и войн, гонений «культурной революции», но и удачно вписались в современное уголовное право Китая. В нем по-прежнему незримо присутствует идея общества, объединяющая конфуцианские идеи ли с идеологией социализма с китайской спецификой. По словам Э. 3. Имамова, «современное право КНР представляется как сложный по содержанию, объективно обусловленный масштаб свободы. Оно выражается, во-первых, через систему глубоко укоренившихся в сознании народа традиционалистских представлений должного поведения, поддерживаемую силой моральной ответственности перед обществом, и, во-вторых, через систему современных общеобязательных формально-определенных норм, выступающих в качестве государственно-властного критерия правомерного и неправомерного поведения, поддерживаемую силой государственного принуждения»[65]. Современное китайское уголовное право рассматривается как крайняя мера в установлении порядка в обществе; из этого следует задача защиты посредством наказания преимущественно интересов общества и государства, что выражается в акцентированное™ уголовного права на преступлениях против государства и общества, охране им правовых благ, которые признаются принадлежащими не столько кон- кретаому индивиду сколько обществу в целом. Как отмечает Н. X. Ахметшин, «тысячелетиями государство в этой стране (Китае. — Г. Е.) добивалось от населения полного и беспрекословного послушания. ...Неизменным был курс правителей на суровое преследование тех, кто своими действиями создавал угрозу устоям общества или его безопасности»[66]. Эта многовековая идеология преступления и наказания удачно сочетается с социально-экономическим строем современного Китая, где в ст. 1 УК КНР 1979 г. (в ред. 1997 г.) указывается на цель «защиты народа в соответствии с Конституцией», а в ст. 2 на первом месте стоит цель «защиты государственной безопасности, демократической диктатуры народа и социалистического строя, охраны государственной и коллективной собственности трудящихся масс» и лишь затем упоминается о защите «прав лично- сги»[67].
Текст китайского Уголовного кодекса во многих случаях декларативен и абстрактен, и это оправдывается необходимостью гибкого применения закона, учитывающего особенности ситуации. В особенности это присуще преступлениям против государства, общества и экономики, где излишняя детализа- ция могла бы повредить охране соответствующих благ. (Такой подход близок мысли Конфуция, полагавшего необходимым держать уголовные законы скрытыми от населения, поскольку народ, осведомленный с запретами, научится избегать их и станет неуправляемым.) Так, согласно ст. 102 УК наказывается «сговор с иностранным государством в ущерб суверенитету, территориальной целостности и безопасности...»; ст. 103 УК устанавливает ответственность за совершение тяжких преступлений «по организации, планированию, осуществлению раскола страны, нарушению ее единства»; ст. 167 УК карает полную безответственность, проявленную при подписании, реализации контракта лицами, непосредственно ответственными за управление государственной компанией, предприятием, непроизводственной единицей, и повлекшую их обман. В Особенной части Уголовного кодекса много оценочных признаков (например, «серьезный инцидент», «тяжкие последствия», «крупный ущерб», «отягчающий обстоятельства»); во многих статьях диспозиция звучит как «незаконные» действия того или иного рода. Редакция Уголовного кодекса 1997 г. детализировала многие положения, однако до конкретики целому ряду норм закона еще далеко. Суровостью отличаются и санкции за преступления против государства, общества и экономики, и практика применения уголовного закона свидетельствует о достаточно жесткой карательной политике китайских властей в этой области.
Среди населения до сегодняшнего дня бытуют привычные традиционалистские представления о должном и недолжном, в основе которых лежит стремление достичь гармонии в общественной жизни. Так, Э. 3. Имамов приводит пример убийства отцом сына за недостойное поведение последнего. Арестованный за убийство, отец был изумлен: разве его действия не принесли пользу обществу, избавив его от неисправимого хулигана?![68] Явка с повинной представляет собой «сознательное стремление реализовать свое право покончить с плохим поведением и установить мир и порядок между личностью и государством, гармонию в обществе»[69]. (Еще в Тан люй шу и говорилось, что «ошибиться и не исправить — вот что такое ошибка. Ныне тот, кто оказался способен исправить ошибку и прийти, чтобы повиниться в своем преступлении, всегда должен получить прощение» (цзюань 5, ст. 37).)
Идея общества легла в основу уголовного права смежных с Китаем и образующих на сегодня уголовно-правовую семью общинного права государств и прежде всего Японии.
Как и китайское, японское общество сдержанно относилось к праву и стремилось регулировать жизнь социума с помощью комплекса норм, «которые исходили скорее из соображения приличия и регулировали поведение индивидов в отношениях друг с другом во всех случаях жизни. Эти нормы поведения, схожие с китайскими правилами, назывались гири. Были гири отца и сына, мужа и жены, дяди и племянника, братьев между собой, а вне семьи — гири собственника и фермера, заимодавца и должника, торговца и его клиента, хозяина и служащего, старшего служащего и его подчиненного и т. д.»[70]. Общество управлялось на основе гири, исполнение которых было моральным долгом каждого; соответственно, к наказанию прибегали в случае вопиющего неподчинения признанным правилам поведения. В отличие от китайских взглядов, тем не менее, японцы всегда уважительно относились к праву как к своду правил, предписывающих моральное поведение.
В 701 г. появился первый японский свод уголовных законов, известный как Тайхо Рицу. Составленный под влиянием кодекса Тан люй шу и, этот свод содержал по преимуществу уголовно-правовые установления. «Для этого акта характерно отнесение к тяжким преступлениям прежде всего посягательств на государство и на родственников по восходящей линии, установление в некоторых случаях института солидарной ответственности, смягчение наказания для привилегированных лиц»[71]. Своды уголовных законов последующих эпох основываются в целом на идеях кодекса Тайхо Рицу, объявляя наиболее опасными посягательствами преступления против политического строя и сложившихся социальных и семейных отношений (например, кодекс Куджиката Осадамэгаки 1742 г.).
Эпоха Мэйдзи привела к вестернизации японского уголовного законодательства. В 1880 г. появляется уголовный кодекс, составленный французским юристом Г. Буассонадом на основе наполеоновского УК 1810 г. В 1907 г. принимается новый кодекс, на этот раз испытавший влияние уже немецкого уголовного законодательства; этот кодекс с многочисленными изменениями, создавшими, по сути, новый текст (особенно последовавшими после Второй мировой войны и в 1995 г.), действует сегодня.
Тем не менее, несмотря на европеизированное по форме и содержанию законодательство, в основе японского уголовного права может быть прослежена идея общества. Обусловлено это относительной устойчивостью культуры японского общества. До сегодняшнего дня отношения в социуме строятся на основе копирования на более высоком уровне (т. е. уровне общины, фирмы, государства) отношений, складывающихся в семье, и при таком подходе на первое место выступают неписаные правила поведения. Нарушающий их прежде всего опозорен в глазах окружающих и может подлежать уголовному наказанию, считаясь посягнувшим на сложившийся уклад жизни. Право приводится в действие только тогда, когда иные средства разрешения конфликта исчерпаны, когда необходимо восстановить порядок в обществе; в японском обществе право исторически ассоциировалось почти исключительно с уголовным правом, а правовые процедуры рассматривались как «действенные средства поддержания порядка в обществе и ничего более»[72]. В понимании обывателей «право все еще связывается со страданием и наказанием и все еще понимается по преимуществу как инструмент, с помощью которого Государство навязывает свою волю. Наказания в... ранних кодексах были... всегда увечащими, подчас варварски жестокими. Что-то из этой неприглядной картины выжило во взглядах обывателей, которые рассматривают право и юристов как преимущественно связанных с уголовным правом»[73].
Текст действующего японского уголовного кодекса абстрактен, что допускает свободу судейского усмотрения и позволяет гибко, с учетом интересов общественной справедливости применять закон как мягко, так и сурово. В этой же связи Рене Давид подмечал, что «индивидуализм никогда не имел крепких корней в Японии. ...Произвол полиции вызывает мало протестов... она всегда и любыми способами находит виновного в случае совершения преступления»[74]. В плане наказания в японском обществе доминирует идея возмездия и восстанавливающего гармонию символического равенства наказания причиненному вреду: так, в отношении совершившего два убийства в случае избрания меры наказания в виде смертной казни должны быть вынесены два смертных приговора.
Традиционный уклад жизни, сформировавшийся на протяжении столетий, препятствует восприятию японским обществом западной концепции права, создавая условия для сохранения на уровне правовой идеологии и правоприменения идеи общества в основе уголовного права.