Хозяйственная специализация и проблемы этногенеза

В длительной истории становления армянского этноса и государства выде­ляются две культурные традиции - исходно земледельческая и исходно ското­водческая, носителями которых, возможно, были этнически разнородные груп­пы.

Земледелие в речных долинах Армении возникло вокруг стационарных по­селений не позднее V тысячелетия до н.э. в эпоху керамического неолита и эне­олита не без влияния более прогрессивных земледельческих культур «Плодо­родного полумесяца». Земледельческая культура КУАК эпохи ранней бронзы развивается с середины IV тысячелетия на базе местных земледельческих тра­диций. Резко возрастает число поселений и, очевидно, численность населения. Сначала они прогрессируют в долинах рек, затем осваиваются новые экологи­ческие ниши: поселения распространяются в предгорья и на низкогорные пла­то. С середины Ш тысячелетия существенным в развитии заключительной фа­зы КУАК становится фактор обороны, и новые поселения строятся в труднодо­ступных местах и укрепляются. С этого времени фактор обороны присутствует в развитии всех культур региона.

Во второй половине III тысячелетия, на рубеже ранней и средней брон­зы, количество земледельческих поселений заметно уменьшается, хотя они продолжают существовать в традиционных экологических нишах. Сокраща­ется и скорость накопления культурных слоёв на поселениях, что свидетель­ствует о менее оживлённой жизни, т.е. сокращении численности населения. Наряду с рядом культурных новшеств (например, более многочисленных и разнообразных бронзовых изделий, изготавливаемых теперь в основном из оловянной бронзы с использованием более высоконикелистой медной руды) планировка и керамика поселений демонстрирует преемственность от КУАК: господствует грубая «кухонная» и чернолощёная посуда при миниму­ме нововведений в орнаменте последней и появлении редких образцов рас­писной керамики.

Материалы К.Х. Кушнарёвой [1993] по поселению Узерлик-Тепе показыва­ют, что земледелие остается важной отраслью хозяйства. Возделываются пше­ница (твёрдая, мягкая и карликовая), плёнчатый и голозерный ячмень, просо, бобовые, масличные и виноград. Вместе с тем возрастает роль скотоводства (вероятно, отгонного), о чём свидетельствуют многочисленные кости крупного (52,3%) и мелкого (31,4%) рогатого скота, свиньи (11,5%), лошади (4,2%) и соба­ки (0,6%). На поселении найдены фрагмент маслобойки, костяные орудия для обработки шкур, утеплённые зимние ямы для ягнят, гребень для прибивания ут­ка на примитивном ткацком станке.

Наряду с этой исходно земледельческой традицией на территории Армении в то же время распространялись исходно скотоводческие культуры. Древней­шая из них, относящаяся к энеолиту и датируемая концом V - началом IV тыся­челетий до н.э., представлена петроглифами в горах южнее Севана, особенно на Сюникском нагорье, которые демонстрируют занятие скотоводством и охотой при отсутствии каких-либо признаков земледелия. Наряду с изображениями ро­гатого скота в сопровождении пастуха и собаки, а также запряжённых волами двуосных повозок со сплошными колесами, присутствуют редкие изображения лошадей, всадников на лошадях и повозок на колесах со спицами (см. рис. 90). Это придавало создателям петроглифов, вероятно, не строившим стационарных поселений, высокую мобильность.

Следующая волна широкого распространения скотоводства в Центральном Закавказье приходится на эпоху средней бронзы. Об этом свидетельствует и резкое преобладание могильников над поселениями на фоне отмеченного со­кращения числа последних, и тот факт, что в могилы рядом с покойниками ук­ладывались части туш жертвенных животных. Такое преобладание ярче сказа­лось на севере прежнёго ареала КУАК, тогда как на юге (в области кизыл-ванк- ской культуры) оно не столь заметно.

Проще всего было бы предположить, что интенсивное развитие скотовод­ства связано с хозяйственной переориентацией местного населения в изменив­шихся климатических условиях (см.

Тем не менее социальное и последовавшее за ним имущественное расслое­ние коснулось рядовых общинников. Стало необходимым пасти скот и обраба­тывать продукты скотоводства, принадлежавшие знати. Возникли новые посе­ления (например, в Алазанской долине) с преимущественно или исключительно скотоводческой ориентацией хозяйства. Так, в поселении Илто на выходе ■ р. Ил- то из Иорского ущелья кости домашних животных являются основными «куль­турными» отходами, причём среди них присутствует крупный (55,4%) и мелкий (13,3%) рогатый скот и свиньи (31,3%), что отчасти совпадает и с современной специализацией животноводства [Кушнарева, 1993]. Если прежде ремесло было более или менее стандартным, ориентируясь на равноправных членов общины, то теперь появилась потребность в изготовлении (за вознаграждение или по принуждению) более изощрённой продукции, ориентированной на вкусы знати, что способствовало развитию ремесел и относительному возрастанию числа ре­месленников.

Социальное расслоение достигло максимума в «цветущую» стадию ТК. О нём можно судить по невиданным до того размерам (и соответственно трудо­ёмкости изготовления) и богатству курганов вождей племён и племенных сою­зов, выделившихся в скотоводческой среде. С появлением лчашен-мецаморской культуры связан некоторый «откат» в степени социальной расслоенности обще­ства.

Она сохраняется в горных районах и позднее, до эпохи урартских завоева­ний. Так, согласно одной из надписей урартского царя Аргишти I, в результате похода в страну Эриахи он угнал оттуда «1104 коня, 35015 голов крупного и 100...1829 (101829 ?) голов мелкого рогатого скота», а через 10-20 лет царь Сар- дури II после двух походов в ту же Эриахи угнал соответственно 412и 1613 ко­ней, 6665 и 16529 голов крупного рогатого скота, 25375 и 37685 голов мелкого рогатого скота [Меликишвили, 1960]. Получается, что всего за столь неболь­шой срок было угнано более 3100 лошадей, более 58 тыс. голов крупного и 160 тыс. голов мелкого рогатого скота. По расчётам Б.Б. Пиотровского [1959] эти величины ещё больше. Учитывая, что понятие «страна» примерно соответ­ствовало по размерам административному району бывшей Армянской ССР, ин­тенсивность и продуктивность скотоводства были очень высокими.

Вместе с тем, распространившись в Араратскую долину, носители лчашен- мецаморской культуры усвоили от местного населения и развили навыки эффе­ктивного земледелия и разнообразных ремёсел. Распространение культуры, ве­роятно, сопровождалось ростом населения. На это может указывать рост числа

захоронений в некрополе Хорома на северном склоне Арагаца, где с середины XV в. оно возрастает на порядок [Аветисян, Бадалян, 1996].

Этническую и языковую принадлежность упомянутых культур можно обсу­ждать сугубо гипотетически, за исключением урартской культуры, определён­но восходящей к урартской ветви хуррито-урартской языковой группы. Г. Виль­хельм [1992] рассматривал урартский язык как родственный хурритскому, но отделившийся от него ещё в III тыс. до н.э., а И.М. Дьяконов [1995(a)] считал его поздним диалектом хурритского.

Говоря об этнической принадлежности той или иной культуры, мы, вслед за И.М.

Выше отмечалось, что на поздней стадии (вторая половина III тыс. до н.э.) КУАК распространилась в Восточную Анатолию, а влияние КУАК достигло Сирии и Палестины, где развивалась родственная ей кирбет-керакская культу­ра. В то же время КУАК проникла в Иранский Азербайджан, а влияние её ощу­щалось и в более южных районах Ирана. Именно в это время, т.е. в годы прав­ления Саргона Аккадского (около 2371-2316 гг. до н.э. по «высокой хроноло­гии») и его преемников месопотамские источники сообщают о войнах с некими северными и северо-восточными соседями, где, судя по некоторым приводимым именам и словам, говорили по-хурритски [Вильхельм, 1992].

Под натиском пришедших из Северо-Западного Загроса кутиев Аккадское царство пало примерно в 2200 г. до н.э., и кутии заняли часть Вавилонии. На раз­валинах Аккада по его северной периферии возникло первое известное по исто­рическим документам хурритское государство Уркеш, правитель которого с ти­пичным древнехурритским именем Аталь-шен (или Ари-шен) правил где-то в конце периода кутиев или в первые десятилетия III династии Ура [Вильхельм, 1992], т.е. около 2100 г. Это царство занимало обширную территорию от бас­сейна Хабура на западе до р. Диялы на востоке и простиралось на север по мень­шей мере до оз. Ван.

Позднее, в эпоху средней бронзы, на месте Уркеша и в соседних областях возник ряд других хурритских государств, среди которых наибольшую извест­ность приобрело царство Митанни.

Хурритский язык обнаруживает существенное сходство с современными во­сточно-кавказскими языками и образует единую с ними языковую семью [Дья­конов, 1968, 1995(a)]. И.М. Дьяконов выявил у этих языков более 100 общих корней и предложил закрепить за ними название «алародии» по имени, исполь­зованному Геродотом [1999; III: 94; VII: 79] для обозначения одного из кавказ­ских народов, обитавших на Армянском нагорье, возможно, урартов. К той же языковой семье И.М. Дьяконов предположительно отнёс кутиев.

Оценивая языковую принадлежность раннебронзовых культур Кавказа, И.М. Дьяконов справедливо счёл необходимым исключить из числа абориген­

ных индоевропейские и тюркские языки. Остаются языки западно-кавказской, картвельской (иберийской) и восточно-кавказской («алародийской») языковых семей. Что касается картвельских языков, то у них, по мнению И.М. Дьяконова [1995(a)], «в лексике - за исключением единичных заимствований - нет никаких схождений ни с северо-западно-кавказскими, ни с северо-восточно-кавказски­ми» (включая хурритский). Учитывая это обстоятельство и факт совмещения южной части ареала поздней КУАК с определённо хурритоязычной (по истори­ческим источникам) областью, следует согласиться с И.М. Дьяконовым [1968], полагавшим, вслед за Б.Л. Куфтиным, что КУАК (кроме, может быть, северо­западной части ареала своего распространения) принадлежала протохурритам.

Можно допустить также, что зарождение земледелия в энеолите произош­ло ещё на базе кавказской языковой общности до её разделения на западную и восточную ветви. Хурритоязычной была, по-видимому, и часть обитателей сре­днебронзовых поселений, по крайней мере в пределах Армении и соседних рай­онов Азербайджана, продолжавших в изменившихся условиях земледельческую традицию КУАК. В это же время обитатели западного побережья Кавказа унаследованно развивали иную культурную традицию, приведшую в конечном счёте к современным народам западно-кавказской языковой семьи.

Приведённые соображения ставят вопрос о локализации носителей карт­вельского языка, исходного для грузинской языковой семьи. В.В. Иванов [1990] отмечает следы его древних контактов с некоторыми индоевропейскими и кав­казскими языками. Для объяснения таких контактов весьма перспективным представляется подход П.М. Долуханова [1990], согласно которому КУАК мог­ла быть полиэтнической, что типично для эпох, благоприятных для развития производящей экономики. Распад этой культурной общности в условиях ариди- зации климата привёл к этническому размежеванию.

По мнению И.М. Дьяконова [1995(a)], это «ставит конкретную задачу перед археологами: выделить из недифференцированной КУАК, а также среди куль­тур средней бронзы памятники, увязываемые именно с грузинской семьей язы­ков. Как пока представляется, соответствующие памятники надо искать прежде всего в Западной Грузии... Не исключено, что здесь был первоначальный сило­вой центр, откуда грузиноязычные племена широко распространились в конце эпохи бронзы и в железном веке». •

Аборигенные хурритоязычные обитатели Армении и соседних регионов ис­пытывали инъекции инородных этносов и культур преимущественно скотовод­ческой ориентации. Первой такой инъекцией были энеолитические скотоводы и охотники, создавшие II генерацию петроглифов на Сюнике и других нагорьях к югу от Севана. Судя по оставленным наскальным рисункам, они пользовались повозками, в том числе одноосными и на колесах со спицами. Если изображён­ные двуосные повозки на сплошных колёсах запряжены волами, то одноосные повозки на колёсах со спицами запряжены эквидами (ослами или лошадьми). Есть и отдельные от повозок изображения лошадей, в том числе и оседланных (см. рис. 90). Поскольку следы одомашенной лошади присутствуют в скотовод­ческих культурах IV тысячелетия до н.э. Северного Причерноморья, а прируче­ние лошади могло произойти там ещё в V тысячелетии (см. раздел 1.3.6), мож­но сугубо предположительно посчитать создателей петроглифов связанными с этими скотоводческими культурами.

Для установления прародины или, по крайней мере, путей миграции созда­телей петроглифов Сюника важен видовой состав изображённых ими живот­ных. Преобладают изображения козлов, среди которых идентифицированы Capra aegagrus (безоаровый козёл) и Capra caucasica (кубанский тур). Многочис­

ленны изображения различных собак и кавказского оленя (подвид благородно­го оленя Carvus elaphus). Идентифицированы также кабан, осёл, лошадь, муф­лон (?), лось (?), лев, леопард (?), гепард, шакал, волк, гиена, медведь, змеи.

В этом списке присутствуют дикие животные, ныне не обитающие на высо­когорном Сюнике и, по-видимому, не обитавшие там и несколько тысячелетий назад (лев, леопард, гиена, лось, благородный олень). Но некоторые из них мог­ли обитать по-соседству. Так, вблизи Севана, в залесенных долинах низкогорий, жил благородный олень, а лев ещё несколько столетий назад обитал в плавнях Аракса (как и гиена, населявшая более широкие площади). Сказанное относит­ся и к петроглифам высокогорного Гегама и Варцениса, где помимо льва и бла­городного оленя встречены изображения фламинго и пеликана, которые могли жить на Севане при более тёплом климате. Что же касается лося, то его авто­ры наскальных рисунков могли встретить только в более северных районах - не ближе Большого Кавказа или Предкавказья, что делает миграцию создателей петроглифов с севера вполне вероятной (особенно, если учесть ту особую роль, которая отводилась лосю в первобытных культурах более северных племён [Рыбаков, 2002]).

Сокращение количества земледельческих поселений и интенсивное разви­тие скотоводства на Южном Кавказе в эпоху средней бронзы лишь отчасти можно связать с миграцией хурритоязычного населения на юг, где в это время формируются первые хурритские государства, и объяснить рассмотренными выше изменениями климатических условий. Именно в это время на террито­рии Армении и, прежде всего, в её горных районах широкое распространение приобретают культуры, характеризуемые возведением курганов и мегалити­ческих сооружений. Их принято связывать с миграцией полукочевых индоев­ропейских племен преимущественно скотоводческой ориентации. Поэтому здесь уместно сделать отступление и обратиться к проблеме происхождения индоевропейцев и тех полукочевых скотоводческих племен, которые могли к ним принадлежать.

Согласно лингвистическим исследованиям, древнейшие индоевропейцы имели производящую экономику, и их языковое единство, сформировавшееся в раннем голоцене, распалось примерно на границе V и IV тысячелетий до н.э. Все исследователи помещают прародину индоевропейцев в Циркумпонтиче- ской области, но в разных её частях.

Т.В. Гамгрелидзе и В.В. Иванов [1984] считали прародиной индоевропейцев Переднюю Азию, мотивируя это следами языковых контактов в древнейших индоевропейских, кавказских и картвельском языках. В таком случае индоевро­пейские племена могли мигрировать в Армению с юга и запада. Именно так, ве­роятно, проникло сюда земледелие. Многочисленны следы и более поздних культурных инъекций. Так, в эпоху средней бронзы оттуда, по-видимому, при­шли традиция расписной керамики и ряд новшеств в металлургии (оловянная бронза и использование высоконикелистой медной руды) и металлообработке, в частности, изготовлении оружия и ювелирных изделий. Некоторые такие из­делия определённо считаются импортными, хотя лучшие образцы ювелирного мастерства, вероятно, были изготовлены на месте [Кушнарёва, 1993]. Близкого мнения придерживается С.А. Григорьев [1999], помещающий прародину индо­европейцев в район Армянского нагорья и Верхней Месопотамии и допускаю­щий их весьма ранние миграции оттуда.

Однако концепция переднеазиатской прародины индоевропейцев встре­тила ряд возражений, одно из которых сводится к тому, что Т.П. Гамгрелид­зе и В.В. Иванов признавали войну важнейшим занятием древних индоевро­

пейцев, а в раннеземледельческих обществах Передней Азии и Ближнего Во­стока захоронения с оружием появляются лишь в III тысячелетии до н.э. [Алекшин, 1990].

По мнению И.М. Дьяконова [1982], индоевропейская общность сформиро­валась скорее всего между Балканами и Карпатами (на Среднем Дунае) в ре­зультате взаимодействия древнейших земледельцев, проникших туда в конеч­ном счёте из Передней Азии, с аборигенным населением в процессе его приоб­щения к производящему хозяйству. Этот процесс (и индоевропейский язык?) быстро охватили обширные пространства Европы, проявившись в культуре ли­нейно-ленточной керамики и её северочерноморских аналогов конца VI-V ты­сячелетий (см. раздел 1.3). По существу, мнение И.М. Дьяконова, к которому мы присоединяемся, не отрицает участия переднеазиатских племён в сложении индоевропейской языковой общности. Отличие от доводов Т.П. Гамгрелидзе и В.В. Иванова заключается лишь в ■ том, на какой стадии их взаимодействия с аборигенами Европы эта общность сложилась.

Вершинами земледельческих обществ Юго-Восточной Европы были близ­кие в своей основе энеолитические культуры - накольчатая, лендельская и ку- кутени-трипольская, зародившиеся в конце V - начале IV тысячелетий и успеш­но развивавшиеся до середины III тысячелетия до н.э. Среди них кукутени-три- польская культура оставила в мелкой пластике и декоре керамики наибольшее количество материалов для суждений о религиозно-космических воззрениях её создателей. Эти материалы доказывают их индоевропейское происхождение [Даниленко, 1974; Рыбаков, 2002]. Вместе с тем Б.А. Рыбаков показывает, что существенные элементы религиозно-космических воззрений трипольцев восхо­дят к культуре линейно-ленточной керамики.

По соседству с трипольскими земледельцами во второй половине IV тыся­челетия на степных пространствах складываются мегалитическо-курганные культуры полукочевых скотоводов - нижнемихайловская, среднестоговская, хвалынская и другие, к кругу которых, по мнению Л. С. Клейна [1990], могла принадлежать и новосвободненская культура Северного Кавказа, наслоившая­ся на майкопскую культуру, которую связывают с западно-кавказской языко­вой общностью. На рубеже IV и III тысячелетий этот круг пополняют Новода­ниловская культура, сформировавшаяся в Приднепровье на базе среднестогов- ской, и репинская культура Дона и Поволжья. В первой половине III тысячеле­тия представители этих и родственных им культур создали на обширных про­странствах степей вплоть до Северного Предкавказья культурную общность, характеризовавшуюся курганами, мегалитическими чертами погребений (гроб­ницы в виде дольменов и каменных ящиков, кромлехи) и присутствием чёрно­лощёной керамики [Клейн, 1990].

Как считают многие исследователи, создатели перечисленных культур при­надлежали протоарийской ветви индоевропейской семьи, к которой относятся предки индоиранцев, греков и, вероятно, армян. К этой же группе племён мог­ли принадлежать предки хеттов, раньше других от неё отколовшиеся. Б.А. Ры­баков [2002] показал культурное влияние, которое оказала на этих полукоче­вых скотоводов трипольская культура. Он выявил смысловые аналогии между росписью трипольских сосудов и гимнами Ригведы в трёхчленной картине Ми­ра (верхнее небо с запасами воды, воздушное пространство со светилами и зем- ля=почва), образе богини - Прародительницы Мира (Адити Ригведы), образах божества водной стихии, подобного Варуне (Урану) и, возможно, первого чело­века-титана (Пуруши-Митры), хотя последний сюжет обнаружен и на поли­хромной энеолитической (V-IV тыс. до н.э.) керамике Ирана.

Принципиальное значение для эволюции скотоводческой ветви индоевро­пейцев имела доместикация лошади (см. раздел 1.3.6). В среднестоговской куль­туре второй половины IV - начала III тысячелетий до н.э. выявлена коневодче­ская направленность. Тогда же в степях от Дуная до Волги распространился культ конеголовых скипетров как символов власти, свидетельствующий вместе с тем о появлении всадничества. На западе степного ареала, в Причерноморье, скипетров больше и они реалистичнее, чем на востоке, что может указывать на причерноморское происхождение культа [Клейн, 1990]. Центром его распро­странения считают Новоданиловскую культуру.

Однако, как справедливо отмечает С. Межлумян [1992] на опыте археозоо- логии, столь развитые формы использования домашней лошади могли сложить­ся лишь в течение многих веков, и начало доместикации следует отодвигать, по крайней мере, на тысячу лет. Возможно, оно происходило в недрах предшество­вавших среднестоговской сурско-днепровской и днепро-донецкой культур V - первой половины IV тысячелетий в процессе усиления их животноводческой ориентации. Предпосылкой для доместикации лошади было распространение в причерноморских степях её диких предков.

Маловероятной представляется доместикация лошади в Передней Азии, поскольку горные районы мало пригодны для обитания её диких предков. Их следы там не обнаружены. В Двуречье лошадь была известна в III и даже IV тысячелетиях до н.э. [Дьяконов, 1968], но, по мнению Г.М. Бонгард-Левина и Э.А. Грантовского [1983], возможно, ещё не была одомашнена и служила лишь предметом охоты. Показательно, что она не упоминается среди домаш­них животных в законах Хаммурапи XVIII в. Но в начале II тысячелетия ездо­вая лошадь уже используется в Месопотамии, будучи редким и дорогим жи­вотным. Согласно одному из документов архива Мари её цена в XIX-XVIII вв. составляла 2,5 кг серебра, что эквивалентно цене пяти-шести рабов или 10 га земли [Дьяконов, 1968; Мунчаев, 1973]. Основным транспортным средством оставался осёл. Вместе с тем к самому концу III тысячелетия относятся первые свидетельства появления в Месопотамии лёгкой одноосной боевой колесницы на конном ходу [Дьяконов, 1968]. Весьма вероятно, что она была заимствова­на у хеттов, предки которых, возможно, были её создателями [Заблоцка, 1989].

В связи с этим особое значение приобретают изображения лошади, всадни­ков и двухколёсных повозок на колёсах со спицами на энеолитических петрог­лифах Сюника (конец V - начало IV тысячелетий до н.э.) и одновозрастных им или более поздних петроглифах Гегамского нагорья. Согласно данным С. Меж­лумян [1992], в немногочисленных памятниках неолита Армении кости эквидов составляют не более 3 %общего числа костей животных; все они являются пи­щевыми отходами и не могут считаться принадлежавшими домашней лошади. Однако в энеолите доля костей лошади возрастает до 7-9 % и среди них появля­ются хорошо сохранившиеся фрагменты. Учитывая приведённые выше доводы в пользу северных связей создателей сюникских петроглифов, можно допус­тить, что они принадлежали к протохеттским племенам, ранее других отколов­шимся от индоевропейского единства. Первые признаки их появления в Анато­лии датируются концом IV - началом III тысячелетий [Грозный, 1938].

В III тысячелетии до н.э., ещё до распада степной культурной и языковой общности, в Закавказье начинают проникать и другие восходящие к ней пле­мена. Находки костей домашней лошади становятся обычными в Предкавка­зье и Закавказье [Бибикова, 1967; Мунчаев, 1973]. С этими миграциями, ве­роятно, неоднократными и охватывавшими весь бронзовый век, связано рас-

пространение на территории Армении курганов с кромлехами и мегалитиче­ских сооружений.

Один из древнейших документированных курганов был обнаружен вблизи Сюникского среднеголоценового лавового поля (см. раздел 4.2.1). Слой погре­бения содержит немногочисленные остатки угля и мелких фрагментов костей (что позволяет предположить обряд кремации), обломки примитивной лепной керамики и обсидиана. Согласно результатам радиоуглеродного датирования суглинка из этого слоя, он относится ко второй половине XXXVII - первой по­ловине XXXIV вв., т.е. соответствует ранней стадии КУАК, хотя может быть и древнёе времени погребения. Слой расположен непосредственно на необрабо­танной естественной поверхности и покрыт кучей камней высотой до 1 м, обра­млённой кромлехом диаметром около 9 м.

Материалов для сопоставления культуры горных скотоводов, к которой принадлежали создатели кургана, и земледельческой КУАК мало. Немногочис­ленная керамика КУАК обнаружена в памятниках по берегам Севана, хотя её характерных образцов здесь гораздо меньше, чем местной более примитивной посуды. Домашняя лошадь использовалась населением КУАК. С. Межлумян [1992] со ссылкой на Г. Арушяна сообщает о находке нижней челюсти лошади в куроараксских слоях Мохра-Блура, причём один из зубов сточен из-за непра­вильного применения узды. В районе Арагаца на керамике обнаружены два изображения лошади. Вместе с тем, по сведениям Р. Бадаляна, она оставалась для создателей КУАК сравнительно редким животным: на одном из обследо­ванных памятников среди 400 определённых костей животных лошади принад­лежала только одна. Но вносят ясности в проблему появления домашней лоша­ди данные с юго-западного побережья Севана. Здесь, в 1 км северо-западнее с. Норашен, все кости, обнаруженные нами в слое, содержащем вверху куро- араксскую керамику [Саядян, 1983], принадлежат, по определению Э.В. Вайген- гейм, дикой или домашней лошади, причём радиоуглеродный возраст этих кос­тей оказался неолитическим: 7860 ± 100 лет (ГИН-11665) [первая половина VII тысячелетия до н.э.].

Середина III тысячелетия до н.э. отмечена значительными переменами на юго-востоке Европы. Трипольская и сходные с ней раннеземледельческие куль­туры распадаются. Главенствующую роль приобретают культуры скотоводче­ской ориентации бронзового века с присущим им социальным расслоением, раз­витием всадничества и общей высокой мобильностью, отличающими, по мне­нию В.М. Массона [1999], военно-аристократический путь политогенеза. В ус­ловиях высокой мобильности племён и взаимодействия локальных культур про­исходит распад протоарийской языковой общности. Как одно из её обособлений возникает ямная культура, которую считают принадлежавшей предкам индо- ариев. Западнее развивается культура шаровых амфор. В XXIV-XXIII вв. в Гре­цию проникают прагреческие (ахейские) племена. Дальнейший распад индо­иранской общности приводит к обособлению в конце III тысячелетия катакомб­ной культуры (праиндоарийской) и в начале II тысячелетия синташтинской и от неё срубной культур (праиранских).

Произошедшие перемены затронули и территорию Армении. Здесь с сере­дины III тысячелетия до н.э., в СБВ и ПБВ - РЖВ, архитектура курганных по­гребений усложняется. Непременным атрибутом захоронений становятся по­гребальные камеры или, в ординарном варианте, каменные ящики (дольмены). Возле оз. Алагель непосредственно к югу от вулкана Порак (см. рис. 109) в об­рыве голоценового лавового потока нами обнаружены незасыпанные дольме­ны, но это, по-видимому, исключение. Чаще над погребальными камерами и

дольменами насыпаны кучи камней, и они окружены кромлехами. Кромлех мо­жет окружать несколько небольших куч с индивидуальными захоронениями. Иногда курганы с кромлехами окружены также менгирами.

Какая-либо преобладающая ориентировка погребальных сооружений не ус­танавливается, как и величина их углубления в грунт, которая никак не меняет архитектуры сооружений. Поэтому можно полагать, что она определялась ис­ключительно свойствами грунта. На каменистом грунте, например, лавовой по­верхности погребальные ящики и камеры не углублены вовсе. Известны колле­ктивные захоронения ( несколько маленьких курганов внутри одного кромлеха, несколько дольменов внутри одного кургана, а в ПБВ-РЖВ также неоднократ­ные захоронения в одну могилу.

Крупнейшие и особенно богатые находками курганы, свидетельствую­щие о значительном социально-имущественном расслоении и выделении пле­менной знати, относятся к ТК, ранняя беденская фаза которой датируется XXVI-XXII вв. до н.э., т.е. частично совпадает с заключительной фазой КУ- АК. Сделанные в этих курганах находки позволяют высказать достаточно конкретные предположения об этнической принадлежности правившей вер­хушки «цветущей» стадии ТК, которая, по мнению И.М. Дьяконова [1995(a)], «не вяжется с древними этносами, распространившимися на более южных территориях (и с их лингвистическими сородичами)». Так, карашамбский ку­бок по сюжету имеет индоевропейскую мифологическую основу [Арешян, 1988; Оганесян, 1988]. К тому же источнику, вероятно, восходят некоторые сюжеты расписной керамики, золотая чаша кироваканского кургана с изо­бражениями львов и фигурка льва из кургана Цнори, относящегося ещё к бе- денской стадии ТК.

Отмечалось, что выявленный в «царских» курганах «цветущей» стадии ТК обычай кремации покойников повторяет ритуал захоронения хеттских ца­рей, обычай помещения покойника или его праха на колесницу также мог быть заимствован из Передней Азии, а сами погребальные колесницы сход­ны с таковыми в царских гробницах III династии Ура. Следует иметь в виду, однако, что ритуал захоронения отражает основы религиозных воззрений эт­носа и потому едва ли может быть легко заимствован у инородного этноса, а предполагать хеттское происхождение погребённых в больших курганах ТК нет никаких оснований. Поэтому более вероятным кажется связать индоевро­пейские элементы в курганах ТК (по меньшей мере, её «цветущей» стадии) с тем, что вожди и знать, погребённые в этих курганах, принадлежали некоей группе носителей индоиранской ветви индоевропейских языков (возможно, её древнейшей дардо-кафирской подветви), родственной создателям синташ- тинско-срубно-андроновской культурной общности, которая распространи­лась в начале II тыс. до н.э. от Северного Причерноморья до Казахстана [Дья­конов, 1995(6)].

Показательно, что индоевропейские элементы выявлены лишь в материа­лах больших курганов правящей верхушки, тогда как погребальные обряды ря­довых, вероятно, хурритоязычных общинников, особенно многочисленных в Армении, были иными. Именно индоиранская правящая верхушка, происходив­шая из кочевой скотоводческой среды, способствовала скотоводческой пере­ориентации хозяйства средней бронзы Южного Кавказа.

В связи с индоиранским происхождением верхушки позднетриалетского об­щества стоит проблема «митаннийских ариев». Все цари Митанни XVI-XV вв. носили нехурритские тронные имена, а некоторые из них имеют индоарийскую (или, более обще, индоиранскую) этимологию [Вильхельм, 1992]. Г. Вильхельм

допускает, что на одной из фаз экспансии эти индоиранские элементы попали в хурритскую среду и, будучи ей ассимилированы, оставили в ней определённый культурный отпечаток. Он проявился позднее в известном договоре царя Ми- танни Куртивазза с хеттским царем Суппилулиумасом I (первая половина XIV в.), скреплённом в числе прочих именами четырёх индоарийских (дардо-ка- фирских?) богов, и в коневодческой терминологии хеттского учебника по тре­нировке коней, составленном около 1300 г. до н.э. [Дьяконов, 1995(6)].

Индоевропейскими по своему происхождению, вероятно, были и послетри- олетские скотоводческие культуры средней и поздней бронзы Присеванья и горных районов к юго-востоку от Севана (см. раздел 6.1.2). Лчашен-мецамор- ская культура в своем относительно раннем присеванском варианте, по-видимо­му, также была скотоводческой, и лишь в результате контактов с местным хур- ритоязычным населением долин произошли приобщение её носителей к земле­делию и прогресс ремёсел.

Отсутствие преемственности между поздней ТК и позднейшими культурами средней и поздней бронзы Армении свидетельствует об их этнической разно­родности. Вместе с тем прямая линия развития, связывающая эти культуры с древнеармянским этносом и государством, и отсутствие позднейшей подобной этнической инъекции дают основание рассматривать их создателей как носите­лей протоармянского языка, восходящего, как и язык верхушки ТК, в конечном счёте, к индоиранско-греко-армянской языковой общности, распавшейся в се­редине III тысячелетия до н.э. Именно носителей первично скотоводческих культур конца средней бронзы и ПБВ можно гипотетически идентифицировать с «народом Хайка», который, согласно Мовсесу Хоренаци [1990], появившись в Армении, обнаружил, что «до прихода коренного предка нашего Хайка во мно­гих местах нашей страны разбросанно жило небольшое число людей». Назва­ния «армяне» и «Армения» Мовсес Хоренаци связывает с именем Арама - одно­го из ранних правителей страны.

Ассимилировавшись в аборигенной хурритоязычной среде, пришельцы, слившиеся с более ранними индоевропейскими скотоводами, передали ей свой язык и в ПБВ создали единую лчашен-мецаморскую культуру. Последнее об­стоятельство способствовало тому, что походы урартийцев и завоевание ими большей части территории Армении вызывало ожесточённое сопротивление, проявившееся в разрушении большинства протоармянских поселений. Однако развитие культуры протоармянского населения на этом не прервалось. Его во­влечение в орбиту Урарту, стоявшего на более высокой стадии культурного развития, обогатило местное население более совершенными культурно-техно­логическими навыками и пополнило их язык, в котором И.М. Дьяконов [1967] отмечает много хуррито-урартских заимствований, частично восходящих ещё к доурартским временам.

Строительство урартских крепостей указывает на то, что на первых порах их гарнизоны были отчуждены от местного населения. Но в дальнейшем, осо­бенно после крушения царства Урарту, завоеватели, вероятно, слились с абори­генами. В эпоху Урарту территория Армении испытала и другие индоевропей­ские этнические инъекции. В конце VIII в. она подверглась нашествию кимме­рийцев и позднее скифов, проникших в Закавказье из Северного Причерномо­рья и Предкавказья. Урарту иногда использовало их как союзников. Примерно к тому же времени относятся демонстрируемые в Историческом музее Еревана топоры кельтского типа, принципиально отличные от урартских, но найденные на территории Армении почти в одновозрастных слоях, хотя и в разных место­нахождениях.

Таким образом, армянский этнос сложился в результате синтеза различных этнических групп, различавшихся уровнем культурного развития и хозяйствен­ной направленностью. Прежде всего, это изначальные создатели культур конца СБВ и ПБВ, бывшие, как нам представляется, исходными носителями протоар- мянского языка, аборигенное хурритоязычное население и родственные им по языку урартские завоеватели.

На сложение этноса на разных стадиях развития могли оказать влияние эт­нические инъекции, как с юга и юго-запада, сопровождая культурное воздейст­вие существовавших там более развитых обществ, так и с севера, откуда неод­нократно приходили этнические группы скотоводческой ориентации, принадле­жавшие к разным ветвям индоевропейской языковой семьи: предки хеттов (?) и индоиранцев, а позднее киммерийцы, скифы и, возможно, кельты. Такое сме­шение породило своеобразный антропологический тип, в котором сочетаются черты средиземноморской и северной ветвей европеоидов, причём элементы совмещения проступают уже на поздней стадии КУАК [Алексеев, Мкртчян, 1990].

Рассматривая развитие Армении с позиций культурогенеза, мы обнару­живаем в нём эпохи подъёма и спада. Интенсивное культурное строительст­во сопровождало становление раннего земледелия, приведшее к сложению КУАК. К середине III тыс. до н.э. в ней наметился такой характерный при­знак раннего комплексного общества [Renfrew, 1974; Массон, 1998, 1999], как иерархия поселений, хотя признаки существенного имущественного расслое­ния ещё отсутствуют. По-видимому, политогенез общества складывался по организационно-хозяйственному варианту. Но вскоре, уже с начала второй половины III тысячелетия возникла необходимость и в оборонной функции, обусловленной появлением воинственных соседей-скотоводов и проявившей­ся прежде всего в учёте защитных свойств ландшафта при закладке новых по­селений.

К концу III тысячелетия обнаруживаются признаки деградации общества, сопровождавшиеся возрастанием относительной роли скотоводства. Возможно, отчасти оно связано с оттоком аборигенного хурритоязычного населения к югу, где начали формироваться первые хурритские государства. Армения оказалась на периферии этого культурного ареала. Вместе с тем в Центральном Закавка­зье складывается новое комплексное общество военно-аристократического ти­па, достигшее высшего выражения в «цветущей» фазе ТК. Носителями его ор­ганизующего начала (chiefdom), вероятно, были индоиранские пришельцы. Они господствовали над аборигенным населением, в значительной мере сохраняв­шим прежний жизненный уклад.

Очередной культурный «откат» имел место в первой половине II тыс. до н.э. Он ознаменовался крушением ТК и появлением лчашен-мецаморской культу­ры, находившейся на первых порах на более низкой стадии развития. Однако общение её носителей с аборигенным населением и культурные воздействия с юга привели к подъёму культуры, быстро достигшей высокой стадии комплекс­ного общества. Урартское завоевание привело его на ещё более высокую сту­пень развития. Поражения Урарту, возможно, вызвали некоторый культурный «откат», который вскоре сменился новой фазой государственного строительст­ва, уже на протоармянской основе, приведшего к конечном счёте к возникнове­нию Древнеармянского государства.

6.2.