Заключение
В ходе данной работы проблематика опыта исторической генерализации у Вольтера получила следующее освещение. Метафизические основания просветительской истории, а также метафизическая ориентация мыслительной традиции эпохи в целом направляли генерализацию исторического материала на вычленение общих, надисторических аспектов в историческом процессе.
Таким образом, понятия, отражающие общности, генерализирующие историческую эмпирику (как, например, разум и дух) несут на себе черты метафизического понимания. Более того, акцентирование Вольтером проблемы исторической генерализации в его рассуждениях о предмете истории, о приоритетных сферах ее изучения (таких как нравы, обычаи, законы и т.п.), актуализировало данные общности в качестве объекта осмысления и описания. В отличие от предыдущих схоластической и морально-риторической модели генерализации, эти общности заключали в себе не только сугубо метафизический аспект (как провиденциализм или морально-прагматическая ценность исторических примеров), но объединяли и генерализировали собственно эмпирические явления. Последнее стало возможным из-за ситуации разомкнутости сфер универсального и частного в мироощущении эпохи, что стало максимальным обострением их разделенности вообще характерным для европейской культуры.Сфера частного, индивидуального, воспринимаемая в классическую эпоху в количественных характеристиках, в силу своей оторванности от универсально-метафизического измерения начала приобретать генерализаторские решения, исходя из себя самой (однако, генерализация в сфере универсально-метафизической продолжала параллельно существовать). Об этом свидетельствует полигисторическая направленность культуры барокко.
Таким образом, такой важный и, пожалуй, основной пример исторической общности у Вольтера как esprit обладает двойственными генерализаторскими чертами. Понимаемый, как разум, он несет на себе характеристики собственно метафизической генерализации, то есть оторванной и независимой от конкретно приводимого исторического материала.
Понимаемый как дух, он уже обладает чертами генерализации собственно индивидуально-эмпирического мира полигисторической направленности. Терминологическое единство этих способов понимания данной общности приводило к смысловому слиянию их, образованию или единого семантического поля. Отсюда происходило взаимное проникновение их характеристик. Даже в ситуациях, когда можно с достаточной долей уверенности относить эту историческую общность к какому-то одному определенному типу понимания, все равно характеристики другого присутствуют в нем, пусть даже на периферии.Отсюда, сосуществование двух типов генерализации, придает амбивалентный характер исторической общности и образу общего вообще. Общее не подавляет частное, но раскрывается в нем. Сама процедура генерализации не схематизирует реальное эмпирическое многообразие мира индивидуального, не редуцирует его к каким-либо общим характеристикам. При этом, со своей стороны частные факты не оказываются некой необработанной массой неорганизованной эмпирики, но укладываются и составляют определенную всеобщность, глобальность. Здесь важно то, что подобная историческая генерализация в оппозициях универсальное-индивидуальное, общее-частное, закономерное-случайное, постоянное-изменчивое, статичное-текучее, позволяет выразить вторые члены – имманентные черты мира исторического.
Важно еще и то, что подобная генерализация исторического процесса реализуется Вольтером самой манерой изложения. Надо отметить, что данное проявление плана выражения неотделимо от концептуально-содержательного плана не только в силу их фактического текстового единства. Нередко указанные особенности, составляющие феномены исторического, передаются исключительно через область формы, через выразительно-стилистические приемы. Так, если при синхронном рассмотрении фактического материала эти функции выполняют потенциально-дополняемые, открытые совокупности, синтез которых в имплицитном образе и формирует в сознании представление об общности; то при диахронической подаче такую роль играет специфика восприятия в длительности.
Подвидный, незастывший и несхематизированный образ общности становится очень плодотворной основой в историописании. Хотя, разумеется, подобный подход во французской историографии имеет свои недостатки. Выразительно-стилистическое решение апорий исторического познания, представляемая французской исторической наукой, имело своей обратной стороной устойчивую философобию французских историков, начиная от Вольтера и заканчивая школой «Анналов». Нелюбовь к абстрактным теоретическим моделям, являющаяся, кстати, одним из следствий указанного восприятия общности как подвижной и дополняемой, серьезно затормозили теоретическое осмысление приемов изучения истории, сделанных на их основе выводов относительно природы мира исторического и создания глобальных концепций исторического процесса (хотя в тех случаях, когда это удавалось, результаты были превосходными; например, творчество Броделя и Фуко). Подобное осмысление тормозится еще и устойчивостью во французской культуре морально-риторических элементов. Учитывая способность данного типа культуры к ассимиляции и абсорбации, в рамках французской культуры оказывается очень трудным соблюсти необходимую для саморефлексии дистанцию относительно своих оснований, оказаться в ситуации вненаходимости.Итак, традиции «поэтического мышления», иными словами – неразрывности выразительно-стилистических и содержательно-концептуальных моментов, определили многие противоречивые черты французской историографии (в частности, метафизичность, по выражению Коллингвуда, традиционная для «французского духа», соседствует с философобией), а также обусловили трудность анализа работ французских историков, связанного с вычленением концептуально-теоретического плана. Не случайно, например, что наиболее концептуальный труд, обобщающий и формулирующий ту картину мира, которая была разработана медиевистами Франции в рамках методологии школы «Анналов», был создан А.Я.Гуревичем – ученым, сформировавшимся в иной мыслительной традиции.
Указанные в работе черты образа общности и генерализаторская практика в исторической науке отразились на видении феноменов, заключающих в себе некую общность, целостность.
К таковым можно отнести цивилизацию, культуру, ментальность, общество и др., а не только esprit. Все они предполагают в своем представлении какие-либо пространственно-количественные мотивы, динамическое взаимодействие своих дискретных составляющих, которое, будучи развернуто во времени, обладает чертами длительности. Таким образом,данная общность образуется ощущением характера указанного пространственного временного взаимодействия, синтезируемого в определенный образ. Относительно подобного видения в отношении культуры А.Я. Гуревич писал: «Выдвигается гипотеза, что мир культуры образует в данном обществе некую глобальность, - это как бы тот воздух, которым дышат все члены общества, та невидимая всеобъемлющая среда, в которую они погружены… Следовательно, чтобы правильно понять поведение этих людей экономическое, религиозное, политическое, их творчество, их семейную жизнь, быт, нужно знать основные свойства «эфира» культуры». Нас, в данном случае интересуют, прежде всего, в этом рассуждении мотивы видения культуры как некой атмосферы, «эфира» духа эпохи, нации, которые пронизывают собой все стороны жизни. Неотъемлемость частно-эмпирического в данной общности, особенности децентрированности ее составляют специфику французского понимания.
Таким образом можно утверждать, что специфика приемов генерализации и образа общего выделенные в творчестве Вольтера, совмещая в себе адекватное выражение свойств мира исторического и целостное представление об историческом процессе, показывает эффективность и плодотворность подобных подходов в изучении истории и историописании. При этом нужно учитывать, что данная практика была присуща и для дальнейшей французской историографической традиции – истории цивилизации в XIX в., теории исторического синтеза А.Берра, истории ментальности. А также была осмыслена в концепции длительности А.Бергсона и в постструктуралистских теориях. Все это позволяет воспринимать ее в качестве образующего фактора для данной традиции.