2. Стиль ленинских судебных защит

Анализ уголовных дел, защиту в которых вел В. И. Ульянов, позволяет ответить на вопрос, как он за­щищал своих клиентов в царском суде?

Ясно, что ответить на этот вопрос было бы гораздо легче, будь в нашем распоряжении тексты его защити­тельных речей2.

Так, например, читая дела Красноселова, Языкова или газетные отчеты о них, ярко представляешь себе, что и как доказывал защитник в этих процессах, при этом почти слышатся его интонации, видятся жесты, ко­торые он мог использовать, чувствуется степень эмоцио­нального накала его выступления в судебных прениях.

Но более точное представление о содержании судеб­ных речей помощника Хардина дают труды самого Ле­нина, его высказывания о причинах бедственного поло­

жсния рабочих и крестьян при капитализме, особенно в конце XIX в., о реакционной роли буржуазного суда и буржуазно-помещичьего законодательства, об их от­ношении к частной собственности, религии, «бунтовщи­кам» — подпольщикам; необходимо также изучение мемуарной литературы — воспоминаний родных и близ­ких Ленину в те годы людей.

Только на основании данных, полученных из всех доступных источников, проверенных и оцененных порознь и в совокупности, можно сказать «за кого, против кого и как возвышал свой голос адвокат Ульянов»1.

Это были речи Ленина, и, естественно, в них нашли свое воплощение логика и черты его характера, миро­воззрения, классовые симпатии и антипатии, правовая эрудиция. В них выражена ленинская нетерпимость к фактам нарушения законов и к подтасовке улик, что обнаруживалось почти в каждом деле. Ясно, что В. И. Ленин не мог пройти мимо выявленных им про­цессуальных нарушений, явно незаконных приемов су­допроизводства, не использовать судебную трибуну в целях опровержения опорных для обвинения доказа­тельств.

О чем же еще шла, во всяком случае, могла идти речь в судебных выступлениях Ленина? Несомненно, большое значение в его речах имело исследование мо­тивов, толкнувших его подзащитных на преступление (в основном это были кражи). Он не мог не говорить также об истинных подстрекателях, которыми, как вид­но из протоколов, были бедность, голод, долги, обреме­нявшие подсудимых. Секретарские записи вполне рас­крывают содержание «просительной» части судебных речей В. И. Ульянова.

Если иметь в виду, что большая часть дел касалась посягательства на «священную» частную собственность, что виновность подсудимых, как правило, не вызывала сомнений (лишь шестеро из них отрицали свою вину), что участь их определяли судьи, являвшиеся по своему социальному положению врагами трудящихся, то ре­зультаты процессов, с точки зрения защиты, следует признать вполне удовлетворительными.

Царские следователи и судьи, как правило, еще до вынесения приговора смотрели на подсудимых как на преступников.

По справедливому замечанию В. Шалагинова, «поч­ти псу каждому уголовному делу В. И. Ульянов что-то «выигрывал»: либо у самого обвинения против обвини­тельного акта, либо у представителя обвинения — про­тив его требований о размере наказания»1.

Вердикты присяжных заседателей по делам, рассмот­ренным с участием В. И. Ленина, подобно лакмусовой бумаге обнаруживают классовую принадлежность так называемого народного элемента в царском суде. Не удивительно, что 17 подзащитных В. Ульянова были признаны виновными. В отношении 7 из них, осужден­ных за более или менее серьезные имущественные пре­ступления, присяжные не сделали даже оговорки о воз­можном смягчении для них наказания. Только 5 из 24 подсудимых, которых защищал Владимир Ильич, суд полностью или частично оправдал.

И все же итоги свидетельствуют об успехе молодого адвоката. Добиться лучших результатов в условиях

царской юстиции, к тому же по делам о посягатель­ствах на частную собственность было невозможно.

Немалую роль в этом успехе сыграла тактика, кото­рой придерживался Ульянов-защитник. Сущность ее изложена в известном письме к «Абсолюту» — Е. Д. Ста­совой, в котором, как представляется, получили от­ражение судебные речи К. Маркса1, личный судебный опыт В. И. Ульянова и приемы защиты Хардина и Воль-кенштейна — первых наставников молодого Ленина-юриста. Из письма следует, что выбор тактики защиты (не только в политических делах) должен обусловли­ваться особенностями каждого конкретного дела, в част­ности, степенью убедительности обвинения, количеством и качеством доказательств, лежащих в его основе, и, на­конец, тем, насколько законными и нравственными были способы собирания и закрепления улик следствен­ными органами2.

Так, например, В. И. Ленин считал, что в процессах с явно фальсифицированным или необоснованным об­винением, с ущербными доказательствами адвокату не­пременно надо участвовать в судебном следствии. Долг защитника в таких делах — «исключительно критико­вать и «ловить» свидетелей и прокурора на вопросе про­верки фактов и подстроенности обвинения...»3, разобла­чать «шемякинские» приемы следствия и суда. В слу­чаях, когда подсудимые вполне изобличены, а обвинение опирается на подлинные документы и на правдивые сви­детельские показания, адвокату, как правило, следует воздерживаться от участия в исследовании доказатель­ств. В таких процессах ему лучше все внимание уделить защитительной речи.

Да, приговоры по большей части дел, рассмотренных с участием Ульянова — обвинительные, а некоторые чрезмерно суровые. Но при оценке их нельзя забывать, что на другие решения не было способно буржуазно­

помещичье правосудие, вынужденное лишь в известной мере считаться с защитой. Кроме того, при оценке роли защитника В. И. Ульянова необходимо учесть и прямое давление Петербурга на окружные суды, .в том числе и на Самарский, а также косвенное влияние на адво­катуру.

Так, в одном из разъяснений к ст. 745 Устава уголов­ного судопроизводства сенат дал понять, какие непри­ятности ждут адвоката, посмевшего в суде критиковать существующий государственный строй или действую­щие в империи законы. В другом своем решении уго­ловно-кассационный департамент сената обязывал суды принять решительные меры к ослаблению «вредных для правосудия» рассуждений адвоката.

Против дерзкого адвоката суд мог возбудить дис­циплинарное преследование, им могло заинтересовать­ся губернское жандармское управление. Ведь это был период реакции, время, когда, по слова(м В. И. Ленина, в России за всякое открытое и честное слово могли «схватить человека по простому приказу полиции, бро­сить его, без суда и следствия, в тюрьму или сослать в Сибирь»1.

Зная высокую принципиальность Владимира Ильи­ча, невозможно представить, чтобы он придерживался рамок адвокатской присяги, требовавшей «не говорить на суде ничего, что могло бы клониться к ослаблению православной церкви, государства, общества.., и не нарушать уважения к судам и властям»2. А, судя по характеру дел (например, процесс В. Муленкова или дело Красноселова), В. И. Ульянов не мог не касаться обстоятельств, которые присяга адвоката объявляла не подлежащими критике. Заботясь о справедливом при­говоре, он должен был говорить о том, чего страшно боялись судьи и многие его коллеги —о причинах и условиях, заставивших его подзащитных поднять руку на «закон и порядок», о судьбе их детей и родителей.

В условиях тогдашней России В. И. Ульянову было невероятно трудно выполнять свои профессиональные обязанности еще и потому, что судьи смотрели на его

подзащитных в большинстве случаев предвзято и что его клиентам и ему самому противостояла могуществен­ная и злая сила в лице потерпевших — собственников (кулаки и купцы), преданных самодержавию судей, не­справедливых законов.

Несомненно, адвокатская практика, неоднократное и активное участие в судебном следствии и в прениях сто­рон помогли Владимиру Ильичу выработать свое отно­шение к проблеме истины в правосудии. Свои выводы о том, как доискаться правды в условиях противореча­щих друг другу мнений и утверждений (что характерно для судебного процесса), он теоретически сформулиро­вал позднее в таких замечательных статьях, как «Спор­ные вопросы» и «Статистика и социология».

В свете сказанного можно попытаться выявить осо­бенности ленинского стиля ведения защиты в суде: высокая принципиальность и в то же время гибкость; настойчивость в поисках объективной истины; смелость в критике «шемякинских сторон» судопроизводства; по­следовательность и железная логика; страстность и внутренняя убежденность, и, наконец, высокое оратор­ское мастерство.

Не будет преувеличением сказать, что успехи Лени­на в его адвокатской деятельности не в малой степени обусловливались его удивительным даром воздейство­вать на судей и присяжных заседателей силой своей необыкновенно ясной мысли, живым словом, искусст­вом аргументации.

Оценивая судебные выступления В. И. Ульянова, следует сказать, что они, с одной стороны, служили за­щите бедняков, а с другой — обвинению и осуждению царизма, капитализма — прямых виновников тех усло­вий, которые приводили его подзащитных на скамью подсудимых. Судебные речи помощника Хардина объ­ективно способствовали формированию у его подзащит­ных, а через них и у тысяч других таких же бедняков правильных выводов, ответов на злободневные вопросы жизни.

Самарский период жизни В. И. Ленина имел боль­шое значение для его последующей деятельности. В этот период он приобрел глубокое знание жизни народа и опыт юристачграктика, оформились его марк­систские убеждения. «Годы жизни в Самаре и еще ра­

нее год в Казани,— подчеркивает А. И. Ульянова-Елизарова,— явились лишь подготовительными для его работы, разлившейся затем так широко»1.