ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В предыдущих разделах я рассмотрела некоторые языковые конструкции, в которых противопоставления и возможные интерпретации могут быть естественно объяснены с помощью лингвистического описания, которое допускает рассмотрение показателей иллокутивной силы, или перформативных сентенциональных составляющих, в качестве синтаксических и даже семантических единиц в общей структуре грамматики языка.
Некоторые из рассмотренных мной фактов являются достаточно сложными. Хотя этот материал и не предопределяет конкретный вид лингвистических описаний, он способствует ограничению числа допустимых описаний. Как представляется, по крайней мере некоторые свойства предложений, выступающих в качестве речевых актов, должны быть синтаксическими или семантическими. У самих речевых актов, возможно, не все свойства являются синтаксическими или семантическими, но некоторые свойства таковыми являются. Поэтому чисто прагматическое объяснение оставляют без внимания регулярные (или почти регулярные) немотивированные лингвистические аспекты речевых актов, кванторных выражений и обстоятельственных конструкций. Чисто прагматическое объяснение не может дать адекватное описание всем встречающимся правильно построенным предложениям; если же такое описание согласуется с ними, то оно превращается в квазилингвистическое описание, дублирующее функции грамматики.Другим и более важным следствием из сопоставительного рассмотрения прагматического и лингвистического объяснений является то, что на оба типа описания распространяется действие Пер- формадокса, сформулированного Бёром и Ликаном (В о ё г — L у- сап 1980). Если прагматическое описание производит структуру типа (36), которая подвергается семантической интерпретации, то такого рода анализ ничем не отличается от «перформативного» анализа, по крайней мере с точки зрения упомянутого Перформа- докса. Прагматический анализ, не рассматривающий перформативную составляющую как глубинную, признает ее тем не менее семантико-синтаксической единицей, если только грамматическая правильность предложений типа (1а) не отрицается полностью.
Поэтому в отношении прагматического анализа существуют две возможности: либо он не подходит для описания некоторого класса правильно построенных предложений и, следовательно, является неадекватным, либо он описывает их точно так же, как различные существующие теории перформативного анализа. Поэтому прагматические способы анализа нельзя считать более совершенными, чем другие способы.Существуют, конечно, трудности и в отношении «перформативного» анализа, даже того, в котором некоторые свойства речевых актов объясняются в семантико-синтаксических терминах, а другие — с помощью прагматических средств. Однако чисто прагматические подходы неизбежно сталкиваются с теми же проблемами интерпретации, что и «более лингвистические» подходы, даже если существует согласие в отношении структуры подвергающейся интерпретации (типа (36)). Суть этой проблемы состоит в спецификации значения речевых актов и их семантического и синтаксического отношений к обстоятельственным конструкциям и квантор- ным выражениям. В более узком смысле эта спецификация имеет дело с отношением условий успешности речевых актов (которые не всегда являются нормативными) к значению глаголов, выражающих иллокутивную силу (ср. Воёг — Lycan 1980, 88—91). Это отношение является решающим не только для интерпретации речевых актов, но и для установления единой совокупности принципов, обеспечивающих вывод интерпретации сложной структуры, содержащей как элементы, определяемые условиями истинности, так и элементы, значение которых определяется в терминах прагматики. Дж. Сейдок (в неопубликованной рукописи) предлагает решение Перформадокса, сформулированного Бёром и Ликаном, которое основывается на разграничении семантической и прагматической истинности. При этом конкретное предложение как речевой акт интерпретируется семантически, производится оценка его истинности.
Это разграничение, однако, позволяет языковым элементам иметь «одно и то же» значение независимо от того, каким образом они оцениваются — прагматически или в терминах условий истинности.
Во всяком случае, должны быть найдены такие средства описания, которые позволяют адекватно интегрировать лингвистическую и прагматическую информацию, так же как при разрешении аналогичной проблемы описания грамматического времени и вида; эти проблемы действительно пересекаются в некоторых аспектах (например, в отношении дейксиса речевого события). Найти правильное решение, каким бы оно ни было, нелегко, но оно тем не менее может быть найдено.
Вопрос о том, насколько лучшее из возможных описаний речевых актов может напоминать перформативную гипотезу в ее стандартном варианте, остается открытым. Рассмотрение речевых актов как лингвистических, но вместе с тем и прагматических сущностей должно ответить на следующие вопросы: (1) Каково отношение между значением иллокутивного глагола типа “утверждать", “предостерегать" и т. п. и иллокутивной силой высказывания, показателем которой является этот глагол? (2) Каково отношение между значением подобного глагола и значением его комплемента, как комплемент предопределяется глаголом и каким образом иллокутивная сила может быть выведена из самого комплемента или из «связанных» с ним выражений? (3) Какое семантическое отношение существует между обстоятельственными модификаторами и речевыми актами или особыми условиями успешности речевого акта? и (4) Каково отношение между синтаксической формой и иллокутивной силой? При современном уровне знаний ответить на эти вопросы не очень просто15.