XXXVII. Неизвестная. Замечания на письмо Чаадаева (1836)

Вы меня любите за откровенность,— позвольте же воспользоваться силою вас пленившею и сказать чистосердечно все, что думаю о вашем письме.

Я совершенно с вами согласна: размышления о вере должны порождать высокие помыслы; или, говоря вашим языком, из чистого источника не могут рождаться помыслы нечистые.

Отчего же это происходит? — невежество вмешалось ие в свое дело; высокие истины веры остались недоступными, а буйный разврат и своеволие заменили строгое единство церкви. Но вот что замечательно: вы с ними имеете одно общее заблуждение, ибо они тоже говорят: «отче, да будут едино якоже и мы».

Высокое чувство любви к отечеству, столь часто воспламеняющее и наше женское сердце, есть преимущественно ваше достояние, а вы, да простит вас Господь, отнимаете это родное чувство у русских! Я пе припомню всех имен, освященных преданиями, но и тот, кому теперь 25 лет, уже богат родною славою. Лишь уверенность, что это одна экзальтация вашей любви к отечеству, желающая нам еще более славы, побудила вас сказать такое хуление, извиняет вас в глазах моих. Я надеюсь далее показать вам прямое назначение России, теперь lt;жеgt; приступив к разбору.

Вы говорите: «Мы не принадлежим ни к одному из великих семейств человечества, ни к Западу, ни к Востоку; не имеем преданий ни того, ни другого».

Слава Богу, мы самобытны! Как же вы сами вслед за вашим рассуждепием не были поражены этою мыс- лию?

«Всемирное образование нас не коснулось».

Неправда, мы в нем крещены! Но мы еще в пелепах, а европейцы идут уже на костылях.

Все, что говорите вы о массах, кажется мне просто вашею недальновидностию, происходящею, как вы lt;самиgt; же говорите, от ложного о себе понятия; по дружбе к вам скажу вашими же словами: научитесь жить благоразумно в нашей данной существенности!..

ІІо-вашему, мы как народ не имели юности; если вы хотите сказать в прошедшем, я согласна, ибо мы юны теперь. А вы, живши в чужих краях, преждевременно состарились и думаете, что вместе с вами жила там и Россия! Хотите ли ее постичь, забудьте себя, ваш век и все, чем вы отжили, тогда вы увидите ваше отечество полное цвета и юности, рожденное только со времеп Петра; говоря свойственным мне, женщине, языком, я скажу, что до того обширная наша земля носила нас как мать во чреве.

«У нас нет памятников прошедшего».

И вы живете в Москве! Где же, где Спаситель, открывающий очи слепорожденным?

«Мы живем в каком-то равнодушии и проч».

Опять живой очерк самого себя; вы просили чистосердечия, и, воля ваша, мне кажется, вы — тот ребенок, которому не дали гремушки.

«Истинное общественное развитие [не начиналось еще для народа, если жизнь его не сделалась правильнее, легче, удобнее неопределенной жизни первых годов его существования. Как может процветать общество, которое, даже в отношении к предметам ежедневности, колеблется еще без убеждений, без правил; общество, в котором жизнь еще не составилась? Мир нравственный находится здесь в хаотическом брожении, подобном переворотам, которые предшествовали настоящему состоянию планеты]. И мы находимся еще в этом положении».

Вот истина; Россия, точно, в брожении; кампания 1815 года, пребывание войска во Франции, слова и действия Александра в Польше, происшествия при воцарении Николая, а более всего быстрое развитие промышленности в наше время — суть источники брожения.

Все рассуждения ваши, заключающиеся вопросом — «в чем дело, что это за воспитание человеческого рода, и какое место занимаем мы в общем порядке мира?» — разрешаются не в вашем смысле. «Мы явились [в мир] как незаконнорожденные дети, без наследства и без связи с людьми [которые нам предшествовали]».— Да будет по вашему глаголу, этим самым сравнением вы нас ставите выше других народов. Вы знаете, что незаконнорожденные все-таки рождены ио законам Творца, стоящих выше человеческих, и, что уж было, не помню, кем-то замечено, имеют то преимущество пред законными, что отличаются красотою и разумом. Оно понятно: последние обыкновенно родятся от связей, происходящих наиболее по условным прихотям общества, тогда как первые [83] создаются лгобовию! А по законам природы, средние тела тем правильнее и чище, чем начала оных имели более между собой сродства, или любви. И так, русские, по- вашему, незаконнорожденные; по-моему, отменно счастливы тем, что созданные по любви Творческой, вопреки вашему Востоку и Западу, и пройдут своей дорогой, которую сами себе проложили на все четыре стороны; и тем славнее будет их поприще, что без законного наследия они все должны стяжать силою мышц и разума!

«Нам должно молотами вбивать [в голову] то, что у других стало привычкою, инстинктом».

Вы опять говорите о ком-то, по не о русских; нас можно укорять во многом, но исключая недостатка в переимчивости, воспринимаемости; вы сами — мое доказательство! А эта гибкость опять доказывает наш юный возраст, извольте что-нибудь привить Китаю. Впрочем, вы lt;самиgt; же говорите: «мы растем, но не зреем»,— дайте же нам вырасти, не требуя преждевременной зрелости, лучшие плоды ие скороспелки.

«Мы народ исключительный».

Конечно, ибо мы во всем неизмеримо велики; детство наше — продолжительный ряд веков, в который другие народы успели родиться, возмужать и состариться. Вспомните старца, молившего продолжить страдания матери Петра, дабы ребенок был великим! Мы поистине существуем для преобразования человечества, которого отрасли давали и дают нам уроки.

Я было пропустила мысль, непростительную в человеке, дерзающем со столь высокой точки взирать на человечество, мысль, что «русские пе составляют необходимой части человечества».— Как,— парод, которого Господь так попечительпо бережет и лелеет, который в юности уже исполин, громящий вселенную,— не есть необходимость? Нет, ваши уста, кажется, созданы на возбуждение в нас, русских, негодования, в котором подавляя вас нашим величеством, заставим и под пятою гордиться именем русского.

Вы говорите, в 1829 году, что у нас нет идеи долга, закона, правды, порядка и составляете из этого атмосферу Запада. Признаюсь вам, этот воздух Запада для меня отзывается миазмом, особенно когда подумаю, в каком гниении находятся там все идеи долга, справедливости, порядка, закона! Нет, я люблю, люблю свежий воздух

России, в которой эти осеняющие благосостояние народов дерева пускают свежие корни и мечут во все стороны быстрые побеги молодых ветвей. Посмотрите внимательнее и вы увидите, но чего лучше, по какому поводу говорить об этом так громко, так вольно, во всеуслышание, если не потому, что вы отовсюду внемлите требование [84] разведения сего сада, о котором наш царственный хозяин так печется.

«От этого, вы найдете, что нам всем недостает основательности».

Опять, рассматривая самого себя, вы приемлете часть зэ целое; неужели это еще не следствие красноречия, ваш любимый троп, непрестанно повторяемый на стр. 289 и 290. Что же касается до мнимой немоты наших лиц, позвольте вам заметить, что вы весьма плохой наблюдатель. Один из моих знакомых, объехавший всю Россию именно как физиономист и последователь Галля, сказывал мне, что нет лица выразительнее прямо русского лица костромской, ярославской или другой великороссийской і убериии.

Все, что вы утверждаете о нашем равнодушии к дурному и хорошему, я почти готова допустить, если вы заключите весь круг ваших наблюдений в гостинных. Этот отдел, вставленный иногда во власяную раму бакенбард средних веков, иногда в позолоту военного мундира, поистине таков, каким вы его изобразили,— но как же думать, что это Россия? Сперанский, Паскевич не тут образовались.              j

По вашим словам, «надо изучить общий дух, их животворящий». Отчего же вы не следуете этому прекрасному правилу, а запершись в ничтожный круг, судите по части необъем л емое целое?

«Мы находимся под влиянием [особого рода сил, развивающихся в избранных членах общества]. Массы, [сами] не думают...» — стр. 292.

Это общее место в застарелых суждениях Запада; напротив, у нас именно массы думают и нет частных мыслителей, которые были бы в силах совокупить в себе собирательное мнение народа. Народ без этих светильников сам идет вперед гордо, спокойно, торжественно. У нас один светильник — Царь, и этого света достанет озарить нас вполне. Вы, нас порицающий, вы ие имеете понятия о России; я вам расскажу случай, вполне доказывающий справедливость моих слов. Одип визитатор училищ проезжал Вятскую губернию и там в диких лесах был остановлен крестьянами. «Мы слышали, батюшко, что ты, сударь, ездишь для школ».— Да, отвечал он.— Ну, кормилец, носмотри-ка новы наши домы? — Прекрасны.— Хороша ли церковь? — Очень.— Ну, то-то, отец, все есть, да пет школы!» Это крестьянское народное сознание в потребности просвещения постигнуто нашим светильником, и вы, конечно, знаете, как заботятся о распространении законного, правильного, нужного образования.

Я, признаюсь, не вижу, почему, опираясь одним локтем на Китай, сгибший во всех отношениях, другим — на Германию, должны мы соединить воображение и рассудок, почему на том же основании должпы в нашем образовании совмещать историю мира — нет, я этого ие вижу. Но если вы ищете к тому повода, обратитесь к нашему медленному народному развитию, к свежести наших народных сил, мы только что зачинаем иметь доморощенных поэтов, а это первая степень образованности.

«Опыт веков для нас пе существует».

Почему? Не мы ли ежедневно им пользуемся и, осторожные, конечно, избежим кровавые перевороты.

«Общий закон человечества не для нас».

Какой закоп? Я, признаюсь, не ведаю^ какому общему закону мы чужды.

«Отшельники в мире, мы ничего ему не дали, ничего пе взяли у него».

О том, что мы взяли у других, и говорить нечего, и дали мы другим — один из самых лучших уроков веротерпимости.

Стр. 294, 295: «[Мы составляем] истинный пробел в порядке разумения lt;...gt;. [Ведомые злою судьбою, мы заимствовали первые семена нравственного и умственного просвещения у растленной, презираемой всеми народами Византии]».

Я не понимаю, что так оскорбляет в растленной Византии? Вспомиите жен, окружавших Иисуса! Священный огонь, тлеющий в гнилом стволе дерева, легко поджигает целый лес, если ветер нанесет хоть одну ветвь, способную воспламениться. Не в том дело, откуда дар, а — что он?

«Ведомые злою судьбою»,— говорите вы, но где же ваши христианские мнения? Что такое судьба без воли Провидения? Как, народ, долженствующий быть чем мы суть, руководим не Христом, а какою-то злою судьбою? Последователь Христа, вы забыли его учение.

«Уединившись в наших пустынях, мы ничего не видели происходившего в Европе; мы не вмешивались в великое дело мира».

Что из того? Одно, конечно, тогда было: не паша очередь, мы были молоды. А за тем немудрено разрешить вопрос: можем ли мы усвоить европейское Просвещение? Не токмо можем, но уже усвоили и готовим ей новое. Тогда как ветхая Европа будет распадаться на части, мы — сильпые и свежие — станем в отношении к ней тем, чем Рим был некогда в отношении к Греции, но в превосходной степени, ибо человечество в частной жизни не упадает, но усовершается.

Стр. 297, 298, 299: «Тот ие понимает христианства, кто пе видит его стороны исторической».

Развивая эту мысль, упрекаете Россию как бы в нечувствительности к действиям веры. Опять незнание отечества. Скажите, где более раскола, чем в России? Что означает раскол? Не думайте вместе с большинством незнающих, что все дело состоит в произношении некоторых слов так или иначе и в мнимой незаконности пострижения наших священнослужителей,— нет, это наружные предметы, все это для толпы. Вникая в тайны этих общин, вы увидите замечательное развитие русского здравого смысла, могучую наклонность действовать союз- по, словом, все начала народного переворота. Подумайте только, что эта незамечаемая сеть раскинулась от границ Китая до берегов Черного моря и проходит сильными связями через Воронеж, Курск, Кострому, Владимир, Москву, то есть через самую деятельную, просвещенную часть России [85]. Знаете ли, что грамотности у них во столько раз более, чем у православных, во сколько среднее наше сословие образованнее большей части дворянства. Вот предмет достойный зоркого внимания; в сем отношении человек, подобный вам, преданный lt;вgt; чистоте помыслов истинному учению Христа и любви к отечеству, мог бы, действуя с самоотвержением, принести несказанную пользу человечеству... Но пет, и в этом отпошении я бы на вас не положилась, ибо ваша неосторожная ревность раздула бы дремлющий огонь и только ускорила бы пожар, который лишь мудрые действия правительства предупредить могут. В этом случае уместно повторить ваши слова: «наше ограниченное зрение не может обнять время, в которое должны осуществиться вечные предначертания Божественной мудрости». И потом: «каждый должен знать свое место». Позвольте мне думать, что если бы вы подолее остановились на этих истинах, вы бы, конечно, переменили и вашу действительную жизнь и ваши мнения о России.

Напрасно сожалеете вы на стр. 300 и 307 о том, что мы не на одном языке и не в один момент молимся с Европой; поверьте, Европа уже пе молится! Там вера утратила свое владычество, дряхлеющие ее формы едва держутся на костылях, правительствами подготовленных. Оставьте нам наш Божественный славянский язык, он возвышает душу и в своем мраке блестящ и ясен для тех, кои по образованию и разуму более других достойны к восприятию высоких истин — правила веры для всех, мудрость ее для избранных!

«Не очевидно ли, что должно стараться оживить в нас веру?»

Вы все упрекали Россию в неподвижности, и вот новое доказательство, что вы принимаете часть за целое: не вы ли хотите нас отодвинуть в средние века, во времена варварства, когда народы бились за веру! Не пуж- ны ли вам Варфоломеевская ночь? мученичество? Нет, христианство совершило свой великий подвиг, оно упре- дило все народы, а по свежести сил и духа у нас, именно у нас, должно начаться перевоспитание человека. Я слышала, lt;какgt; однажды после пасхальной заутрени Государь сказал часовому во дворце. «Христос воскрес!» — «Нет,— отвечал часовой,— я еврей!» — Вы бы его убили,— кто же в среднем веке? неподвижен?

Все, что вы толкуете об Англии,— несправедливо, ошибочно; зачнем с физиономии, когда вы так ее любите. Во-первых, резкость ее не составляет превосходства: калмыки, эскимосцы, негры имеют черты отличи!ельпо резкие, отличающиеся от прочих,— где же их превосходство? Напротив, просвещение, именно религиозное, смешанные поколения уничтожают разности, вот почему мы, русские, иногда калмыковаты, пусть же чистая кровь говорит: да будут якоже и мы! В 1829 году Англию волновали выгоды религиозные не под действием фанатизма, но по требованиям гражданского быта, там проявлялось не смирение веры, но гордость гражданина вольпости. И следственно опять ваше сравнение неудачно, вместо примера для нас нового, вы именно наткнулись на такое требование Англии, которое давным-давно удовлетворено в России. Позвольте же мне заключить мое письмо советом: возвратитесь душою в Россию, будьте по сердцу русским и в тишине изучив ваше отечество, возвысьте голос, он тогда будет сладок каждому, ибо раздастся гимном благодарственным!

Публикуется с писарской копии, хранящейся в ИРЛИ, ф. 50, ед. хр. 238. Датируется по содержанию.

В тексте письма указаны страницы журнала «Телескоп» (№ 15, 1836). В подлиннике некоторые цитаты из ФП I даны в сокращении; в настоящем издании такие цитаты дополпены по смыслу, пропущенные слова заключены в квадратные скобки.

1 Ошибка автора письма: коронация Николая I состоялась в Москве 22 августа 1826 г.