ФОНЕТИЧЕСКИЙ звуко-буквенный разбор слов онлайн
 <<
>>

Критерии, используемые в системной фонологии

Системная фонология в смысле Сепира или в смысле, представленном в § 4. 2, не соблюдает условий (32) и не основывается на принципе дополнительной дистрибуции или на каких-либо аналитических процедурах сегмента­ции и классификации[354].

Зато упорядоченный набор пра­вил, образующий фонологическую часть грамматики, разрабатывается с учетом синтаксических процессов — равно как синтаксическая часть грамматики строится так, чтобы обеспечить максимальную простоту и общность правил, превращающих полученные на выходе этой части цепочки в фонетическую транскрипцию.

Исследуя тот или иной язык, мы должны считать за­данной теорию порождающей грамматики, которая в абстрактной форме определяет строение грамматик и меру для их оценки. Чтобы выделить в описании этого языка системный фонологический уровень, мы должны пост­роить грамматику, имеющую наиболее высокую оценку и соответствующую исходным данным этого языка (см. § 1). К системному фонологическому уровню относятся все представления, которые встречаются в выводах, порождаемых нашей грамматикой, начиная с того мо­мента, когда в разворачиваемых цепочках уже отсутствуют все грамматические морфемы, кроме показателей стыка. Можно полагать, что процедуры, способные облегчить задачу выделения этого уровня представления, существу­ют, но до сих пор, насколько мне известно, они не сфор­мулированы в явном виде. Что же касается элементарных таксономических процедур, применяемых в современной структурной лингвистике, то маловероятно, что они могут привести к обнаружению этого уровня. Мне кажется, что в настоящее время самый перспективный путь к более со­вершенному описанию системного фонологического уров­ня и определяющих его критериев состоит в уточнении абстрактных требований к форме порождающих грамма­тик, меры их оценки и универсальных признаков, в тер­минах которых строятся фонетические матрицы, представ­ляющие исходные языковые данные.

В § 4.2 указывалось, что если грамматика стремится достичь уровня адекватности описания, правила в ее фоно­логической части должны быть упорядочены, и что допус­тимые выводы могут содержать много разных представ­лений — между уровнем системных фонологических пред­ставлений и уровнем системных фонетических представ­лений. Мы полагаем, что никакие из этих промежуточных представлений не образуют отдельного системного уров­ня. Верно это или нет — неизвестно. Однако в § 4.3 собран ряд фактов, которые показывают, что если в данной грам­матике допускается уровень представления, удовлетворя­ющий принятым в таксономической фонологии условиям, то в рамках этой грамматики невозможно сформулировать многие полезные обобщения, и поэтому такая грамматика не может обеспечить адекватности описания. Следователь­но, возникает вопрос, чем оправдывается допущение уров­ня таксономической фонологии в качестве реально суще­ствующего уровня языковой структуры.

4.5. Обоснование таксономической фонологии

Попытаемся выяснить, почему принято полагать, буд­то грамматика должна порождать такие представления (входящие в состав структурных характеристик высказы­ваний), которые удовлетворяют условиям (32). Другими словами, мы хотим знать, на чем основывается теория таксономической фонологии во всех ее современных раз­новидностях.

Многие лингвисты, по-видимому, стоят на позициях, вроде той, которую занимает Тводделл (1935). Возражая против «менталистского» подхода Сепира (т. е. фактически против стремления к адекватности описания и адекват­ности объяснения), он предлагает такой метод фонологи­ческого анализа, в пользу которого «можно предложить единственный довод», а именно следующий: «Эта про­цедура... содержит, как кажется, минимум того, что невозможно доказать. Исходя из набора непротиворе­чивых допущений и соглашений, необходимых для вся­кого научного, в том числе лингвистического исследова­ния, и пользуясь разумными эмпирическими обобще­ниями, мы можем применить строгие математические методы и вывести логически безупречное определение тех или иных единиц» (74).

Так, фонема — это «просто удоб­ный термин» (68). Доказывать ее «психологическую реаль­ность» (т. е. адекватность описания) не нужно, поскольку «такое доказательство представляет лишь известное удоб­ство для лингвистического исследования, но не является для него необходимым: в этом доказательстве резюмируется поведение носителей языка, а их поведение и без того доступно для исследователя, хотя и в менее концентри­рованном виде» (58). Таким образом, от лингвистических понятий или от лингвистических описаний требуется лишь непротиворечивость (consistency) и еще так называемая обратимость (convertibility; это значит, что любое описа­ние должно формулироваться в достаточно явном и отчет­ливом виде, чтобы его можно было перевести в какую- нибудь другую, столь же произвольную систему понятий); и кроме того, может потребоваться, в некотором смысле, простота (simplicity) и удобство (convenience).

Хэррис, по-видимому, отчасти стоит на аналогичных позициях (1951а, гл. I). Он определяет свои процедуры «просто как способы упорядочивать исходные данные». Единственное общее условие, которому эти процедуры должны удовлетворять,— условие взаимнооднозначности; оно не основывается на каких-либо внешних соображениях, а просто принимается по определению как специфическое свойство процедур. Процедуры должны «основываться на дистрибуции, давать всегда один и тот же результат и допускать эмпирическую проверку». Критерии выделения фонем приводятся только затем, чтобы «в явной форме указать, каким методом [упорядочения данных] мы пользуемся в каждом случае» (63). Таким образом, от лингвистической теории или от грамматического описания требуются только непротиворечивость и обратимость (а также удобство для определенных целей). Однако Хэррис указывает также, что «исследование приводит к форму­лировкам, позволяющим читателю строить, или предска­зывать, высказывания на данном языке» (372—373), то есть к порождающей грамматике. Это означает, что резуль­таты применения процедур могут проверяться на истин­ность/ложность; а это несовместимо ни с допущением, будто противоречащие друг другу процедуры, которые удовлетворяют условиям непротиворечивости и обрати­мости, в равной степени истинны, ни с ранее высказанным положением самого Хэрриса: «Основная цель...

[проце­дур]... состоит в получении компактного взаимнооднознач­ного представления для набора высказываний в корпусе» (366). Кроме того, процедуры, которые приводили бы к этому многообещающему и чрезвычайно важному резуль­тату, неизвестны. Противоречие высказываний, относя­щихся к тому, что Хоккетт назвал «метакритериями» (1955), показывает, насколько неоднозначно понимаются цели современной таксономической лингвистики. По­этому оценивать ее достижения в терминах ее собствен­ных понятий очень трудно.

Если в качестве метакритериев принимаются только непротиворечивость и обратимость, то лингвистическая теория может достичь лишь уровня адекватности наблю­дения. Такая теория не может претендовать на истин­ность; она не может противоречить фактам, но не может и подкрепляться фактами. Единственное логически право­мерное возражение против такой теории состоит в следую­щем: с точки зрения полного грамматического описания, включающего в качестве своей составной части таксоно­мическую фонологию, эта последняя не только не является удобной, но и создает, по-видимому, целый ряд неудобств. При указанном подходе теория оказывается, по существу, упорядоченным изложением исходных данных, в то время как неоднократно подчеркивалось (особенно настойчиво это делает Карл Поппер), что в современных точных нау­ках эмпирическими данными интересуются лишь по­стольку, поскольку они способствуют выбору одной из нескольких альтернативных теорий; исследователи спе­циально отыскивают данные, в том числе самые необычные, которые могут оказаться решающими в этом отношении.

Если же мы отказываемся удовлетвориться непротиво­речивостью и обратимостью, то какие другие доводы мож­но привести в пользу таксономической фонологии? Выше я пытался показать, что внутрилингвистические сооб­ражения такими доводами не являются. Применение так­сономических фонологических представлений не ведет к простоте и общности грамматик, а как раз наоборот. По­этому приходится искать доводы вне лингвистики. В ча­стности, важно выяснить, как влияют на оценку таксоно­мической фонологии разумные требования к модели вос­приятия (1а в § 1.3) или к модели обучения или исследова­ния (lb в § 1.3).

Действительно, соображения такого типа могут оказаться в центре внимания ряда теоретических и методологических исследований.

В пользу условий (32) можно было бы привести то сооб­ражение, что восприятие речи включает два последователь­ных этапа: сначала слушающий обращается только к ло­кальным фонетическим особенностям, чтобы распознать инвариантные свойства, выступающие как критерии при определении следующих друг за другом таксономических фонем; затем уже он переходит к определению более глу­бокой структуры высказывания (в частности, его систем­ного фонологического представления и его синтаксиче­ской структуры). Такова, по-видимому, точка зрения Якоб­сона (см. Jakobson, Fant and Halle, 1952) и Джооса (J о о s, 1957, 92)[355], а также ряда других лингвистов. Однако подобный взгляд лишен реального ос­нования; кроме того, он плохо согласуется с тем немногим, что известно относительно сложных процессов восприя­тия и, в частности, относительно восприятия речи. Так, известно, что разборчивость речи сохраняется при значи­тельных фонетических искажениях, которые могут даже остаться незамеченными, если соблюдены требования грамматики. Непродолжительного контакта с незнакомым диалектом часто бывает достаточно, чтобы добиться взаимо­понимания и даже освободиться от ощущения неестествен­ности (заметим, что родственные диалекты могут иметь значительные различия на уровне фонетического и таксо- номически-фонологического представления; однако они вовсе не различаются на уровне системно-фонологического представления. В этой связи см. Halle, 1962; см. также •Chomsky, 1959, где с указанной точки зрения анали­зируются некоторые данные, опубликованные в работах S 1 е d d, 1955, 1958). Единственным лингвистом, тщатель­но исследовавшим процесс восприятия речи носителями языка, был Сепир (см. его классическую работу о психоло­гической реальности фонем — Sapir, 1933), и его вы­воды опровергают таксономическое объяснение восприятия речи. Естественно предполагать, что, пытаясь идентифи­цировать высказывание, слушающий пускает в ход весь свой наличный запас грамматических сведений, которыми и определяются, во-первых, круг возможных высказываний, откуда взято данное высказывание, а во-вторых, характер и взаимные связи рассматриваемых единиц.

Другими словами, естественно предполагать, что, как и в ходе других процессов восприятия, знания, которыми распола­гает слушающий, позволяют ему построить некую слож­ную схему, в рамках которой интерпретируется реальный сигнал. Если это верно, то «атомистическая» точка зрения таксономической фонологии оказывается ошибочной. Во всяком случае, то общее объяснение, которое дает воспри­ятию речи описанная выше таксономическая модель, не подтверждается имеющимися в настоящее время эмпири­ческими данными[356].

Теперь нам остается рассмотреть место таксономической фонологии в рамках модели усвоения языка. В частности, здесь возможна следующая точка зрения.

Допустим, что модель усвоения языка должна удов­летворять условию разграничения уровней (separation of levels), которое означает, что системно-фонологическое представление должно переводиться в таксономически- фонологическое без всякого обращения к морфологиче­ской или синтаксической информации[357].

Заметим, что это условие не следует смешивать с ус­ловиями взаимнооднозначности и локальной определи­мости. Последние (как и все прочие условия (32)) отно­сятся к «модели восприятия»; они означают, что фонемная запись данной фонетической цепочки должна определяться с помощью операций, допускающих обращение только к соседним звукам, при условии что фонологическая сис­тема задана. Что же касается условия разграничения уровней, то оно не является формальным условием, нала­гаемым на фонологическую систему и на правила, соот­носящие фонемы со звуками; это методологическое тре­бование к информации, использование которой допуска­ется при выборе соответствующей фонологической системы. Поэтому данное условие относится к модели усвоения языка — такой, как (lb), а не к модели восприятия — такой, как (1а).

Тем не менее между условием разграничения уровней и условиями взаимнооднозначности и локальной опреде­лимости есть известная связь. Если мы не должны прибе­гать к информации более высоких уровней, строя таксоно­мическую фонологическую систему, то естественно тре­бовать (раз уже фонологическая система задана, исходя из чисто фонетических соображений), чтобы никакая ин­формация более высоких уровней не использовалась при нахождении последовательности таксономических фонем, соответствующей заданной последовательности фон. По­этому доводы в пользу условия разграничения уровней косвенно подкрепляют тезис о необходимости предъяв­лять к модели восприятия требования взаимнооднознач­ности и локальной определимости в качестве формальных требований к понятию «фонемы».

Приблизительно таков ход рассуждений, к которым обычно прибегают для обоснования условий взаимноодно­значности и локальной определимости. В своей упомяну­той выше рецензии Хоккетт (Н о с k е t t, 1951) приводит лишь один аргумент в защиту этих условий: если мы примем их, то «всегда будем знать точно, к какому уровню относится какой факт»; в противном случае получится «пол­ная мешанина» (hodgepodge arrangement). Хоккетт имеет в виду исследование, а не восприятие и предлагает довод в пользу условия разграничения уровней, а не условий взаимнооднозначности и локальной определимости не­посредственно. Аналогичным образом в своей интересной работе о взаимоналожении фонем Блок (Bloch, 1941) выдвигает также только один аргумент (который рассмат­ривается Джоосом (J о о s, 1957) в его комментарии к ра­боте Блока как решающий), чтобы показать, почему усло­вие взаимнооднозначности необходимо сохранить: «Предпо­ложим, что мы изучаем новый незнакомый нам диалект английского языка и нам удалось отождествить ударные и безударные гласные в таких словах, как at, them, could, will, so и т. д. Если затем мы услышим словосочетание типа out of town «вне города», в котором безударная гласная второго слова в принципе совпадает с гласными, уже отож­дествленными нами с ударными вариантами, то как мы должны поступить? Нам придется отложить фонологиче­ский анализ до тех пор, пока нам не повезет и мы не услы­шим ударную форму того же самого слова. Однако в изу­чаемом диалекте ударная форма этого слова может и не встретиться, а если и встретится, то мы можем не опознать ее как форму ‘того же самого слова’».

И Блок, и Хоккегт требуют, чтобы понятие «фонемы» удовлетворяло условию взаимнооднозначности потому, что модель усвоения языка должна удовлетворять усло­вию разграничения уровней. Важно, однако, отметить, что их аргумент относится скорее к методологии, нежели к сути дела. Они не утверждают, что строгая модель процесса усвоения языка должна удовлетворять условию разграничения уровней, то есть что это факт, имеющий отношение к «механизму» языка и к внутренним характе­ристикам организма, способного овладеть языком при эмпирически определяемых условиях (время и т. д.). Блок и Хоккетт фактически занимаются проблемами соби­рания и организации данных; поэтому их косвенный ар­гумент в пользу условий взаимнооднозначности и локаль­ной определимости означает самое большее лишь то, что лингвистам было бы удобно иметь уровень представления, удовлетворяющий этим условиям, но не имеет никакого значения для вопроса о существовании этого уровня как части языковой структуры.

Вернемся, однако, к вопросу о разграничении уровней. Как и в случае условий (32), необходимо рассмотреть два типа доводов: внешние доводы, относящиеся в данном случае к усвоению языка, а не к восприятию речи, и вну­тренние, чисто лингвистические доводы. Что касается пер­вых, то Хоккетт неоднократно указывал (например, 1948), что последовательные шаги лингвиста, анализирующего язык, должны определенным образом соответствовать шагам человека, усваивающего язык. Однако очевидно, что ребенок отнюдь не овладевает фонологией до зна­комства с синтаксисом. Таким образом, в этом плане доводов в пользу принципа разграничения уровней нет.

Теперь посмотрим, оправдывается ли это условие ка­кими-либо внутренними, чисто лингвистическими сообра­жениями (здесь мы могли бы получить косвенный довод в пользу условий взаимнооднозначности и локальной определимости). Для этого необходимо, чтобы данное условие способствовало ясности, общности или логиче­ской связности полной грамматики. Выше, однако, было показано, что это не имеет места; скорее наоборот — при­нятие указанного условия лишает грамматику возможности достичь уровней адекватности описания и адекватности объяснения. Поэтому принцип разграничения уровней представляется совершенно излишним как в его более сильной, так и в его более слабой форме (см. сноску 51).

Последствия строгого соблюдения принципа разграни­чения уровней обсуждались неоднократно. В связи с этим принципом встает целый ряд проблем, в частности — проблема определения границ между словами (ее яркой иллюстрацией является искусственный пример Хоккет­та, приведенный выше). Давно известно, что фонологи­ческая система обязательно должна включать в себя так называемые стыки (junctures). Поэтому те лингвисты, которые признают принцип частичного или полного раз­граничения уровней, всегда пытались разработать анали­тические процедуры, позволяющие правильно расставлять стыки только на основе фонетических данных. Для опре­деления позиций стыков в середине высказываний при осуществлении этих процедур используются фонетиче­ские признаки, встречающиеся лишь на границах высказы­ваний. Так, в night rate «ночной тариф» между It/ и /г/ имеет место стык [358], поскольку это высказывание содержит такой аллофон фонемы /1/, который возможен лишь в кон­це высказываний, и такой аллофон фонемы /г/, который возможен лишь в начале высказываний. Однако имеется целый ряд примеров, которые противоречат этому прин­ципу (и которые пока остаются необъясненными — см., например, Leopold, 1948; Harris, 1951а; Chom­sky, Halle, L u к о f f, 1956, § 2). Кроме того, этот принцип, по-видимому, неприемлем из-за явлений следу­ющего порядка. Во многих английских диалектах {оче­видно, в США.— Прим. перев.] фонема Ш имеет аллофону [D] в конце слова после слабого ударения и перед главным ударением. Таким образом, мы имеем [4Dedz] (at Ed’s «у Эда»), [4D&wr] (at our «у нашего»), [QaeDsed] (that ad «это объявление»), контрастирующие_ с [4-tend] (attend «уделять внимание; посещать»), [4-tsek] (attack «атаковать»;

a tack «канцелярская кнопка») и с [-i-dept] (adept «эксперт»), l-i-daept] (adapt «адаптировать»). Однако [D] встречается только в середине высказываний и никогда — в конце. Поэтому в случаях с ID], учитывая границы высказыва­ний, мы расставили стыки как раз неправильно. Если же не прибегать к стыкам, то придется считать [D] самосто­ятельной фонемой — третьим (наряду с /dl и /Ч/) альвео­лярным взрывным, что приводит к неприемлемому фоно­логическому анализу. Из сказанного следует, что не су­ществует метода, позволяющего расставлять стыки с учетом только фонетических фактов. Предлагаемые про­цедуры не позволяют решать, когда их можно применять, а когда—нет, и, следовательно, они бесполезны. Пред­ставляется маловероятным, что эту трудность удастся преодолеть, а если так, то тогда принцип разграничения уровней должен быть отвергнут.

В качестве второго примера рассмотрим многократно обсуждавшийся вопрос о вокалических ядрах * в англий­ском языке. Большинство американских структуралис­тов[359] считают, что их следует интерпретировать как крат­кие гласные плюс один из глайдов /у/, /w/ или /И/. Для того, кто принимает принцип разграничения уровней и решает данный вопрос, исходя из чисто фонетических соображений, указанное описание представляется вполне убедительным и обоснованным. В частности, можно ис­пользовать поствокалическое /Ь/, представляющее собой центрирующий глайд, чтобы описать такие противопостав­ления, как real /rihl/ «реальный», really /rihliy/ «реаль­но» — reel /гіуі/ «катушка» — Greeley /griyliy/ (фами­лия) и т. д.

Однако, если мы зададимся целью построить такую фо­нологическую систему, которая была бы совместима с пол­ной грамматикой, достигающей уровня адекватности опи­сания, то предложенный анализ окажется неприемлемым. Так, на уровне системного фонологического представле­ния слова real и really изображаются как /гіаеі/, /гіаеі+іі/ (ввиду наличия слова reality), точно так же как total «весь, полный» и totally «полностью» изображаются /to- tael/, /totael+іі/ (поскольку есть totality «все целиком») или mobile «подвижный» изображается /mobil/ (поскольку есть mobility «подвижность»). Кроме того, на уровне си­стемной фонетики глайд, встречающийся в real, really, не нужно отличать от глайда, встречающегося в total, totally, mobile (или в dialect «диалект», betrayal «преда­тельство», refusal «отказ», science «наука» и т. д.), то есть от Ш. Поэтому во всех перечисленных случаях системно­фонетическое представление можно вывести из системно­фонологического с помощью следующего весьма общего правила английской фонологии:

(42) Гласная -*4, когда она не под ударением63.

Если же мы хотим, в качестве промежуточного представ­ления, получить таксономическое фонологическое пред­ставление /rihl/, /rihliy/, /towti-І/, /towt-i-ііу/, /mowb-i-І/, /dayllekt/, /biytrey-И/, и т. д., то нам придется заменить общее правило (42) тремя правилами:

(43) (I) Гласные после согласных и не под ударением

(II) Гласные -^h после гласных и не под ударением

(III) h после гласных.

Первые два из этих правил связывают «морфонологи- ческое» представление с «фонологическим», а третье — «фонологическое» — с фонетическим. Снова оказывается, что описание, которое с точки зрения таксономической лингвистики является оптимальной фонологической сис­темой, не может быть включено в состав полной граммати­ки, стремящейся к адекватности описания. Для данного случая это объясняется, в конечном счете, принятием принципа разграничения уровней.

В своей рецензии на работу Халле (1959 Ь) Фергюсон (1962) критикует Халле за отказ от условий взаимноодно­значности и локальной определимости (условие (За) в фор­мулировке Халле) и выступает в защиту этих условий. Однако он излагает свои соображения логически нечетко; в результате как его критика положений Халле, так и его доводы в пользу взаимнооднозначности и локальной опре­делимости оказываются не относящимися к делу. Тем не менее, поскольку рецензия Фергюсона является единст­венной в последнее время попыткой рассмотреть интере­сующий нас вопрос с точки зрения таксономической фоно­логии, представляется целесообразным тщательно проана­лизировать его аргументы. Фергюсон отстаивает «автоно­мию фонологии», то есть утверждает, что фонология не зависима от синтаксиса и морфологии и что поэтому усло­вия взаимооднозначное™ и локальной определимости не­обходимо сохранить. Халле занимает прямо противопо­ложную позицию (на которой стою и я): он считает, что некоторые фонетические процессы зависят от синтаксиче­ской и морфологической структуры, так что невозможно изучать фонологию как целое в полном отрыве от более высоких уровней языка, не допуская при этом серьезных искажений. Другими словами, при таком подходе фоно­логия рассматривается как «не-автономная». Третья воз­можная позиция состоит в принятии предположения, что все фонетические процессы существенным образом зависят от синтаксической и морфологической структуры; здесь можно говорить о «неотделимости фонологии». Эту точку зрения никто никогда не высказывал, и ее не имеет смысла опровергать. Однако Фергюсон вменяет Халле в вину именно принцип неотделимости фонологии, а не принцип не-автономности фонолбгии; выдвинутые им аргументы (к рассмотрению которых мы сейчас перейдем) направлены против первого принципа и не имеют отношения ко вто­рому. Фергюсон не проводит различия между обоими прин­ципами, что в корне подрывает его аргументацию.

В частности, Фергюсон ссылается на тот бесспорный факт, что синтаксическая и морфологическая структура вовсе не сказывается на некоторых звуковых изменениях, а также на некоторых процессах, связанных с усвоением языка и диалектным варьированием. Это замечание ничего не говорит об автономности или не-автономности фоноло­гии (хотя оно успешно опровергает абсурдный тезис о неотделимости фонологии). Ведь хорошо известно, что син­таксис и морфология играют важную роль, определяя сферу и характер некоторых звуковых изменений (см. многие из последних работ Куриловича или, например, Т wa d de 11, 1935. 79 и т. д.), некоторых процессов при усвоении фоно­логии языка и некоторых сторон фонологического варьиро­вания диалектов. Таким образом, в той степени, в какой привлекаемые Фергюсоном соображения относятся к делу, они показывают лишь, что тезис об автономности фоноло­гии неприемлем. Верно, что, когда проводятся изоглоссы, «часто имеет место следующее: ареалы различных фоноло­гических систем полностью не совпадают с ареалами грамматических систем и с ареалами распространения опре­деленной лексики» (Ferguson, 290); но точно так же верно и то, что изоглоссы вокализма часто не совпадают с изоглоссами консонантизма. И в том, и в другом случае в равной степени допустимо умозаключать от сказанного к автономности фонологии. Аналогично обстоит дело и с остальными примерами Фергюсона 54.

В заключение я хотел бы рассмотреть утверждение Фергюсона, будто теория Халле (равно как и теория, изла­гаемая в настоящей работе) не позволяет учесть различные фонетические факты, вполне адекватно описываемые его автономной фонологией. Фергюсон приводит, например, слово Audrey (фамилия), где имеется группа /dr/, противо­поставленная сочетанию /d + г/ в bedrock «коренная под­стилающая порода», и слово bedroom «спальня» с колеба­нием между /dr/ и /d + г/. Для этого случая «не-автоном- ная» порождающая грамматика должна содержать пра­вило, гласящее, что в bedroom граница между морфемами иногда реализуется посредством фонетического стыка, а иногда нет (в зависимости от стиля или диалекта). Для Audrey (где нет границы между морфемами) и для bedrock (где граница между морфемами всегда реализу­ется фонетическим стыком) таких правил нет. Я не вижу, в чем здесь проблема, и не понимаю, как автономная фоно­логия того типа, который предлагает Фергюсон, может описать все эти факты иначе. Пример Фергюсона просто опровергает абсурдный тезис, будто любая граница между

64 Особенно удивительным представляется утверждение Фер­гюсона, будто фонологическая теория, не соблюдающая условие (За) Халле (взаимнооднозначность и локальная определимость), не позволяет объяснять диахронические изменения. Неужели кто- нибудь решится всерьез утверждать, что фонологические теории, например, Сепира и Блумфилда, не могут объяснить каких-либо языковых изменений, которые были бы обнаружены и объясне­ны представителями послеблумфилдовской лингвистики, настаи­вавшими на соблюдении упомянутых условий? Мнение Фергюсона, что принципы взаимнооднозначности и локальной определимости (подчеркнем, что речь идет именно об этих принципах) лежат в ос­нове всех достижений лингвистики за последние сто лет, означает весьма странную интерпретацию истории лингвистики.

морфемами всегда является фонетическим стыком; но ведь этот тезис никем и не выдвигается. Утверждается лишь следующее: когда, описывая фонетические факты, мы ре­шаем, прибегнуть ли к расстановке стыков или к введению новых фонем, мы должны принимать во внимание синтак­сические и морфологические соображения. К этому утверж­дению замечания Фергюсона попросту не относятся.

Итак, если мы стремимся к адекватности описания и к адекватности объяснения, то структурные характе­ристики, порождаемые фонологической частью грамма­тики, нуждаются, по-видимому, только в двух уровнях представления, а именно — в уровне системной фоноло­гии и в уровне системной фонетики. Включить уровень таксономической фонологии в грамматику, достигающую адекватности описания, не удается. В §4.2 указывалось, что этот вывод соответствует взглядам Соссюра и Сепира, а также лингвистической практике Блумфилда, хотя, по-видимому, он противоречит его теории.

Любопытно посмотреть, какого рода критика выдви­галась представителями таксономической лингвистики против Соссюра, Сепира и Блумфилда. Уэллз (Wells, 1947) критикует Соссюра за то, что тот не пользуется прин­ципом дополнительной дистрибуции применительно к от­дельным конкретным языкам в своей «phonologie» (а поль­зуется аналогичным принципом только применительно ко всем языкам). В подробной рецензии Хэрриса на избран­ные труды Сепира (1951Ь) уделено крайне мало внимания основным теоретическим работам Сепира по фонологии (S а р і г, 1925, 1933), но отмечается (293), что Сепир сме­шивает фонологию и морфонологию. Аналогично, Джоос пишет (J о о s, 1957, 92), что, «когда мы обращаемся теперь к трудам Блумфилда, многое нам кажется странным; однако более всего вызывает недоумение неразличение Блумфил­дом фонем и морфонем». Важно, однако, что ни эти, ни другие критики в действительности не доказали, что в работах Соссюра, Сепира и Блумфилда в самом деле допу­щена путаница по рассматриваемому здесь вопросу. В своей критике они исходили из допущения, что уровень системной фонетики вовсе не обязателен (так что соссюров- ская phonologie — это якобы только полпути к таксоно­мической фонологии Уэллза), тогда как уровень таксоно­мической фонологии — это один из необходимых промежу­точных уровней языковой структуры (так что Сепир и

Блумфилд якобы смешивали морфонологию и таксономи­ческую фонологию в своей системной фонологии). Таким образом, их критика фактически сводится к утверждению, что Соссюр, Сепир и Блумфилд не пользовались уровнем таксономической фонологии, ограничившись уровнями системной фонетики и системной фонологии. Поэтому вся эта критика оказывается столь же мало обоснованной, что и статус самой таксономической фонологии.

Впрочем, у Блумфилда в самом деле допущено одно важное смешение, что, вероятно, сыграло известную роль в развитии таксономической фонологии, но крайней мере в США. На работах последователей Блумфилда в заметной степени сказалось воздействие положения о том, что в сфере звучания имеется только два научно значимых уров­ня представления. Один из этих уровней — физическая фонетика. Другой же, если обратиться к лингвистической практике Блумфилда, к разработанным им описаниям языков, оказывается близким к системной фонологии Сепира; однако если принять блумфилдовскую теорию «пучка различительных признаков» (1933, 79), то вто­рой уровень ближе к послеблумфилдовской таксоно­мической фонологии. Во всяком случае, Блумфилд совершенно явно отрицал системную (универсальную) фонетику. (Точно так же и Трубецкой, который на прак­тике все время существенным образом опирается на уни­версальную фонетику, в своей теории (стремится отвергнуть ее.) Однако, как было показано выше, никакая фоно­логия немыслима без допущения фонетических универса­лий, и Блумфилд на каждом шагу пользуется ими, как и все прочие фонологи. В его описательных и теоретиче­ских работах фактически применяются неявные допуще­ния относительно системной фонетики. Представители послеблумфилдовской лингвистики, отвергнув уровень системной фонетики как «низший уровень» представления, который должна давать грамматика, были вынуждены признать, что низшим уровнем представления является фонологический уровень. Поэтому их фонологическое представление должно быть гораздо ближе к реальному звучанию, чем системно-фонологическое представление Сепира или то фонологическое представление, которое обычно применял в своей практике Блумфилд. Для такого низшего уровня представления понадобились условия (32) и принцип дополнительной дистрибуции (этот последний — для устранения явной избыточности), которые приш­лось дополнить целым рядом неэффективных правил ad hoc в тех случаях, когда представления, удовле­творяющие условиям (32), слишком противоречат инту­иции.

Короче говоря, в послеблумфилдовской фонологии мы наблюдаем постепенный поворот от системной фонологии Сепира и (в значительной степени) Блумфилда к гораздо «более узкой» системе, которая не так уж далека от систе­мы, принятой фонетистами — критиками Блумфилда (см. сноску 34). Именно в этом смысле представления, предла­гаемые современной таксономической фонологией, явля­ются «более точными»; именно поэтому они оказываются гораздо сложнее, чем ранее принятые системно-фоноло­гические представления. Таким образом, фундаменталь­ные достижения основателей современной фонологии были в значительной степени утрачены.

5. МОДЕЛИ ВОСПРИЯТИЯ РЕЧИ И УСВОЕНИЯ ЯЗЫКА

Вопросы восприятия речи и усвоения языка сыграли важную роль в развитии лингвистической теории. Так и должно быть, если эта теория призвана иметь более ши­рокое научное значение. Я, однако, пытался показать, что принятая в ней точка зрения на восприятие речи и ус­воение языка является слишком частной и конкретной. Она совершенно не отражает «творческий» аспект исполь­зования языка, то есть способность говорящих строить и понимать не слышанные ранее предложения. Она вообще не позволяет оценить степень внутренней организованнос­ти и сложности системы абстрактных структур, которой овладевает говорящий и которую он пускает в ход для по­нимания (или хотя бы для идентификации) высказываний. По отношению к моделям восприятия эти недостатки про­являются в принятии условий линейности, инвариантнос­ти и взаимнооднозначности; по отношению к моделям усвоения они проявляются в виде таких методологиче­ский условий, как принцип разграничения уровней, в стремлении определять трансформации через совместную встречаемость и вообще в том, что в современной лингвис­тике основной упор делается на разработку элементарных процедур сегментации и классификации 55.

Таксономические модели усвоения языка не так уж далеки от тех крайне ограниченных представлений, отно­сящихся к обучению и образованию понятий, которые распространены в современной психологии познания и ос­нованы исключительно на понятии соответствия, или сход­ства, или обладания общим свойством из некоторого фик­сированного набора рассматриваемых свойств. Однако представляется маловероятным, чтобы порождающая грам­матика, способная обеспечить адекватность описания, могла быть усвоена за достаточно короткое время (если она вообще может быть усвоена) организмом, использую­щим в процессе обучения только «пространство призна­ков»[360] и «измерение расстояний» по его координатам. Рас­смотренные выше факты наводят на мысль, что любой есте­ственный язык — это простая и в высшей степени системно организованная реализация некой сложной модели, обла­дающей рядом весьма специфических свойств. В той мере, в какой эти наблюдения подтверждаются, они показывают, что структура усваиваемой говорящим грамматики должна отражать — по-видимому, в гораздо большей степени, чем мы сейчас ожидаем,— скорее общие особенности чело­веческих способностей к обучению, нежели конкретные особенности накопленного данным говорящим опыта. Вполне вероятно, что человек использует при овладении конкретным языком содержащую сильные ограничения характеристику класса порождающих систем (потенциаль­но возможных теорий), из которых на основе наблюдаемых языковых фактов и выбирается грамматика данного языка. Нет никаких априорных оснований полагать, что эти потенциально возможные теории носят характер крайне простых таксономических теорий, разрабатываемых в со­временной лингвистике; и действительно, факты языка, по-видимому, показывают, что это не так.

Что же касается восприятия речи, то, как было пока­зано в § 4.4, аналитические модели таксономической линг­вистики, основанные на последовательных («шаг за ша­гом») процедурах, и здесь представляются неубедитель­ными. Вполне естественно предполагать, что процесс понимания предъявленного высказывания отчасти сво­дится к построению внутреннего представления («восприя­тия» — percept) его полной структурной характеристики. Нет основания сомневаться в том, что при выполнении этой задачи говорящий всегда пускает в ход весь меха­низм порождающей грамматики, которая представляет его языковые способности. В частности, в фонетическом облике воспринимаемых высказываний (например, в анг­лийском языке: сложные соотношения между акцентуа­ционной схемой и распределением редуцированных и нередуцированных гласных) часто отражается их синтакси­ческая структура. Вполне может оказаться, что слушающий (или фонетист) воспринимает некое идеальное образование, соответствующее реально слышимому сигналу и порождае­мое фонологической частью грамматики слушающего на основе синтаксической структурной характеристики, кото­рую этот последний приписывает указанному сигналу (см. работы, упомянутые в сноске 50).

Названные вопросы частично относятся к теоретиче­ской психологии. Однако для эмпирического подкрепле­ния подобйых рассужденйй могут сыграть существенней­шую роль чисто лингвистические исследования. Вряд ли можно всерьез рассматривать модель восприятия речи, которая не включает порождающую грамматику, обеспе­чивающую адекватность описания. Аналогичным образом, вряд ли целесообразно предпринимать разработку модели усвоения языка (как модели обучения, так и набора линг­вистических процедур обнаружения грамматик) без ясного понимания природы грамматик, достигающих адекват­ности описания; ведь наша модель должна, основываясь на сыром языковом материале, выдавать на выходе именно такие грамматики (см. § 1.3). Все это означает, что для разработки подобных моделей необходима общая линг­вистическая теория, достигающая уровня адекватности объяснения. В настоящее время мы имеем грамматики, достигающие адекватности описания и основанные на тео­риях, достигающих в свою очередь адекватности объясне­ния, только для весьма ограниченного круга языковых явлений в небольшом числе языков. Мне кажется, что изложенная теория трансформационной порождающей грамматики дает основу для расширения и углубления

наших знаний о структуре языка. Во всяком случае,, независимо от того, оправдается наша надежда или нет,, представляется очевидным, что если мы хотим всерьез* добиваться достижения целей, указанных в § 1, то мы должны выйти за узкие рамки современной таксономиче­ской лингвистики и узко понятого эмпиризма, на котором, она основывается.

<< | >>
Источник: В. А. ЗВЕГИНЦЕВ. НОВОЕ В ЛИНГВИСТИКЕ Выпуск IV. ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПРОГРЕСС» Москва 1965. 1965

Еще по теме Критерии, используемые в системной фонологии: