1845 123. Л. де Сиркуру Басманная, 15 января 1845.
Только что получил тот нумер «Semeur» где напечатан отрывок из проповеди нашего митрополита2. Журнал был адресован прямо владыке, у которого и находился до сих пор; вот почему я так долго не отвечал вам. Было бы, разумеется, лучше, если бы эти нескромные страницы попали сначала ко мне, и еще лучше, если бы проповедь была напечатана целиком и без странного комментария редакции. К счастию, владыка не обратил на него большого внимания. Я только что виделся с ним; ои принял меня как нельзя любезнее. Лестное предисловие, по-видимому, подкупило его. Вы отлично знаете, что во всех наших тюрьмах есть часовни, и что в мире не существует церкви более снисходительной, чем православная. Она, может быть, даже слишком снисходитель- иа. Религиозный принцип по самой своей природе скло- пен распаляться lt;s'exaltergt; в том, что составляет его сокровенпую суть,— так сказать, доводить до гиперболы то, что в нем есть наиболее глубокого. Наша же церковь по существу — церковь аскетическая, как ваша по существу — социальная: отсюда равнодушие одной ко всему, что совершается вне ее, и живое участие другой ко всему на свете. Это — два полюса христианской сферы, вращающейся вокруг оси своей безусловной истины, своей действительной истины. На практике обе церкви часто обмениваются ролями, по принципы нельзя оценивать по отдельным явлениям. А насчет того, чтобы видеть в пашем святом владыке реформатора, то от этого нельзя пе расхохотаться. Оп сам от всего сердца смеется над этим. Журналист просто папросто принял риторическую фигуру, примененную к тому же, па мой взгляд, очень уместно, за религиозную революцию. Не могу надивиться на то, что делается с вашими наиболее серьезными мыслителями, как только они оказывают пам честь заговорить о пас. Точно мы живем на другой планете, и они могут наблюдать нас- лишь при помощи одного из тех телескопов, которые дают обратное изображение. Правда, тут есть и наша вина. Ошибки, в которые вы так часто впадаете иа наш счет, объясняются отчасти тем, что пока мы принимали еще очень мало участия в общем умственном движении человечества. Ио, я надеюсь, недалек тот день, когда мы займем ожидающее пас место в ряду пародов — просветителей мира. Вы недавно сами видели нас и, конечно, пе решитесь отрицать за нами прав на подобное место. Если же вы все-таки почему-нибудь еще не знаете в точности, каковы эти права, вам стоит лишь справиться об этом у молодой школы3, красы России, чей вдохновеппый жар и высокую важность вы сами имели случай оценить; и ручаюсь, что опа представит вам внушительный список этих прав. Как видите, я несколько ославяиился, как сказала бы г-жа Сиркур. Что делать! Как спастись от этой заразы, тем более сильной, что она — совершенно новое патологическое явление в наших кралх? В ту минуту, например, когда я пишу вам, у пас здесь читается курс истории русской литературы4, возбуждающий все нациопальные страсти и поднимающий всю национальную пыль. Просто голова кругом идет. Ученый профессор поистине творит чудеса. Вы не можете себе представить, сколько дивпых заключений on извлекает из ничтожного числа литературных памятников, рассеянных по необъятным степям нашей истории, сколько могучих сил он откапывает в пашем прошлом. Затем оп сопоставляет с этим благородным прошлым жалкое прошлое католической Европы и стыдит се с такой мощыо и высокомерностью, что вы не поверите. Не думайте притом, чтобы это новое учение встречало среди нас лишь поверхностное сочувствие. Нет, успех оглушительный. Замечательно! Сторонники и противники — все рукоплещут ему,— последние даже громче первых, очевидно прельщенные тем, что и им также представляется торжеством их нелепых идей. Не сомневаюсь, что нашему профессору в конце концов удастся доказать с полной очевидностью превосходство пашей цивилизации над вашей,— тезис, к которому сводится вся его программа. Во всяком случае, несомненно, что уже многим непокорным головам пришлось склониться пред мощью его кристально ясной, пламенной и картинной речи, вдохновляемой просвещенным патриотическим чувством, столь родственным патриотизму наших отцов, и в особенности несомненной благосклонностью высших сфер, которые неоднократно во всеуслышание выражали свой взгляд на эти любопытные вопросы. Говорят, что он собирается напечатать свой курс; сочту за счастие представить его ученой Европе на языке, общем всему цивилизованному миру. Изданная по-фрапцузски, эта книга несомненно произведет глубокое впечатление в ваших широтах и даже, может быть, обратит на путь истины изрядное число обитателей вашей дряхлой Европы, истомленной своей бесплодной рутиной и наверное не подозревающей, что бок о бок с нею существует целый неизвестный мир, который изобилует всеми недостающими ей элементами прогресса и содержит в себе решение всех занимающих ее и пе разрешимых для нее проблем. Впрочем, ничего не может быть естественнее этого превосходства нашей цивилизации над западной. Что такое в конце концов ваше общество? Конгломерат множества разнородных элементов, хаотическая смесь всех цивилизаций мира, плод насилия, завоевания и захвата. Мы же, напротив,— не что иное, как простой, логический результат одного верховного принципа,— принципа религиозного, принципа любви. Единственный чуждый христианству элемент, вошедший в наш социальный уклад,— это славянский элемент, а вы знаете, как он гибок и податлив. Поэтому все вожди литературного движения, совершающегося теперь у нас,— как бы далеко ни расходились их миения по другим вопросам,— единогласно признают, что мы — истинный, Богом избранный народ новейшего времепи. Эта точка зрения не лишена, если хотите, некоторого аромата мозаизма5; но вы не будете отрицать ее необычайной глубины, если обратите внимание на великолепную роль, которую играла церковь в нашей истории, и на длинный ряд наших предков, увенчанных ею ореолом святости. Мало того, один из замечательнейших наших мыслителей 6, которого вы легко узнаете по этому признаку, недавно доказал с отличающей его силой логики, что в принципе христианство было возможно лишь в нашей социальной среде, что лишь в ней оно могло расцвести вполне, так как мы были единственным народом в мире, вполне приспособленным к тому, чтобы принять его в его чистейшей форме; откуда следует, как видите, что Иисус Христос, строго говоря, мог бы не рассылать своих апостолов по всей земле, и что для исполнения распределенной между ними обязанности было совершенно достаточно одного апостола Андрея. Однако, само собою разумеется, что раз откровенное учение достигнет в этой предуготовленной ему обстановке своего полного развития, ничто не помешает ему продолжать свой путь для достижения своего мирового палингенезиса 7, и таким образом вы не совсем лишены надежды увидеть его когда- нибудь и у себя. Конечно, было бы несколько затруднительно примирить эту теорию с принципом всемирпости христианства, столь упорно исповедуемым в другой половине христианского мира; по именно этим коренным разногласием между обоими учениями и обусловливаются все наши преимущества перед вами. Таким образом, мы пе осуждены, подобно вам, на вечную неподвижность и не окаменели в догмате подобно вам: напротив, наше вероучение допускает необыкновенно удобные и разнообразные применения христианского начала, особеппо по отношению к национальному принципу, и это есть неизмеримое преимущество, которое должно возбуждать в вас сильнейшую зависть. Еще наш милейший профессор недавно повествовал нам с высоты своей кафедры тоном глубочайшего убеждения и необыкновенно звучным голосом, что мы — избранный сосуд, предназначенный воспринять и сохранить евангельский догмат во всей его чистоте, дабы в урочное время передать его народам, устроенным менее совершенно, чем мы. Этот новый маршрут Евангелия — любопытное открытие нашей доморощенной мудрости — несомненно будет тотчас признан всеми христианскими общинами, как только он станет им известен; а тем временем пусть вас не слишком удивит, если как-нибудь иа днях вы вдруг узнаете, что в ту эпоху, когда вы были погружены в средневековый мрак, мы гигантскими шагами шли по пути всяческого прогресса; что мы уже тогда обладали всеми благами современной цивилизации и большинством учреждений, которые у вас даже теперь можно найти лишь иа степени утопий. Нет надобности говорить вам, какое пагубное обстоятельство остановило нас в нашем триумфальном шествии чрез пространство столетий: вы тысячу раз слышали об этом во время вашего пребывания в Москве. Но я не могу оставить вас в неизвестности относительно моего личного взгляда на этот предмет. Да: вторжение западных идей — идей, отвергаемых всем пашим историческим прошлым, всеми нашими национальными инстинктами,— вот что парализовало паши силы, извратило все наши прекрасные паклопности, исказило все паши добродетели, наконец, низвело пас почти совсем па ваш уровень. Итак, мы должны вернуться назад, должны воскресить то прошлое, которое вы так злобно похитили у нас, восстановив его в возможной полноте и засев в нем навсегда. Вот работа, которою заняты теперь все наши лучшие умы, к которой и я присоединяюсь всей душой, и успех которой есть предмет моих желаний, особенно потому, что вполне оцепить тот своеобразный поворот, который мы совершаем теперь, можно будет, по моему убеждению, лишь в день его окончательного торжества.— Пе знаю, как вы взглянете на то, что я рассказал вам здесь, и па- деюсь, что вы не ошибетесь насчет моего взгляда на эти вещи; ио несомненно, что если вы, спустя несколько лет, навестите нас, вы будете иметь полную возможность налюбоваться плодами нашего попятного развития... Я уже собирался запечатать это письмо, как получил вашу статью из «Scmcur». Надеюсь, что его высокопреосвященство отнесется к вашей критике по-христиански. Ваши замечания, по-моему, песколько суровы, хотя в существе правильны. Мы еще потолкуем о них, когда я буду писать вам о впечатлении, которое они произведут на нашего достопочтенного пастыря. Мне еще не удалось добыть тот нумер «Bibl. de Geneve», о котором вы пишете мне; но надеюсь иа этих днях достать его и прочитать вашу статью8.— lie откажите напомнить обо мне г-же Сиркур и уверить ее в моей преданности. Льщу себя надеждою, что она сохранила ие слишком дурное воспоминание о нашем славянском фанатизме вообще и моем в частности. II я — не большой охотник до исключительного и узкого национализма; признаюсь даже, что невысоко ценю эту географическую добродетель, которою так кичилась языческая древность п которая чужда Евангелию. Однако, вот соображение, которое я позволю себе предложить снисходительному вниманию г-жи Сиркур. Нет никакого сомнения, что Париж — в настоящее время главный очаг социального движения в мире, что его салоны — привилегированные центры изустной мысли нашего века; несомиенпо также, что в наши дни идеи и умы именно в Париже ищут и получают свои венцы, патенты и ореол. Но нельзя же отрицать и того, что и в других местах кое-где существуют очаги, неведомые миру центры, и в этих очагах, этих центрах — кое-какие бсдпые идеи, кое-какие бедные умы, которые без большой самонадеянности могут рассчитывать на долю — если не глубокого интереса, то по крайней мере серьезного любопытства, в особенности со стороны тех, кого противный ветер иногда заносит на наши бесплодные берега и кто таким образом может сам оценить те усилия, которые мы употребляем для их распашки. Примите, милостивый государь, выражение моей глубочайшей преданности.