Проблемы абсолютного датирования комплексов

Приведенные нами хронологические горизонты протомеотских памятников, разумеется, необходимо сопоставить с определенными отрезками временной шкалы. Эго и есть самая непростая задача, поскольку хронология предскифской и ранпескифской поры практически всегда являлась остро дискуссионной.

Впервые системно подошел к хронологии предскифских древностей юга Восточной Европы А.ИЛ'ереножкин. Поскольку в то время эти древности не имели собственных хронологических реперов, основополагающими для их хронологии явились древности финальной бронзы - белозерской культуры, в памятниках которой встречались проволочные фибулы субмикенский схсмы (Лукьяновский курган, могильник у с.Широкос, Широчанский могильник, могильник у хугора «Степной»), которые он сопоставлял первоначально с периодами сицилийских могильников Панталича II и III и датировал по шкале европейских древностей Г.Мюллера-Карпе XI-IX в. до н.э., а впоследствии, исключив для белозерских фибул период Панталича III, он ограничил белозерскую ступень 1150-900 г. (Терножкин, 1976, с.196-208). Он полагал, в то же время, что, концом позднейшего предскифского - новочеркасского периода являлось появление комплексов с древнейшими чертами раннескифской культуры («раннежаботииского» горизонта в нашем понимании»), которые он относил тогда ко второй половине VII в. до н.э. Таким образом, no хронологической схеме, разработанной А.И.Тереножкиным, черногоровский этап был датирован ІХ-серединой VHI в до н.э., а новочеркасская ступень- 750-650 гг. до н.э. (Тереножкнн, 1976, c.208).

Практически в те же годы А.М.Лесков предложил более молодые даты для белозерской культуры (короткая хронология), в которой он выделил три хронологические группы: нереході^то (вторая половина ХІ-середина X в. до н.э.), раннебслозерская (середина Х-середина IX в до н.э.) и позднебелозерская (вторая половина IX- первая половина VIII в до н.э.).

Отметим, что в настоящее время большинство восточноевропейских исследователей нредскифского периода придерживаются в той или иной степени хронологических рамок, намеченных А.И.Тереножкиным (С.Л.Дударев, С.В.Махортых, В.В.Отрощенко, С.А.Скорый, С.Б.Вальчак и др.).

B 80-е годы прошлого столетья после открытия I-ro Краснознаменского кургана и изысканий но хронологии Келермесского курганного могильника, проведенных Л.К.Галаниной, образовалась существенная возможность для корректировки раннскелсрмсского этапа, который стал датироваться в пределах третьей четверти VII в. до н.э. (Петренко, 1980; Петренко 1983, с.43-48; Галанина 1983, с. 32-55), что неизбежно вызвало смещение конца новочсркасского и «раннсжаботинского» этапа.

Еще более радикальные хронологические подвижки дали разработки Г.Коссака, и его последователей, которые по ряд>' центральноевропейских, кавказских и передневосточных параллелей вывели предскифский период за пределы VII в до н.э. и даже конца VIII в. до н.э. (Kossack, 1980; 1983; 1987). Эти взгляды Г.Коссака в 1990-х годах наиболее последовательно отстаивались И.Н.Медведской и Г.И.Смирновой и вызвали в нашей стране дискуссию на страницах журнала «Российская археология».

B частности, И.Н.Медведская вслед за Г.Коссаком предложила деление раннескифской культуры (PCK) на три этапа, причем первый этап (PCK-I) - (предкслермесский или жаботилский) помещался во вторую половину VIJI в. до н.э., второй (раннекслермсский) - помещался в первую половину VIl в. до н.э. (по дате комплекса Норшун-Тепе в Анатолии), третий этап (PCK-III), куда входили Келермесские курганы, раскопанные Д.Г.Шульцем, а также курган Репяховатая могила⁶ был отнесен ко второй половине этого столетья.

Столь радикальная передатировка раннескифских древностей, повлекшее неизбежное понижение даты «классического» новочеркасского периода получила как и сторонников (Полин, 1998; Смирнова, 1992), так и противников (Раевский,1992;Погребова,1992;Скорый, 1999).

B эти жс годы происходила работа по уточнению относительной хронологии предскифских древностей, выявившая определенную дробность новочеркасского и черногоровского периода (Эрлих, 1991; Вальчак, 1997, Дубовская, 1993, 1997, Дубовская, Подобед, 1996; Дударев, 1999 и др.).

B эго же время и сам новочеркасский период получил, на наш взгляд, ряд собственных независимых хронологических привязок.

Ряд важных находок на Северном Кавказе, относящихся к горизонтам «предклассичсских», «классических», «раннсжабогинских» (в нашем теперешнем понимании) новочеркасских древностей - шлемы из могильника Клин-Яр III, комплексы с упряжью колесниц и их деталями (Уашхиту, Хаджох), удила с жесткоскрсплснными псалиями (Чишхо) стимулировал выделение серии артефактов, являвшимися материальными свидетельствами древнейших военных контактов-походов в Переднюю Азию и Закавказье. Эти свидетельства были связаны нами и нашими коллегами с древнейшим упоминанием о киммерийцах в аккадских тскстах, относящихся по уточненным А.И.Иванчиком датах к 714 г. (Иванчик, 1996; Белинский, 1990; Эрлих, 1992; 1994, 1994a; Вальчак, 1993; Дударев,1991; 1999).

Большое значение имело открытие шлемов переднеазиатского облика в могильнике Клин-Яр-Ш, причем эта комплексная находка в п.186 сочеталась с «прсдклассическими» псалиями типа 1-в (Фарс-14 по Вальчаку). Издатель шлема А.Б. Белинский соотнес его с изображениями на ассирийских рельефах времени Синнахериба и первой половиной правления Ашшурбанапала (705-653 гг. до н.э.) ^[62] (Белинский, 1990, c.l95). А.Ю. Алексеев датировал шлемы типа Клин-Ярского временем Синнахериба (705-689 гг. до н.э.) (Алексеев, 1992, c.83). В.И.Козенкова и C.B. Полин вслед на Г.Коссаком, относят время поступления ассирийских шлемов на Кавказ к концу ІХ-первой половине VIlI в. н.э. (Kossack, 1983, S.111; Козенкова, 1990, c.82; Полин, 1998, c.54). Чрезвычайно радикально подошел к проблеме даты кавказских конических шлемов с наушами А.И.Иванчик, предположивший, что бронзовые конические шлемы в Закавказье стали применяться раньше, чем в Ассирии, датируя северокавказские экземпляры в пределах IX в до н.э.

B тоже же время остроконечные шлемы с наушами появляются на ассирийских рельефах времени Тиглатпаласара III (744-725 гг. до н.э.). Большинство их имеет резко расширенную тулыо и кованые вместе со шлемом науши, что, возможно, является раним признаком. Встречаются и образцы, близкие по форме Клин-Ярским (Bamet, Falkner, 1962, Pl.LIX). Ha рельефах Синнахериба и Ашшурбанипала господствуют шлемы с приклепанными наушами конической формы, вытесняя все другие формы. Однако важно и замечание Тибора Кимсннси, данное им со ссылкой на работу Тамаса и Кертиса, что уже во второй половине VIII в. шлемы ассирийской элиты изготавливались из железа, бронзовые шлемы в это время были в ходу только для легко вооруженного войска (Kemenczei, 1995, p.595; Tamas & Curtis, 1991, p.,!26). Имея в виду это обстоятельство, мы предложили, что VII в. до н.э. для датировки этих шлемов маловероятен и появление на Кавказе шлемов типа клин-ярского относится, скорее всего, ко времени правления Саргона II и ранних походов киммерийцев в Переднюю Азию (Лесков, Эрлих, 1999, с. 70,71).

Недавний обстоятельный анализ литературы, проведенный С.Л.Дударевым, позволил ему прейгги к выводу, что по имеющимся морфологическим признакам дату клин-ярских шлемов сузить невозможно. Подобные шлемы встречаются периодически как на ранних рельефах, так и на поздних и этот вид воинских наголовий с наушами позволяет датировать их широко в интервале между 745/4 и 653 гг. до н.э. т.е. все в том же хронологическом иіггервале между временем правления Тигратпаласара Hl и Ашшурбанипала.

B то же время исследователь, склонясь к тому, что данные шлемы являются подражаниями переднеазиатским, и время их появления на Северном Кавказе связывается с началом киммерийских походов, их нижняя дата не может быть определена раішее конца VIII в. до н.э. ^Цударев, 2003).

Достаточно близки к нашим взглядам абсолютные даты лесостепных памятников Украины, предложенные С.А.Скорым. Согласно пашей схеме эти памятники относятся к «классическому» новочеркасскому и

«раннежаботинскому» горизонтам, а их появление в Лесостепи мы связывали с военными передвижками (а возможно и экспансией) времени ранних походов в Переднюю Азию (Эрлих, 1994, с.89-90; с.

Практически ни чем не могут помочь в плане определения абсолютной хронологической позиции предскифских древностей юга Европейской части памятники востока Евразии и, прежде всего курган Аржан, взгляды на абсолютную дату которого колеблются от X века до н.э. (Ян Хохоровский) до VII-VI в. до н.э. (Н.Л.Членова) (Chochorowski, 1996, S.255; Членова, 1997, c.37). Абсолютная привязка «плавающей» дендрохронологической шкалы памятников Саяна-Алтая серией радиоуглеродных дат в настоящее время позиционирует курган Аржан в пределах конца IX- начала VIIi в до н.э. (Зайцева, Васильев, Марсадолов и др., 1996, с.33-38; Марсадолов, 1997; Боковенко и др., 2003; Alekseev et al., 2001). По нашем представлениям, это соответствует но времени предновочеркасскому/раннечерногоровскому горизошу юга Восточной Европы, что вроде бы находит подтверждение в использовании однотипных черногоровских «псалиев».

Говоря о проблемах абсолютного датирования предскифских древностей юга Восточной Европы, нельзя не отметить и определенный пересмотр западноевропейскими исследователями абсолютных привязок среднеевропейской шкалы, разработанной Г.Мюллсром-Карпе, вызванный серией новых деіщродат⁸ и прежде всего даты погрсбеиия война с повозкой и мечом типичным для раннегальштадгской культуры (HaCl) из гробницы 8 «Хексенбергель» около Аугсбурга в Баварской Швабии (Henning 1995; FridricMIenning 1995) - 778±5 г. до н.э⁹. B новейших работах рядом исследователей рубеж финального этапа культуры полей погребальных урн, объединяющийся ныне в горизонт HaB2/3, и начала гальштатской культуры (HaCla) отнесен к рубежу IX и VIII в. до н.э. (HanseI&Hansel, 1997, Abb.l; Pare 1998, S.299; Mctzncr-Ncbelsick, 2002, S.47). Таким образом, связанные с этими горизонтами раннечсрногоровский и новочеркасский («классический») периоды датируются этими исследователями IX и VIII вв. до н.э. соответственно. Принимая новые европейские дендродаты, болсс компромиссную позицию сейчас занял Т.Ксмснцеи, полагающий, что настуішснис гальштадтской культуры возможно происходило в Европе асинхронно. Ряд признаков, относящихся ужс раннегальштадгекому времени, на западе находят соответствия в комплексах конца культуры полей погребальных урн на востоке, в Карпато-Дунайском регионе (Kemenczei, 2000, S.237-238..).

* Подробнее литературу см. в хронологическом обзоре C.Melzncr-Ncbelsick (2002, S.47). Эта исследовательница согласилась с выделенными нами периодами могильника ФарсЛСлады, но имеет претензии к их абсолютным датам, базируясь на взглядах Г.Коссака о времени начала раннсскифского периода (2002. с.242-250).

* O составе комплекса этого погребения открытого еше в 1961 r., см. Krahe, 1963,100-101; Раге, 1992,315- 317, fig.97-99; PL 95-97.

Совсем недавно попытку самой радикальной коррекции хронологии предскифского периода совершил Л.И. Иванчик (2001), датировав комплексы классического новочеркасского периода в пределах IX в до н.э. Поскольку большая ® частъ этой работы, касающаяся хронологии, была посвящена критике нашей хронологической позиции, попробуем привести соответствующие кошраргументы.

C определенной долей оговорок, в своей монографии он принимает имеющуюся относительную хронологию, разработанную исследователями предскифских памятников юга Восточной Европы (в том числе и нами), сстуя, однако, ыа то, что она основана лишь на одном материале — уздечных наборах (Иванчик, 2001, с.123-128), однако, не предлагая свою периодизацию.

Соотнося «классический» новочеркаский период со среднеевропейской хронологией А.И.Иванчик настаивает на датировке среднеевропейского клада из ® Прюдь по наиболее ранним составляющим - бронзовым кельтам (2001, с. 130), в чем он солидаризируется с В.И. Козенковой (1996, с.87-86). Однако пам уже приходилось неоднократно писать, что датировать этот клад следует но позднейшим вещам (например см. Эрлих, 1997, сс.24-25).

Важно, что к этой же мысли независимо от нас пришел и первый публикатор клада T. Кеменцеи. K поздним вещам в составе клада кроме колец с привесками новочеркасского типа, он причислил навершие булавы восточного облика, приведя ему ряд аналогий как из Средней Европы, так и с Кавказа (Бихаругра, Физешу Джерлии, погребение 15 у Кисловодской мебельной фабрики)^[64]. Кроме того, бронзовые кельты, на которых основывается ранняя дата клада Прюдь, весьма разнообразны, часть их не уникальна в Средней Европе и для более поздних A комплексов. Например, Тибор Кеменцеи указывает на наличие их в кладе Занда вместе с чашей штилфридского типа. Подобные чаши характерны для Центральной Европы и Северной Италии в финале культуры полей погребальных урн и в начале собственно гальштатской (Kemenczei, 1994, рр.597-598).

Мы же, в свою очередь, можем указать на находку одноушкового кельта сходному одному из найденных в кладе Прюдь кельту из Яньево (Сербия) вместе с

псалиями варианта «Дюнакомлод-Яньево» (по Я. Хохоровскому) (Kossak, 1980. Taf.4-5). Этот вариаігг трехмуфтого исалия с лопастью соответствует причерноморским псалиям варианта «Уашхиту» тина «Уашхиту-Жаботин» (см. Эрлих, 1997, c30, рис.6).

Интересно, что псалии, наиболее близкие экземплярам из Яньево (со шляпкой на противоположном конце лопасти), обнаружены среди предметов колесничной упряжи основного захоронения кургана 2 у поселка Хаджох в Адыгее (Сазонов, 2000, с. 60, рис.4). Ha псалиях типа «Уашхиту-Жаботин» мы остановимся несколько ниже. Однако заметим, что комплекс из Яньево Я. Хохоровский относит к третьему горизонту своей периодизации памятников с «киммерийским» влиянием, который ои датирует по среднссвронейской шкале временем HaB3. Для псалиев варианта «Яньево» он принимает дату причермоморских псалиев типа «Уашхиту-Жаботин», а именно конец VIII - начало VII вв. до н.э. (Chochorowski, 1993, S.63). Однако мы не исключаем и появления этого варианта в Средней Европе независимо от варианта «Уашхиту», на основе типа «Дюнакомлод» по Я. Хохоровскому (тип I по К. Метцнер-Небельсик) под влиянием «классических» новочеркасских псалиев. Это, однако, не могло произойти раньше последней четверти VIII в. до н.э. — времени появления новочсркасских псалиев «классического» варианта.

Следует отметить, что определенное число кельтов из клада Прюдь (по нашим подсчетам не меньше девяти из 35), имеют три ребра у устья. Подобные кельты были выделены К.Пеа в качестве наиболее типичных хроноиндикаторов позднего выделяемого им горизонта кладов (DFS-VI), относящегося к HaCl (Pare, 1998, S.372; Abb. 31,24,25; 32,26-33).

B этой работе, посвященной хронологии Центральной Европы периода перехода к раннему железному веку, клад Прюдь был отнесен к наиболее позднему горизонту европейских кладов, куда также были отнесены такие известные карнато-дунайские клады, как Бихаругра, Диньес, Дюнакомлод, Печ, Фюгод, Занда, Шарепград, Яньево I и II¹¹. Автор синхронизирует их в том числе я по бронзовым кельтам (Раге, 1998. S.370-373). Этот горизонт кладов Пеа,

¹¹ B то же время C.Metzner-Nebelsick продолжает относить клад Прюдь к позднему горизонту культуры полей погребальных урн - НаВ2ЛЗЗ (9-й век до н.э. в ее понимании), хотя клад Дюнакомлед откосит вероятно к болсе позднему периоду (2002, S. 67^59, S.29S).

і погребения n.75

принявший новую, пониженную шкалу европейской хронологии, основанную на дендродатах, позиционирует в пределах VIII в. до н.э (Pare, 1998. S.419. Tab.6).

Таким образом, имеется целый ряд аргументов, позволяющих относить кельты из клада Прюдь к более позднему времени и делающих невозможным датировку памятников новочеркасского периода IX в. до н.э., даже если принять европейские дендродаты¹².

Предновочеркасский период на Северном Кавказе А.И. Иванчик синхронизирует по наконечнику стрелы «килевидной» формы из погребения 34 могильника на территории Кисловодской мебельной фабрике с периодом HaBl, а может быть даже и HaA (X или, самое позднее, IX вв. до н.э.), не обращая внимание на железный топор, имеющийся в этом комплексе. Общеизвестно, что на Кавказе железные топоры происходят от бронзовых колхидских и кобанских топоров и начинают распространяться в период перехода к железному веку. По данным С.Л. Есаяна и M.H. Погребовой, в Закавказье они появляются в конце VIII

в. до н.э., а наибольшего распространения достигают в VII-VI вв. до н.э. (Есаян, Погребова, 1985, с.79-85). Бронзовые топоры еще продолжают встречаться в раннескифское время, например, в Тлийском могильнике вместе со скифскими акинаками в погребениях 68, 85, 129 (Техов, 1980. Рис. 2; 4; 9). Безусловно, топор из погребения 34 могильника на Кисловодской мебельной фабрике относится к наиболее ранпим железным топорам Северного Кавказа, но датировать его X-IX вв. до и.э. нет никаких оснований.

Сопоставление псапия из кургана Уашхиту с псалием из погребения 47 Калакента, весьма сомнительно, хотя бы потому, что отверстия последнего не оформлены муфтами. Если бы не этот, по мнению А.И. Иванчика, «не столь важный признаю>, то мы с трудом отличали бы модификации трубчатых или муфтовых псалиев от черногоровских и сиалковских. Псалии из Уашхиту, безусловно, ближе к нсалиям жаботинского кургана 524 и хутора Алексеевского, чем к калакентским. C другой стороны, нсалии из Калакента, по нашему мнению, являются результатом «новочеркасского» влияния на закавказскую узду и.

возможно, косвенным свидетельством присутствия носителей «новочеркасского» комплекса к югу от Кавказского хребта, что А.И. Иванчик категорически отрицает.

Датируя позднейшие комплексы времени Новочеркасского клада не позднее рубежа IX-VIII вв., А.И. Иванчик никак не объясняет, например, близкое сходство колесничных трехпрорезных пронизеЙ, которые имеются в Уашхшу, в кладе Дюнакомлод в Средней Европе, в Квитках (вместе с бубенцами), а также в Слободзее в Приднестровье¹³ (Эрлих, 1994. Табл.5,37,38; Chochorowski, 1993. C.101. Рис.8,5; Ковпаненко, Гупало, 1984. Рис.6,2,3; Яровой и др., 2002. C.301. Рис.9,2,3).

Подобные пронизи используются в раннескифское время в упряжи колесницы из кургана I могильника Красное Знамя (которую А.И. Иванчик датирует 670-640 гг.), в кургане 2ЛЗ Келермесской группы и в кургане 20 могильника Нартан (Петренко, 1983, c.47, рис.27; Галанина, 1997, c.243, кат.№№ 285,286; Батчаев, 1985,табл.48,/Я).

Свою хронологическую колонку А.И. Иванчик нам не представляет. Мы можем лишь ее реконструировать, исходя из текста книги, соотнося с той относительной хронологией, которую исследователь не пересматривает (таб.І).

Таблица I.

¹⁹ Мы считаем, что эти пронизи и являются «верхним» хроноиндиктором комплекса, определяя его датировку.

Из всего этого следует, что для существования переходного OT предскифского к раннескифскому раннежаботинского этапа или PCK-I (по И.Н.Медведской и Г.Коссаку) А.И. Иванчик выделяет около IOO лет.

B данной связи весьма показательны материалы древнейших курганов предскифского и раннескифского времени Закубанья.

Например, в пределах одного памятника, а именно могильника ФарсЛОіады, этот этап никак не проявился в металлической узде. C определенной долей условности мы можем отнести к нему лишь курган 48, принимая во внимание близость керамики из этого кургана к керамическому комплексу кургана 2 у пос.Хаджох. B то же время два Хаджохских кургана целиком относятся к жаботинскому пласту, а их содержимое показывает всс то смешение и разнообразие форм, которое существовало в жаботинский период. Здесь преобладают псалии типа «Уашхиту-Жаботин», но уже встречаются бронзовые раннескифские. Есть стремечковидные удила с дополнительным отверстием, есть и раннескифские брошовые удила, есть также детали колесничной упряжи, аналогичные известным в Аксайском и Пшишском кладах. Более того, двукольчатые и стремечковидные раннескифские звенья удил встречены у одного уздечного комплекта. Имеются в Хаджохе и изделия, выполненные в зверином стиле. Автор публикации справедливо синхронизировал эти курганы с курганом Уашхиту и отнес их к первой половине VII в. до н.э. (Сазонов, 2000).

Таким образом, Хаджохскис курганы опять жс наглядно показывают нам, что отрывать позднейшие новочеркасские древности от раннескифской культуры болес чем столетней «жаботинской» прослойкой нельзя.

Псалии типа «Уашхиту-Жаботин» жаботинского варианта в равной степени встречаются в комплексах уже раннескифского времени в Украинской Лесостепи (Яснозорье, K.6; Емчиха, к. 375; к.183 на реке Тенетинка; к.2, II группы у с. Медвин в Поросье) (Ковпаненко и др., 1994, c.55, рис.6,3; Ковпаненко, 1981, c.l09, рис.61,6,7,5; Ильинская, 1975, табл.ХХІХ,9). Исследователи справедливо относят их ко второй половине VlI в. до н.э, то есть синхронизируют с раннескифским временем. (Ковпаненко и др., 1994, c.59). Однако большая часть памятников Северо-Западного Предкавказья, открытых как в первой половине 90-х годов прошлого вска (Хаджохские курганы), так и гораздо раньше в новейшем исследовании А.И. Иванчика учтены нс были.

Касаясь вопроса о времени появлении на Северном Кавказе удил с жесткоскрешіенными псалиями типа «Енджа-Константиновка», А.И. Иванчик не приводит убедительных доказательств их самостоятельного возникновения в Причерноморье. Напротив, представленный автором пространный исторический экскурс о закавказской и переднеазиатской узде, где жестко скрепленные с удилами псалии сменяют напускные, подводит читателя к мысли, что заимствование этой идеи произошло из Передней Азии и Закавказья. Следует отметить, что экземпляры типа «Енджа-Константиновка» не являются единственными в Причерноморье и на Северном Кавказе удилами, в которых бмла реализована эта идея. Очевидно, с нею же связано и изготовление неразъемных подвижіюскреплешшых удил с псалиями, которые появляются в эго же время или чуть раньше (Белинский, Вальчак, 1998, c.l 59-158).

Ha наш взгляд, не могут быть приняты во внимание соображения А.И. Иванчика о том, что традиция колссниц и колесного транспорта в причерноморских степях не прерывалась с эпохи средней бронзы. Нужно хорошо представлять ситуацию в регионе и тот культурный субстрат, на базе которого формировались культуры иредскифской эпохи (кобапская, черногоровская, предгорный вариант протомсотской группы памятников). Ни в «протокобанских» памятниках, ни в сабатиновской и белозерской культурах ничего не свидетельствует об использовании колесниц. Более того, их нет и в памятниках черногоровского и предновочсркасскоro времени, хотя металлические детали узды и разнообразные уздечные аксессуары (бляшки, пронизи, лунницы, дополнительные звенья удил) были уже широко в ходу. Колесницы появляются лишь на завершающем этапе развития предскифской узды, в «предклассический» период и период новочеркасской «классики» и существуют практически до рашіескифского времени. Выше мы уже отмечали, что такие же или близкие детали (цилиндрические пронизи) присутствуют у Краснознаменской колесницы и в кургане 20 Нартана.

Поэтому мы не можем исключать, что колыю колесничной упряжи, положенное в кенотаф (согласно А.И. Иванчику), вместе с конскими погребениями в Норшун-тепе не является pars pro toto присутствием здесь колссничной упряжки, поскольку употребить подобное кольцо диаметром более 10 см в упряжи верховых лошадей весьма проблематично.

Объяснение появления чешуйчатых панцирей в погребениях и комплексах позднейшего предскифского времени СУашхиту, Кабан-Гора, Индустрия) просто «торговыми или ипыми» (не военными) контактами с Закавказьем, которое предлагает А.И. Иванчик, нам видится маловероятным. Тогда бы эти панцири могли бы встречаться в воинских погребениях Северного Кавказа на протяжении всего предскифского периода, поскольку связи с Закавказьем прослеживаются и в ранний хронологический период’⁴.

Следует ошетить, что фрагменты панцирей пока найдены в наиболее поздних прсдскифских комплексах конца VlII - первой половины VII в. до н.э. или «переходных» к раннескифским (курган 2 у поселка Хаджох). Таким образом, вполне логично предположить, что население Северного Кавказа могло заимствовать идею этого защитного вооружения в Закавказье или в Малой Азии во время военных походов именно в это время.

Дополнительным аргументом для доказательства ранней даты новочеркасских памятников для А.И.Иванчика послужили бубенцы-пронизи из кургана Квитки. Приводя достаточно большую сводку бубенцов из Ирана, Закавказья и Средней Европы, он полагает, что они в Закавказье вышли из употребления не позже середины VHI в. до н.э. и в Урартский период здесь в моду входят колокольчики (Иванчик, 2001, с. 226). Хронологическую позицию этих деталей в уздечных наборах Северо-Западного Кавказа мы уже рассматривали выше, в разделе, посвященном этим элементам конского снаряжения.

Приведенные А.И.Иванчиком среднеевропейские параллели прорезным бубенцам, также не могут быть надежным хронологическим аргументом. Комплексы Бихаругра и Шаренград, где встречены бубенцы, К.Пеа отнес к VI хронологическому горизоіпу кладов, синхронизирующемуся с HaCl-HaCla (Раге, 1998, p. 370), что в абсолютных датах может соответствовать VIII, если не началу VII в. до н.э. Кроме того, два бубенца, аналогичные квитским встречены в комплексе Надьшаг (Nagysag) в Венгрии с трехпрорезными колесничными пронизями, характерными для «раннежаботинского» (Уашхшу) и раннескифского периодов (см. выше) (Kemenczei, 1988, S.99, Abb.4,12,15).

Существование бронзовых бубенцов в Северном Причерноморье, очевидно, ограничивается непродолжительным периодом, заключенным в рамки конца VIII - первой половины VII в. до н.э. B раннескифское время в конском снаряжении уже начинают использовать колокольчики, заимствованные скорее- всего у урартов. Однако традиция бубенцов, как шумящих оберегов продолжает жить в скифских навершиях, наиболее раниие из которых имеют шаровидную или биконическую форму (Келермесские курганы), и скорее всего по своему происхождению связаны с подвесными бубенцами предскифского времени (Галанина, 1997, табл. 44, №

44, 67, 214,215,300-302).

B свете дискуссии о хронологии позднейших предскифских памятников весьма показательны также и полученные недавно радиоуглеродные даты кургана Уашхиту в сравнении с датами ключевых раннескифских памятников Северного Кавказа (Alekseev and al., 2000, таЬЛ;2). Мы приводим их представленной ниже таблице.

Таблица II.

Из приведенных данных мы видим, что иіггервалы иекалиброванных дат для Келермесса - 2690±150-2380±70, а для Новозаведенного - 2670±-2400±200 от наших дней. Две даты, полученные по дереву шатрового перекрытая кургана Уашхиту (2510i50, 2570±50) вполне в них укладывается. При всех сложностях нашего отношения к радиокарбонным датам (как калиброванным, так и некалиброванным), приведенная серия, скорее всего, свидетельствует, что время сооружения кургана Уашхиту нельзя намного отрывать от даты раннескифских памятников Северного Причерноморья'^[65].

Таким образом, надежные аргумешы, позволяющие передатировать предскифский и раннескифский периоды Северного Причерноморья, не были приведены Л.И. Иванчиком ни в системе среднеевропейской хронологии, ни B системе восточноевропейских древностей.

Даты, предлагаемые в настоящей работе для выделенных нами горизонтов, базируется на наших прежних взглядах и, прежде всего, на абсолютных датах раннескифской хронологии, которая получила недавно очередные доказательства отнесение начала РСК-3 ко времени, близкому к рубежу VH и VI вв. до н.э. (Петренко, Маслов, Канторович, 2000).

Таким образом, раннекелермесский пласт укладывается во вторую половину VII в, а «раннежаботинский» этап находится в пределах первой половины.

«Классический» новочеркасский период мы датируем временем близким к концу ѴІІІ-началу VII в. до н.э., а «предклассический», который представляется сейчас нам более продолжительным в пределах второй половины VIII в до н.э., считая, что время его завершения близко по дате времени начала военных походов (714 r. до н.э.), поскольку именно в этот период проявляются самые ранние свидетельства о военных контактах с Передней Азии.

Прсдновочеркасский/раннечерногоровский период мы относим в основном к первой половине VIII в. до н.э., понимая также, что IX в. до н.э. для этого периода не исключен, и при получении новых материалов нижняя граница предскифского периода может быть уточнена.

Глава X.

Историческая роль протомеотского периода

•

10.1. Протомеотские памятники и окружающий мир.

Проблему связей протомеотских памятников с окружающим миром следует рассматривать в общей системе связей и коммуникаций юга Восточной Европы в предскифский период. B настоящее время, группируя протомеотские памятники по трем локальным вариаігшм и имея достаточно дробную периодизацию протомеотского периода, в котором мы можем выделить четыре подпериода, нам ясно, что каждый локальный вариант в определенный период имел свою систему связей. B целом для Северо-Западного Кавказа в протомеотский период мы можем выделить следующие направления коммуникаций.

1) Внутренне северокавказскис связи (западнокобанско- протомеотские).

2) Связи протомеотской группы памятников со степыо и лесостепью.

3) Транскавказские связи. Последние распадаются на два основных направления, которые на наш взгляд асинхронны (западнокавказские (протомеото-колхидские) и центрально-кавказские.

4) Центрально-европейские связи.

5) Причерноморские связи.

Безусловно, каждая система коммуникаций требует своего подробного анализа. B настоящем разделе мы можем дать лишь их краткую характеристику.

Ссвсрокавказские связи. Можно отметить, что связи протомеотской группы памятников с кобанской культурой и, прежде всего с ее западным вариантом прослеживаются на протяжении всего протомеотского периода. Они

•

•

обусловлены прежде всего наличием определенных «смешанных» памятников «контактной» зоны таких как поселения «Каменные столбы» у ст.Ахметовской, Каладжинское, а также, очевидно, определенной общностью субстрата, заключающемся в феномене «Прикубанского очага металлообработки».

Для раннего «предновочсркасского» периода мы можем говорить об устойчивых и продолжительных связях предгорного варианта нротомеотских памятников с памятниками Кисловодской котловины, где происходит формирования «классического» новочсркасского комплекса. Связи эти прослеживаются, преоде всего, в использовании одних и тех же уздечных наборов «предновочеркасского» и «предклассических» типов, причем приоритет в распространении ряда типов, таких как псалии типа IlA нашей схемы или уздечных блях с геометрическим орнаментом, по-видимо.му, имеется у предгорных протомсотских памятников. Прогомеотские памятники служат для кобанской культуры источником появления идси бронзовых и каменных «птицеголовых» скипетров. Бронзовые скипетры известны в протомеотских памятниках предгорного варианта, а каменнные - цешрального уже в ранних группах погребений (Эрлих, 2004). Для раннего периода одним из признаков «протомеотского» влияния на кобанскую культуру В.И.Козенкова отмечала распространение коротковгульчатых цельнолитых бронзовых наконечников копий (Козенкова, 1995, c.39). Позже, в «нредклассический» период, в памятниках Цеіпралыюго варианта прогомеотской группы вырабатываются детали упряжи колесниц, которые быстро адаптируются как среди памятников предгорного варианта, так в Кабардино-Пятигорьс.

B то же время центром выработки устойчивого типа «новочеркасского» наконечника стрел, а также распространение кинжала кабардино-пятигорского типа мы можем считать скорее Кисловодскую котловину. Таким образом, контакт, которые прослеживаются между ареалами протомеотских и западнокобанских памятников проявляются, прежде всего, на престижных предметах всаднического комплекса, которые характеризуют в погребениях обеих культу р высший слой элиты. Эти контакты и приводят к выработке определенного всаднического «койне», которую мы именуем «новочеркасской» триадой (Эрлих, 1994, c.5l и cn.). Механизм этих контактов на ранней стадии мог быть аналогичен

тому, каким ои был между Северо-Западным Предкавказьем и Причерноморьем, с одной стороны, и Карпато-Дунайским регионом - с другой. Суть этих связей, как считает К.Метцнер-Небельсик, заключается в обмене лошадьми, основного богатства и показателя престижа. B связи с этим унифицировалась и уздечка, а также шел обмен элементами «всадничсской культуры». Однако мы ис исключаем в этом варианте и другие, более близкие типы контактов между элитой: межплеменные браки и как их следствие родственные связи.

Ha поздней стадии («предклассический» и «классический» новочеркасский период) основополагающим фактором близкого взаимодействия явились совместные походы в Закавказье, Переднюю Азию, а также в Степь и Лесостепь, приведшие к окончательному формированию комплекса типа Новочеркасского клада, а также верхушки воииов-колесничих, материальным отражением этой элитарной культуры стали комплексы колссничной упряжи (Эрлих, 1994, с. 83-97).

Связи со Степью и Лесостепью юга Восточной Европы. Как мы ужс писали выше в «предклассический»/черногоровский период протомеотские памятники центрального вариаігга имели тесиые связи со степной чериогоровской культурой. По нашему мнению, в районе центрального варианта для степняков могли отливаться бронзовые псалии дырчатых форм - чсриогоровские и цимбальскис. K подобному заключению мы пришли благодаря картографированию этих псалиев и подсчету их распространения по регионам.

Подсчет показал явный процентный “перевес” дырчатых палисв “стспных” типов в пользу Центрального варианта протомсотских памятников по сравнению с регионом Степи и остальным Северным Кавказом (Эрлих, 2002, с. 30-34, рис. 4, 5). Очевидно, в ранний период этот регион тесно взаимодействовал с номадами чераогоровской культуры, ближайшие погребения мы находим уже на правом берегу Кубани. Это взаимодействие, вероятно, имело вид обоюдовыгодного обмена. Степняки могли поставлять лошадей, с которыми в ареал центрального варианта попадали и роговые псалии и детали конского оголовья - шлемовидные бляхи и пронизи типа хут. Жирноклевского, Красногоровки и Новой Деревни (Вальчак, Мамонтов, Сазонов, 1996, c.23 и сл.). B свою очередь, «протомеотское» население снабжало кочевников металлической уздой и оружием. Из протомеотских памятников центрального варианта к кочевникам Нижнего Дона, очевидно, поступают черпаки протомеотского облика (Потапов, 1998, c.6-8; Лукьяшко, 1999, с.180-184, 207). Вместе с металлической уздой в ареал черногоровской культуры через Центральное Закубанье попадают и среднеевропейские подвески Шаренградского типа Зубовская, Подобед, 1996, c.l05; Эрлих, 2002, c.34, 36, рис. 6). Кроме того, в ареале центрального варианта протомеотских памятников, как и Степи, наблюдается единая традиция освоения черного металла, характеризующаяся использованием чистого или неравномерного науглероженного железа, отсутствием приемов улучшения рабочих качеств, использованием приема пакетирования (Терехова, Эрлих, 2000, с.283-285; 2002, с. 139-140).

Характер взаимоотношений в направлении юг-север меняется в «классический» новочеркасский период, после начала военных походов в Закавказье и определенной «нивелировки» культурных различий между локальными вариантами протомеотской группы, произошедшей, очевидно, в результате этих походов. Элитные комплексы с севсрокавказским, в том числе и протомеотскими всадническим и колесничными наборами, появляющиеся повсеместно в Степи и Лесостепи юга Восточной Европы, своеобразный «выплеск» новочсркасского комплекса в Степь и Лесостепь (Эрлих, 1994, с.89-90, 122) даст основание нам предполагать, что в данном случае мы имеем дсло с военной экспансией с территории Предкавказья, в том числе из ареала протомеотской группы памятников.

Время господства в Степи и Лесостепи носителей «классического» новочеркасского комплекса было относительно непродолжительным. Как мы указывали выше, очевидно, следует согласиться с мнением С.А.Скорого о кратком периоде бытования новочеркасского комплекса в Лесостепи (Скорый, 1999, cc.53- 56). B «раннежаботинское» время, когда появляются древнейшие «раннескифские» элементы, постепенно вытесняющие «новочсркасскис», система связей «Предкавказьс-Лссостспь», по-видимому, сохраняет свою структуру, направление и доминанту Предкавказья. Ila наш взгляд, древнейшие элементы «раннсскифской триады», чуть раньше появляются и распространяются в Предкавказье, а затем попадают в Лесостепь.

Транскавказские связи.

ДревнеЙшие связи с Закавказском регионом прослеживаются в наиболее ранний предновочеркасский/раннечерногоровский период у памятников предгорного варианта. Пока направление этих связей проявляется как одностороннее и характеризуется находками колхидских вещей в комплексах предгорного варианта. Эти находки приведены нами в монографии, посвящснной могильнику Фарс, в также в специальной статье (Лесков, Эрлих, 1999, с. 45^6, с. 58, с. 63-64; Эрлих, 20046). Коротко перечислим их. Это два бронзовых наконечника копья с разомкнутой кованой етулкой, характерные для Закавказья и, прежде всего, для колхидской культуры, происходящие из погребения 9 и 35 могильника Фарс. Зонная гравированная орнаментация втулки наконечника копья из погребения 9 находит близкие аналогии среди наконечников коний из Бзыбской Абхазии (Эшера, Красномаяцкий могильник, Абгархук)¹ (Куфтин, 1949, с. 165, табл. XIV, 7; c.219, рис. 39; Трапш, 1969, c.l78 табл.ХХІ,3; Джопуа, Скаков, Шамба, 2004, c.84, рис.11,7). Вероятнее всего, эти наконечники копий являлись прямым импортом из Абхазии, что вроде бы подтвердил и анализ металла наконечника копья из п.35 могильника Фарс, содержащего 10 % олова не характерного для бронзовых протомеотских копий.

K таким же импортам из Бзыбской Абхазии мы отнесли и гравированное молоточковидное навершие из погребения 36 могильника Фарс (Лесков, Эрлих, 1999, с. 63, рис. 31,2). Оно находит аналогии на холме Верещагина, в могильниках Гуадиху и Красномаяцкий, в Эшерских кромлехах, в персотложенном слое Апсарского поселения в Новом Афоне (Шамба, 1984, с. 21, рис. 8,6; Трапш, 1969, c.36, с. 70,таб. IV, 2; c.l31,204, табл.ХХѴІІ,2; Шамба, 1974, c.l9, табл. XXVI).

Таким жс импортом из Абхазии следует считать, очевидно, и фибулы из погребения 38 могилышка Фарс (Лесков, Эрлих, 1999, с. 64, рис. 33,6, 7). Близкие им аналогии мы обнаруживаем в могильниках Джантух и в Краспомаяцком (Шамба, 1984, c.64, рис. 21,1,2,11; Трапш, 1969, с. 128, таб.ХП.6).

Относительно наиболее поздним импортным предметом из Абхазии в могильнике Фарс является крупная коническая бляха, использовавшаяся в качестве конского налобника в погребении 14 «предклассического» горизонта. Подобные ^[66]

бляхи имеют распространение в Бзыбской Абхазии и встречены в разрушенном комплексе из Анухвы, в Кюр-Дере, в недавно открытом поіребении в селе Куланурхва (Доманский, 1979, с. 33, рис. 12; Куфтин, 1949, c.l67, табл. XIV, 1, 2; Хондзия, Бжания, 2004, с. 201).

Объяснить возникновение этих связей, которые, скорее всего, осуществлялись через систему перевалов Большого Кавказа мы можем

потребностью в качественном железе, которое, по нашему мнению импортировалось в полосовых заготовках, а возможно, и в готовых изделиях в предгорья Северо-Западпого Кавказа из района Бзыбской Абхазии (Эрлих, 20046). Ha этой проблеме мы уже останавливались во второй главе данной работы. Пока не ясно, какой продукт мог быть эквивалеіггом подобного обмена, поскольку протомеотскис импорты этого времени в Абхазии пока не найдены. Мы вполне допускаем, что это мог быть скот и другие продукты сельского хозяйства.

Начиная с «классического» новочеркасского времени транскавказские коммуникации с территории Северного Кавказа нужно рассматривать в едином контексте связей с Закавказьем и Малой Азией времени древнейших походов конца VlII в. до н.э.. B своих работах прошлых лет мы старались выделить свидетельства ближневосточных заимствований, которые говорят о прямом знакомстве населения Предкавказья с военным делом Ассирии и Урарту. K этим свидетельствам мы относили, древнейшие фрагменты металлических панцирей этой поры, которые находят как на Севсро-Западпом Кавказе, так и в Кабардино- Пятигорье и детали упряжи колесниц, также характерные для двух этих регионов. K северу от Большого Кавказа пока только в арсалс кобанской культуры засвидетельствованы бронзовые пекторали и шлемы (Эрлих, 1992; Эрлих, 1994, с.83-97). Возможно, с этим походами мы можем связывать и появление на Северо- Западном Кавказе бронзовых сосудов центрально-кавказского производства с литыми зооморфными ручками. Комплексные находки последних можно датировать раннежаботинским-раннескифским горизонтом. Самые ранние комплексы, в которых встречены сосуды-«ситулы» с зооморфными ручками, - курган Уашхиту и Кубанский могильник можно отнссти ко времени ранних походов.

B то же время следует отметить и относительно небольшое количество свидетельств присутствия носителей «новочеркасского» комплекса к югу OT Большого Кавказского хребта. Это двукольчатые удила из Сурмуши, обломок трехпетельчатого псалия из Ксанского ущелья в Грузии, а также трехдырчатый пслалий с лопастью, явно подвергшийся «новочеркасскому» влиянию из погребения 47 могильника «Парадизфестунг» у Калакснта в Азербайджане (Исссен, 1953, c.64; Nagel, Strommenger, 1985, taf.l9). Кроме того, мы можем привести кольцо колесничной упряжи новочсркасского облика с обломанной муфтой из Норшун-тепе в Анатолии (Hauptman, 1985, Abb.4,9).

B северокавказских комплексах «походного» времени раннежаботинского пласта появляются элементы, которые мы можем связать с востоком Евразии - это брошовые котлы и подпружная пряжка с горы Бештау, биметаллические клевцы, стремечковидные удила раннескифского облика (см. Эрлих, 1994, с. I00-!01), и редкий в Предкавказье тип стре.мечковидных удил с дополнительным отверстием «сибирского-азиатского» облика из кургана Хаджох (Сазонов, 2000, с. 64, рис. 8, 1). Очевидно в это же время можно говорить и о появлении в Предкавказье «киммерийских» стел которые, на наш взгляд появляются в раннежаботинский период и доживают времени келермесских курганов Д.Г.Шульца, судя по изваянию из с. Н.Кукуржин с «парадным» скифским мечом.

Отметим, что именно в это время появляются в культуре протомеотских племен и древнейшие элемешы скифо-сибирского звериного стиля (Канторович, Эрлих, (в печати). B качестве рабочей гипотезы о причинах этих культурных изменений мы предположили, что в Передней Азии сталкиваются два всадничсских потока из Предкавказья и из Азиатской Скифии, и восточные элементы попадают на Северный Кавказ уже с возвратной волной (Эрлих, 1992, с. 178-179). B тоже время свидетельства о походах в Переднюю Азию «классического» новочеркасского времени, совершаемых с территории Предкавказья, по-видимому, можно считать наиболее адекватным археологическим соответствием древнейшим упоминаниям о походах киммерийцев в ассирийских хрониках времени Саргона II (Эрлих, 1994,1994a).

Связи с Центральной Европой.

Одним из наиболее интересных проблем являются связи Северо- Западного Кавказа с Центральной Европой в предскифский период, которые, безусловно, следует рассматривать в общей системе коммуникаций между югом Восточной Европы и Центральной Европой. Механизм этих связей давно вызывает определенную дискуссию (см. Козенкова, 1975a, с.52-53; Махортых, 2003, с. 6-19).

•

Для Северного Причерноморья свидетельства этих коіггактов недавно были обобщены С.В.Махортых, выделившим ранпюю и позднюю группу киммерийских захоронений с центрально-европейскими элементами (Махортых, 2003, с. 3940). B свою очередь, мы также считаем, что связи протомеотских памятников продолжались на протяжении всего протомеотского периода. B ранние периоды, по-видимому, эти связи были сосредоточены в основном в Центральном Закубапье в ареале протомеотских памятников центрального варианта. Вне сомнений, что эти контакты прослеживаются, начиная с раннечерногоровского периода. Поскольку мы предполагаем, что металлическая узда дырчатой схемы черногоровского и цимбальского типа для Степи могла производится в этих районах (см. выше), то находки подобных псалиев в Средней Европе мы можем расценить как свидетельства самых ранних контактов этого региона с областью Прикубанья. Действительно, такие комплексы в Средней Европе, в которых найдсны псалии черногоровского типа, как Чернотин (Чехия, Моравия) и клад III из Кармине (Польша) (Podborsky, 1970, Taf.43,2-3; Gedl, 1994, Abb. 16,3) относятся исследователями к раннему горизонту кладов, датирующимуся сейчас HaB3 или ВаВ2Л13. C.Pare отнес эти два комплекса к горизошу кладов V (DFS-V) (Pare, 1998, S.378-379). Очевидно также, что в результате контактов в Центральном Закубапье и в Средней Европе вырабатывается тип цимбальского псалия (тип VIII по К.Метцнер-Небельсик). По нашим подсчетам, в Центральном Закубанье обнаружено около 40% всех известных псалиев этого типа, в то время как в Средней Европе - около четверги (27%), а в Степи и Лесостепи - 13% (Эрлих, 2002, с. 33, рис.5). B то жс время тип камышсвахского псалия (тип VI), очевидно, вырабатывается в Средней Европе, откуда происходит болес 70% их находок. Ha юге Восточной Европы опять жс по количеству находок этих псалиев выделяется

Центральное Закубанье, где известно 18% находок, в то время как в Степи всего- 6% (Эрлих, 2002, с. 33, рис. 5).

Ko времени начала следующего «переходного» (предклассического) периода мы можем отнести появление в протомсотских памятниках центрального варианта крестовидных трубчатых пронизей типа найденных в погребении 3 могильника Пшиш (Сазонов, 1995. С. 100, рис.3,3), близких пронизям из Мощанецкого клада и кургана Bojura. (Kemenczei, 1996, p.266; Moscalu, Bcda, 1988, p. 30, fig.3,l). Очевидно, к этому времени относится и появление в Закубанье золотых и серебряных подвесок шаренградского типа, а также удил с D-образным окончанием внешних петель, характерных для Средней Европы (погребения 35 и 38 могильника Пшиш-І). B Средней Европе, где вырабатываются эти типы, они встречаются в комплексах, датирующихся уже либо переходом к горизонту кладов HaCl либо, к раннему HaCl (DFS-V1 по К.Пса). Об этом мы уже также писали в главе, посвященной хронологии.

Контакты протомеотских памятников со Средней Европой продолжаются и в классический новочеркасский период. Однако они уже не ограничиваются в основном памятниками центрального варианта, поскольку происходит общая культурная «нивелировка». Самым характерным свидетельством культурных коіттакгов этого времени является заимствование деталей упряжи новочеркасских колесниц (Эрлих, 1997). Подобные детали обнаружены в кладах Нрюдь,

Дюнакомлод, Фюгод и Парндорф (Kimenczei, 1981, S. 31, Abb.5, 5,6; Hallus, Horvath , 1939. F. XX, fig.I7, 12; Kemenczei, 1988, S. 65, Х«№ 7, 10; S. 71, Abb.2, 3; Adler, 1985/86, S. 237, Abb.l90). Несмотря на то, что ни двукольчтые удила, ни «классические» новочеркасскис псалии в Средней Европе нс обнаружены (здесь продолжают существовать и развиваться псалии «дырчатых» типов), мы можем указать на близкие соответствия в этих деталях узды и «постклассическое» новочеркасское время. Это соответствие псалиев варианта «Уашхшу» типа «Уашхиту-Жаботин» псалиям варианта Яньево типа Дюнакомлод-Яньево (по Я.Хохоровскому) (Эрлих, 1997, c.27,30, рис.6).

Таким образом, мы можем утверждать, протомеогские памятники центрального варианта имели существующую на протяжении всего

протомеотского периода сеть контактов с Центральной Европой, которые отражаются в обмене вещами и идеями.

B то же время для этих контактов не оставались изолированными и предгорные памятники, где вызревает классический «новочерксский» комплекс. Об этом говорят и находки псалиев «предновочеркасских» петельчатых типов - IA и IIA нашей типологической схемы (варианты «Чакберени» и «Майкоп» по Я.Хохоровскому), а также соответствие «предклассического» псалия ІБ псалиям типа «Посадка» (Эрлих 1997, с. 27,30, рис.6).

B то же время, очевидно, с предгорным вариантом протомеотских памятников связано и заимствование идеи бронзовых птицеголовых скипетров, поскольку именно там, в погребении 35 могильника Фарс, встречена самая ранняя находка подобного скипетра (Эрлих, 1990; Лесков, Эрлих, 1999, с. 48-49). Bce бронзовые скипетры из Средней Европы представляют собой обособленное изображение головы хищной птицы, клюв которой у некоторых экземпляров превращен в голову лошади (Эрлих, 2004, с. 107). По мнению К.Метцнер- Небельсик, подобные скипетры, несущие образ лошади в Средней Европе, были атрибутом носителей станса «хозяина конских табунов», основного богатства общества (Metzner-NebeIsick, 2002, S.467). Однако нельзя не упомянуть и каменные птицеголовые скипетры из ареала протомеотских памятников центрального варианта (Эрлих, 2004, с. 107-109, рис.11, 12, 14,15 ), которые говорят о том, что ареал для заимствования птицеголового скипетра как символа власти мог быть шире и не ограничивался только предгорными памятниками.

Таким образом, мы можем сказать, что Северо-Западное Предкавказье было втянуто в интенсивную сеть обмена вещами и идеями с Средней Европой, составляющими «интернациональный стиль элиты» (Kristiansen, 1991). B этот набор входили, прежде всего, детали всаднического и колесничного снаряжения, культовые жезлы, кинжалы предкавказских типов.

В.И.Козенкова видела причину появления свидетельств этих контактов в «усилении межплеменных связей, которые выражались в развитии меновой торговли, во взаимном распространении последних достижений в области вооружения и конского снаряжения». B то же время она не исключала «и военные походы на далекие расстояния с целью обогащения» (Козенкова, 1975, с. 70).

Я. ХохоровскиЙ видел в этих связях прямую экспансию киммерийцев B Средиюю Европу и прямое присутствие агрессивных номадов в этом регионе (Chochorowski 1993, S. 269).

C.B. Махортых предлагает четыре модели подобных контактов - 1) миграционную, 2) эпизодические военные набеги кочевнических отрядов, 3) торговые операции и обмен престижными вещами между элитами разных общесгв,

4) адаптация «отдельных элементов киммерийских традиций, которая приводила к появлению синкретических предметов, изготовленных местным центральноевропейским населением. Таким образом, по мнению этого исследователя, могли быть задействованы все возможные виды контактов (Махортых, 2003, с. 58-62).

Ha наш взгляд, контакты между Средней Европой и протомеотскими памятниками более отвечают модели обмена престижными вещами, являясь коігтакгами между элитами обществ (Эрлих, 1997, с. 28, 29; Erlikh, 1998, p. 116). Весьма интересное и более конкретное объяснение такому межкультурному обмену предложила К.Метцнер-Небельсик. Поскольку все заимствования в той или иной степени связаны с коневодством, то за этими заимствованиями скрывается постоянная потребность населения Средней Европы в лошадях, которые путем обмена доставлялись из Северного Причерноморья и, в часшости из Прикубанья (Metzner-NebeIsick, 2002, Ss.486-489).

Причерноморские связи. Это наименее разработанный аспект в системе коммуникаций предскифского времени Северо-Западного Кавказа. O существовании этих связей свидетельствует, например, распространение вдоль берега Черного моря булавок типа Сукко (см. выше). Количественное соотношение находок этих булавок свидетельствует, что центром их производства мог быть Северо-Западный Кавказ. Они встречены в ареале причерноморского- абинского варианта протомсотских памятников (Псыбе, Атмачева Щель, Большие Хутора, Геленджик, Холмский) и центрального варианта (Пшиш). B тоже время этоттип булавок распространяется за пределами ареала протомеотских памятников вдоль берега Черного моря. Самую севсрі^ю находку мы обнаруживаем в могильнике Таш-Джарган (Колотухин, 1996, c.l48, рис. 48, 22), а самые южные в районе Гагры - в Гагрском могилышке (Воронов, Гупба, 1978, с.257-258, рис. 1, 2-3; Бжания B., Бжания Д., 1991, с. 44, рис.2, 8, 9, 13, 14; с. 47, рис. 5, 1, 2; c.48, рис.6, 5). Кроме булавок, дважды в причерноморской зоне были обнаружены бронзовые дуговидные фибулы одна в районе Атмачевой щели ф.Сукко), а другая в погребении 5 могильника Большие хутора (Новичихин, 1995, с. 65, рис. 2, 1; Дмитриев, 1973).

B качестве рабочей гипотезы мы можем предположить распространение булавок типа Сукко и фибул морским путем, причем первые нонадалн в Абхазию из Прикубанья, а фибулы наоборот-в Прикубанье из Абхазии.

Для более позднего времени имеются указания Страбона о развитом морском пиратстве у народов, населявших побережье Черного моря в районе Кавказских гор, - ахеев, зихов и гениохов (Геоірафия, XI, II, 12). Экстраполируя это сообщение в более глубокую древность мы можем предполагать именно морской путь распространения вещей и идей вдоль северного и восточного берегов Черного моря.

10.2. Протомеотское «наследие» и инновации в меотской культуре меото-скифского (раннемеотского) периода.

Bo второй части настоящей главы мы остановимся на «историческом наследии» протомеотского периода уже в эпоху развитого железного века - раннемеотского (меото-скифского периода). Как мы отмечали выше, рубежным моментом между протомеотским и раннемеотским (или меото-скифским периодом) мы считаем окончание скифских походов и появление в Закубанье памятников эпохи скифской архаики. Это знаменитые Кслсрмеские курганы, архаические курганы Ульского аула, І-й Говердовский, Косторомской (I- Разменный), курганы могильника Цегошевский Кут и ряд других памятников. Содержимое этих курганов демонстрирует нам развитые элементы раннескифской общности. K середине VII в. до н.э. в результате военных контактов-походов сформировался весь комплекс раннескифского конского снаряжения, состоящий из бронзовых удил со стремечковидным завершением либо железных удил C петельчатым завершением, трехпетельчатых псалиев и элементов конского оголовья: пронизей, блях, фаларов. Появляется ряд новых элементов в вооружении: колчанные наборы раннескифского времени, железные топоры- секиры, скифские мечи-акинаки (Эрлих, 1992).

•

•

•

Как и на всем юге Восточной Европы к середине VIl в до н.э., железо на Северо-Западном Кавказе окончательно утверждается как единственный «рабочий металл», из бронзы делаются исключительно украшения и детали богатой уздечки. Весьма показательные данные получены Н.Н.Терсховой, изучившей методом металлографии большую (32 предмета) выборку железных изделий из Келермесского некрополя. Можно сказать, что в келермесском черном металле воішотились две традиций перехода к железному веку, о которых мы писали во второй главе. Большая часть изделий здесь изготовлена из стали — 27 изделий, однако преобладает неравномерно науглероженная «сырцовая» сталь, полученная непосредственно в горне (15 изделий). Отметим, что она, как и изделия из чистого железа (5 предметов) характерны для степной (восточноевропейской) традиции перехода к железному веку. «Степным» признаком мы также считаем и использование сварной заготовки, что прослежено в 8 случаях. Тем не менее здесь используются и болес передовые «закавказские» технологии, характерные для могильника Фарс (Терехова, 1999; Терехова, Эрлих, 2002, c.l39). Прежде всего - это преднамеренное получение стали, которая могла быть получена путем сквозной цементации заготовок (7 изделий) и цементация готовых изделий - получение сталистого слоя на поверхности или рабочей части (5 изделий). Достаточно часто встречается и термообработка (закалка) изделий - 9 случаев, которой чаще подвергались изделия «рабочего железа» - топоры, шило, ножи. Лишь однажды встречены откованные из цемеігтировашюй заготовки и термообработашше удила(Терехова, 1989,c. lll-112,ra6.2).

Основным «лейтмотивом» меото-скифского (раннемеотского) этапа является самостоятельное развитие культуры, «изживание» общескифскнх черт в материальной культуре и формирование собственных прикубанских «меотских» (Эрлих, Кожухов, 1992, с.84-85). B архаическую скифскую эпоху, которую мы относим к середине VIl - VI в. до н.э., мы находим в Левобережье Кубани наибольшее число параллелей древнейшим памятникам скифской культуры Центрального Предкавказья и Лесостепной Украины - таким, как могильники оголовья: пронизей, блях, фаларов. Появляется ряд новых элементов в вооружении: колчанные наборы раннескифского времени, железные топоры· секиры, скифскиемечи-акинаки (Эрлих, 1992).

Как и на всем юге Восточной Европы к середине VIl в до н.э., железо на Северо-Западном Кавказе окончательно утверждается как единственный «рабочий металл», из бронзы делаются исключительно украшения и детали богатой уздечки. Весьма показательные данные получены Н.И.Тереховой, изучившей методом металлографии большую (32 предмета) выборку железных изделий из Келермесского некрополя. Можно сказать, что в келермесском черном металле воплотились две традиций перехода к железному веку, о которых мы писали во второй главе. Большая часть изделий здесь изготовлена из стали — 27 изделий, однако преобладает неравномерно науглероженная «сырцовая» сталь, полученная непосредственно в горне (15 изделий). Отметим, что она, как и изделия из чистого железа (5 предметов) характерны для степной (восточноевропейской) традиции перехода к железному веку. «Степным» признаком мы также считаем и использование сварной заготовки, что прослежено в 8 случаях. Тем нс мепсе здесь используются и болес передовые «закавказские» технологии, характерные для могильника Фарс (Терехова, 1999; Терехова, Эрлих, 2002, c.l39). Прежде всего - это преднамеренное получение стали, которая могла быть получена путем сквозной цементации заготовок (7 изделий) и цементация готовых изделий - получение сталистого слоя на поверхности или рабочей части (5 изделий). Достаточно часто встречается и термообработка (закалка) изделий - 9 случаев, которой чаще подвергались изделия «рабочего железа» - топоры, шило, ножи. Лишь однажды встречены откованные из цементированной заготовки и термообработанные удила(Терехова, 1989,c. 111-112,таб.2).

Основным «лейтмотивом» мсото-скифского (раішсмеотского) этапа является самостоятельное развитие культуры, «изживание» общескифских черт в материальной культуре и формирование собственных прикубанских «меотских» (Эрлих, Кожухов, 1992, с.84-85). B архаическую скифскую эпоху, которую мы относим к середине VII - VI в. до н.э., мы находим в Левобережье Кубани наибольшее число параллелей древнейшим памятникам скифской культуры Центрального Предкавказья и Лесостепной Украины - таким, как могильники

Красное Знамя и Новозаведенное II в Ставрополье, Нартан в Кабардино-Балкарии, курганы Посулья и бассейна p. Тясмин на Украине. Однако и в это время в меотской культуре продолжают сохраішться свои специфические черты. Например, в знаменитом Кслермесском мошлышке, помимо подкурганных погребений, которые большинство исследователей считает скифскими, имелся и синхронный бескургашіый (грунтовый) могильник, связанный по своему обряду и керамическому инвентарю с предшествующим протомеотским периодом ^аланина, 1985, 1989). Кроме того, некоторые из Келермесских курганов сейчас мы можем достаточно определенно считать нс погребальными комплексами, а подкурганными святилищами с конскими жертвоприношениями — чертой, характерной для меотской культуры на протяжении всей ее истории. Это же можно сказать и об Ульских курганах, которые также, скорее всего, являлись ритуальными, а не погребальными комплексами.

Итак, Miionfe черты обряда, которые исследователи Кубани считают «скифскими», появляются еще в протомеотский период. Прежде всего, к этому мы можем отнести курганный обряд, который здесь появляется, по крайней мерс, B «классический» новочеркасский период. B протомеотское время зарождается и традиция подкурганных святилищ, ярким продолжением которых в меото- скифский период являются ряд Келермесских, а также Ульские, Уляпские и Тенгинские курганы. Преемственность между протомеотским и меото-скифским периодами проявляется и в продолжении существования могильников протомеотского времени уже в меото-скифскиЙ период. Для курганных могильников мы можем в качестве примера привести могилышк Клады и Холмский, которые доживаютдораннскелермесского времени (курган 41) (Лесков, Эрлих, 1999; Василиненко, Кондрашев, Пьянков, 1993). Среди грунтовых протомеотских могильников до скифского времени доживает могильник Кочипэ (Ловпаче, 1991), возможно, Псекупский могильник и могильникЧишхо.

B то же время крупных некрополей, по которым мы могли судить O продолжении протомеотских погребальных традиций келермесского времени, известно пока очень немного. Прежде всего, это собственно Келермесский некрополь. Л.К.Галанина выдсляст здссь четыре типа погребальных сооружений, которые здесь применялись в «зависимости от социального статуса, и возможно этнической принадлежности» погребенных (Галанина, 1997, с. 8-74). K первому типу исследоватсльница относит аристократические усыпальницы, находящиеся на северном краю могильника, - это оба кургана, раскопанных Н.И.Веселовским, также курган 3 или 4 Д.Г.Шульца. Для этих курганов характерны крупные насыпи, достигавшие в высоту 4-5 м и углубленные в материк могильные ямы. Доисследование двух ранее раскопанных курганов в 80-90- e годы XX в. (курганы 24 и 31) показало, что для них не харакгерны ни столбовая, конструкция, ыи деревянные перекрытая.

B кургане 31, который исследователи по ряду признаков сопоставляют с курганом 2 Н.И.Вессловского, на выкидке обнаружен слой травы, спускающийся в могильную яму, ошибочно принятый Веселовским за деревянное перекрытие. Дно могильной ямы в этом кургане было покрыто деревом. Внутри ямы само погребение было огорожено обвязкой из деревянных брусьев (Алексеев, Кузнецова, 2001, с. 76-85). Ямки от трех столбов были обнаружены только в кургане 24, сопоставляемым с курганом 3 или 4 Д.Г.Шульца, но они находились за пределами могильной ямы, и возможно, относились к коновязи (Галанина, Алексеев, 1990, с. 34-43, рис.4; Галанина, 1997, с. 40-44, 68). B то жс время в синхронном, относящемся к келсрмссскому времени кургане 5 Холмского могилышка прослежены и остатки столбов, находящиеся в углах могильной ямы и остатки деревянного перекрытия (Василиненко, Кондрашев, Пьянков, 1993, с. 31- 32, рис. 1). B том же районе известен и синхронный курган 9 могильника Цеплиевский Кут -1, в котором столбовая конструкция отсутствует (Василиненко, Кондрашев, Пьянков, 1993, с. 32-33, рис.ІИ).

Можно предположить, что погребения в подкурганных ямах келермесского времени восходят к обряду, появившемуся еще в прогомсотский период и прослеженному в кургане Уашхиту I. Ha сходство обрядов указывает и такая черта, как прямоугольная деревянная обвязка-оградка погребения, обнаруженная и в кургане Уашхиту, и в кургане 31 (2®) Келермесса (Эрлих, 1994, с. 23, таб.2; Алексеев, Кузнецова, 2001, с. 79-81, рис.9). B то же время такие черты Уашхиту, как столбовая конструкция, шатровое перекрытие, проявились позднее - в ряде подкурганных святилищ в районе аула Уляп и ст.Тенгинской.

Ko второму типу погребальных сооружений Келермесского некрополя Л.К.Галанина отнесла курганы 23 и 29. Они находят ряд соответствий и аналогий среди меотских святилищ более позднего времени (Эрлих, 2001, с.115-119; Эрлих, 20026, с.7-11). Следует отметить также, что именно эти курганы были исследованы ужс во второй половине XX в. по более совершенной современной методике полевых исследований, и мы не исключаем, что общее число культовых сооружений в Келермессе было большим. «Отличительные их признаки пишет Л.К.Галанина, - небольшие размеры земляньпс насыпей^[67] (к моменту раскопок они были сильно распаханы и имели максимальную высоту соответственно 0,5 м и 1 м) и неуглубленные в материк могилы. B первом из них на уровне дрсвнсго горизонта выявлены следы кострищ, а из находок встречены только кости животных, конские зубы и бронзовый наконечник стрелы. Могила была либо разрушена траншеей Д.Г. Шульца, либо вообще отсутствовала...

Ha древней дневной поверхности размещались также находки в кургане 29. Здесь на площади 5,5x6 м, помимо останков не менее семи взнузданных коней, лежавших двумя рядами (один, как обычно, на юге, другой - на западе), были обнаружены фрагменты глиняных сосудов, обломок каменного блюда, куски кремня, железный пож, части наборного панциря, каменный оселок, железные наконечники стрелы и копья. Следы человеческого погребения отсутствовали» (Галанина, 1997, c.72). Таким образом, можно предположить, что именно эти Келермесские курганы продолжают традицию «меотских святилищ», зародившуюся еще в протомеотскос время в ареалах двух локальных вариантов протомеотских памятников нричерноморско-абинского и центрального, о которой мы писали выше в разделе 2, шестой главы. B то же время наибольшее количество подкурганных святилищ с конскими жертвоприношениями на уровне древнего горизонта мы находим в IV в. до н.э., в Уляпском, Тенгинском, Говсрдовском, Начерзийском и др. могильниках. Одной из характерных особенностей является частое расположение подобных святилищ на территории грунтовых могильников, что в принципе наблюдается и в Келермесском некрополе.

K третьему типу погребальных сооружений Келермесса Л.К. Галанина относит погребение 5, впущенное в курган 19 эпохи бронзы (Галанина, Алексеев, 1990, с. 43-47; Галанина, 1997, с. 97). Ею же были приведены протототипы подобных погребальных сооружений протомеотской поры, открытые в основном в Абинском районе (могильники Абинский, Холмский, Чернокленовский), а также погребение у ст.Некрасовский (Галанина, 1997, с. 97). B этот список мы хотели бы добавить и опубликованные позже комплексы из могильника Ахтырский Лиман и Мингрельский, а также ряд погребений, впущенных в курганы эпохи бронзы 24 и 25 могильника Клады (Беглова, Орловская, Сорокина, 1997; Лесков, Эрлих, 1999, с. 25-27).

Безусловно, «протомеотский» генезис имеет и четвертый тип погребальных сооружений Келермесского некрополя, к которым Л.К.Галанина относит погребения груіггового могильника (Галанина, 1997, с. 76). Общие черты обряда этих могил с протомеотскими погребениями мы неоднократно приводили в главе, посвященной погребальному обряду. B одной из публикаций этого могильника исследовательница благодаря ряду признаков справедливо определила позицию Келермесского грунтового могильника как промежуточі^ю между «позднейшими протомеотскими памятниками и раннемеотскими погребениями Усть-Лабинского могильника 2» (Галанина, 1985, с. 163).

Подводя итоги рассмотрению типологии эталонного памятника раннескифского времени, являющимся в то же время древнейшим некрополем меото-скифского периода, мы можем сказать, что все типы представленных здесь погребальных и культовых сооружений появляются уже в предшествующий протомеотский период. Ряд черт, характерных для грунтовых могильников, появляется еще в предновочеркаский/раннечерногоровский период, впускные B курганы сооружения, возможно, появляются позже в «предклассический» период. B позднейшие «классический» новочеркасский и раннежаботинский периоды в результате ранних закавказских походов и формирования элиты здесь появляются погребения под курганными насыпями в больших ямах

Очевидно классификация погребальных (и культовых) сооружений, выявленная на материалах Келермесского некрополя, применима и другим памятникам архаического этапа скифо-меотского периода. Соотнесение с этой схемой известных подкурганных комплексов раннекелермесского времени (І-ый Разменный, ранние Ульские, Говердовский, Цеплиевский кут, Холмский и др.) с

типами подкурганных и внутрикурганных конструкций - специальная задача, требующая отдельной системы аргументов для каждого комплекса, стоящая за пределами нашего исследования.

® B то же время пока известно сравнительно небольшое количество

грунтовых могильников келермесского времени. Помимо самого Келермесского могильника и маловыразительных комплексов из Чишхо, Псекупса и Кочипэ, доживающих до этого времени, мы можем отнести к этому периоду один комплекс могилышка, разрушающегося водами Краснодарского водохранилища на правом берегу Кубани в районе хутора Ленина (Каминский, 1987, с.255-258). K этому же времени относятся и ранние погребения Владимирского могильника у Новороссийска (Шишлов, Федоренко, Колпакова, 1999; Шишлов и др., 2004), где имеются железные подражания двукольчатым удилам, характерные для самого ® начала раннекелермесского периода, бронзовые клювовидные пронизи «каменномостского типа», роговые трехдырчатые псалии, «перстневидные» бляшки, костяные «столбики» от колчанов, колчанные наборы келермесского времени, а также целый ряд вещей, встречающийся в келермесском некрополе³. Многие черты этого могильника восходят к могильникам причерноморского подварианта причерноморско-абинского варианта протомеотских памятников. K последним мы можем отнести, погребения в каменных ящиках, парные и коллективные погребения. B то же время появляются и инновации скифской эпохи - погребения лошадей (найдены остатки, как целых лошадей, так и их «чучел») (Шишлов и др., 2004, с. 213-214).

Для VI-V в. до н.э. известно уже гораздо большее количество погребений, ® расположенных как на левом берегу Кубани (ранняя группа Уляпского могильника, Начерзийский могильник, Ново-Пеховский), так и на правом - могильник в г.Краснодаре,

ранние группы Усть-Лабинского 2-го и 3-го могильников, ряд погребений в могильника 3 и 4 у станицы Пашковской, могильники городищ № 2 и № 3 хутора Ленина; могильники Старокорсуньского городища № 3 (западный и восточный), Тбилисский № 2 (Беглова, 1989; Лесков и др, 1998; Ждановский, 1976; Анфимов,

® ³ Материалы этого могильника были представлены в стендовом докладе А.В.Шишлова.Н.В.Фсдоренко и

A.B. Колпаковой на ХХШ Крупновских чтениях в г.Москве в 2004 r.

1949, с.255-258; Анфимов, 1951, с. 158-162; Анфимов, 1955; Лимберис, Марченко, 2001). Судя по материалам этих памятников, «протомсотское наследие» проявляется, прежде всего, в элементах обряда: в сочетании скорченных и вьггянутых погребений. Последние, как и прежде, коррелируются с мужским и более богатым инвентарем. K наследию протомеотского периода мы можем отнести помещение костяка лошади или «чучела» на «заплечиках» чуть выше погребенного, преимущественную ориентировку в южной сектор, встречу B погребениях галек. B то же время появляются и обрядовые инновации - положение в погребение каменных плиток-жертвенников, впервые прослеженных B Келермесском грунтовом могильнике (Галанина, 1985, с. 160;Галанина 1989, c.80).

B керамическом комплексе могильников ранне-меотского периода, по сравнению с протомеотскими памятниками, происходит обновление. Меняют свою форму корчаги, получающие все более слабую профшіировку, не встречаются миски с ручками, видоизменяются кружки, появляются новые категории керамики, такие как «солонки», «вазочки», «кубышки» (Беглова, 1995 c.l4). B то же время в некоторых могильниках до конца VI в. до н.э. доживают черпаки с рогатыми ручками⁴, которые встречаются в Келермесском, 2-м Усть-Лабинском могильнике и 3-м Усть-Лабинском городище, в Ново-Пеховском, Тбилисском 2-ом и Владимировском могильниках, а также в погребении у хутора Ленина (Галанина, 1989,c.80; Анфимов, 1949,с.248-249,рис.6, 1-3; Анфимов, 1951, с. ІбІ.рис. 1,1,2; c.253, рис.7, 4,5; Анфимов, 1955, с. 46, рис., 16, 1,5; Каминский, 1987, рис.2,5; Шишлов и др., 2004, с. 214), и в то же время отсутствуют, например, в керамическом комплексе Уляпского могильника.

Традиции протомеотского времени u в то жс время существенные изменения мы наблюдаем и в некерамическом инвентаре могил меото-скифского периода.

B наборе воинской паноплии в меото-скифский период традиционным осталось использование копий в качестве основного вида оружия. Существуют типы копий с четко выраженным центральным ребром пера, восходящие к протомеотским бронзовым и железным образцам (Эрлих, 1992, 1992a).

⁴ По сообщению А.В.Шишлова, в погребении 59 Владимировского могильника подобный черпак был встречен с фрагментами чернолакового скифоса и кіиіика, а также с клээоменской амфорой второй

Инновации, прежде всего, касаются элементов «скифской триады» - вооружения, конского снаряжения и изделий, выполненных в зверином стиле. B то же время необходимо отметить специфичность меотской культуры, которая проявляется в характере использования предметов, которые традиционно считаются типично «скифскими». Как мы отметили выше, бронзовые втульчатые наконечники стрел, являющиеся «визитной карточкой» скифовдных культур, достаточно редки в позднейших протомеотских памятниках. Пик использования лука и бронзовых наконечников стрел здесь приходится на вторую половину VII- начало Vl в. до н.э., когда известны крупные колчанные наборы бронзовых стрел из Келермесских курганов, кургана 41 могильника Клады, и кургана 4 у пос.Холмский в Абинском районе. Однако уже к середине VI в. до н.э., судя по находкам в Уляпском грунтовом могильнике, в колчанных наборах начинают преобладать железные втульчатые трехлопастные и трехгранные наконечники стрел, которые к V в. до н.э. пракгически полностью вытесняют бронзовые (Эрлих, 1988, с.113-114). B то же время собственно в Степной Скифии большие наборы бронзовых наконечников стрел встречаются до начала IlI в. до н.э., а железные наконечники стрел - достаточно редки.

•

•

Мечи и кинжалы скифского облика - «акинаки» с брусковидным либо антеновидным навершием и перекрестием с выемкой в нижней части ("почковидным" либо "бабочковидным") характерны для меотских памятников Vl- V вв. до н.э. Большое их количество встречено в Уляпском и Начерзийском могильниках на Левобережье Кубани (Эрлих, I988a; Ждановский,1976),атакже и в могильниках позднеархаичсского времени правого берега Кубани - xyrop Ленина, могильник в Краснодаре (Лимберис, Марченко, 2001). Однако если в собственно скифских курганах этот вид вооружения встречается преимущественно у представителей воинской знати, в мсотской культуре кинжалом-«акинаком» вооружены рядовые войны-пехотинцы, часто этот кинжал является у погребенного единственным видом оружия (Эрлих, 1988a). B конце V в. до н.э. в Прикубанье «акинаки», вероятно, трансформируются в меотскис мечи - самый характерный вид вооружения меотской культуры. Эти мечи длиннее — более 60-70 CM - и соответственно более эффективно могут использоваться в качестве оружия всадника. Технология производства мечей упрощается. Вмссто специального

изготовления наварного перекрестия («бабочковидной» или «почковидной» формы) верхняя часгь клинка расковывается, образуя упор для руки, а само металлическое перекрестье отсутствует. B IV в. до н.э. происходит полнос перевооружение войскамеотовдлинными меотскимимечами(Эрлих, 199Ia).

B защитном вооружении мы наблюдаем дальнейшее развитие панциря, появившегося на Северо-Зпадном Кавказе в конце протомеотского периода Qiашхиту, Хаджох), панцирные пластины начинают изготавливать и из железа, появляются панцирные пояса (Эрлих, 1992). B то же время инновацией раннескифского времени мы можем считать появление бронзовых литых шлемов «кубанского» типа (Рабинович, 1941, с.100-128, таб.І-ІХ, рис.2; Галанина, 1985, с. 169-183; Эрлих, 1992a, c.lO).

Ha рубеже протомеотского и раннемеотского (меото-скифского) периода практически полностью происходит смена уздечных принадлежностей. Так, в «раннежаботинский» период появляются железные петельчатые удила, которые в первой половине Vl в. до н.э. вытеснят бронзовые раннсскифские (Эрлих, 1992, 1992a). Железные «раннескифские» трсхпетсльчатые псалии, бронзовые прототитипы которых появляются также в самом конце протомеотского периода, существуют до середины VI в. до н.э., когда их сменяют двудырчатые.

B развитии конского снаряжения и звериного стиля, в котором оно выполняется в течение всего меото-скифского периода, мг.і наблюдаем ту же тенденцию: трансформацию общескифских форм к особенным меотским.

Особенно явной специфичность прикубанских - меотских уздечных принадлежностей становится к IV в. до н.э. Прежде всего, это касается бронзовых псалиев и элементов украшения оголовья лошади, выполненных в прикубанском зверином стиле.

Специфические черты меотской археологической культуры, отличающие ее от синхронной культуры скифов Северного Причерноморья, обусловлены, прежде всего, оседлым, земледельческо-скотоводческим способом ведения хозяйства. K сожалению, бытовые памятники меотских племен - городища и поселения раннемеотского периода, как и предшествующего протомеотского, исследованы пока явно недостаточно. Например, нам до сих пор не известен ни один бытовой памятник, относящийся ко времени «скифских походов» и ко второй

половине VII в до н.э., хотя посслсния VIII в. до н.э. и более позднего времени VI-IV вв до н.э. - уже открыты. Это не означает отсутствие здесь слоев этого времени вообще, а лишь отражает состояние изученности источника. Мы знаем, чго уже к концу VII в. до н.э. меотская культура «переправляется» через Кубань, осваивая прибрежную полосу Правобережья. Здесь известны отдельные группы погребений VI-V вв. до н.э. и обнаружены культурные слои этого времени на некоторых меотских городищах (Анфимов, 1949), тянущихся вдоль правого берега Кубани с незначительными перерывами, начинаясь ниже Краснодара и до станицы Темижбекской вверх по Кубани. Рубежным «буферным» памятником с позднекобанской культурой западного варианта исследователи обычно называют поселение Заслонка, благодаря его синкретичному кобано-меотскому

керамическому набору (Алексеева, 1971, c.57).^[68] Bo всяком случае меотская культура в раннемеотский период распространяется на восток занимая свои окончательные границы до поворота р.Кубань к югу. K ѴІ-началу V в. до н.э. в. до н.э. здесь относятся слои таких меотских поселений, как Венцы и Кавказское 6 (Беглова, 1991,с.64-67;Анфимов, 1981,c.61-71).

Инновацией раннсмеотского периода является и появление элементов фортификации — валов и рвов. K наиболее ранним укрепленным поселениям меотской культуры мы пока можем отнести II Тенгинское городище, расположенное в Левобережье Кубани, на правом берегу р.Лабы. Исследование вала и рва этого памятника показало, что время их сооружения относится к концу VI в. до н.э. (Беглова, Эрлих, 1998). B Правобережье Кубани пока не выявлены валыирвы ранее ІѴв.дон.э.

Материалы поселений, в частности II Тенгинского городища, также являются и ценным источником по истории хозяйства мсотских племен. Костныс остатки из слоя этого городища свидетельствуют, что как в ранний, так и в поздний период существования поселения (конец VI-V вв. до н.э. и IV в. до н.э.) первое место в стаде занимал крупный рогатый скот. Его удельный вес остается неизменным (около 40 %). Ha втором месте в нижнем горизонте - свинья (22,5%), а верхнем - лошадь (23%). KIV в. до н.э. удельный всс костей свиньи снижается до 13%. Мелкий рогатый скот (овцы и козы) занимают и в нижнем, и в верхнем горизонтетретьеместоиимеютсоответствснно 19,5% и 14%.

Среди костей диких животных, свидетельствующих, прежде всего, об охотничьих предпочтениях населения, встречены единичные кости зайца (русака), водоплавающей птицы и одиночная находка верхнего зуба благородного оленя. Среди костей крупного рогатого скота встречены остатки быка, по морфологии отличающегося от домашнего. He исключена принадлежность этих остатков зубру (bison bonasus). Кость рыбы встречена только в одном случае.

•

•

Изучение бытовых памятников меотов демонстрирует и различия в культурно-хозяйственном укладе населения, характеризующие локальные варианты культуры. Так, например, для западных поселений Прикубанья характерно турлучное (каркасное) домостроительство. Остатки таких построек мы находим на левом берегу Краснодарского водохранилища и в Приазовье. Напротив, для восточной части Прикубанья, приблизительно от места впадения Лабы в Кубань до места поворота Кубани, характерно уже не турлучное, а саманное домостроительство (без деревянного каркаса). Подобная техника прослежена при исследовании городища Медовка в Шовгеновском районе Адыгеи, на Vl Кавказском городище на правом берегу Кубани, на поселении у Ульского пенькозавода и П-ом Тснгинском городище.

Кроме того, для западных меотских поселений характерны меотские плитки-таблетки и грузила, которые практически не встречаются выше устья

р. Лабы. Судя по костным остаткам, на западе Прикубанья более развито рыболовство и потребление рыбы, чем на востоке.

По материалам поселений, погребальных и культовых памятников мы можем судить и о торговых связях меотов. Прежде всего, это связи с греческим миром, которые осуществлялись через греческие эмпории и полисы в Северном Причерноморье, прежде всего через Боснорское царство. Древнейшие импортные изделия родосско-ионийского производства в меотских памятниках относятся еще к первой половине Vl в.до н.э. Это килик из Уляпского могильника и малоазийские транспортные амфоры из могильника Цеплиевский кут, у станицы Анапской и могильника Лебеди V (1 Tesori..., cat.97; Копылов, 2003, c.l36, таб.; Монахов, 2003,

с. 53-54).

Слои II Тенгинского городища демонстрируют нам стабильное поступление греческого импорта в Левобережье Кубани уже начиная с конца VI в. до н.э. (Малышев, 1996). Влияние торговых связей с греками на культуру меотских племен было велико. Скорее всего, под влиянием античной традиции здесь появляется местное производство круговой красноглиняной и сероглиняной керамики в конце V в. до н.э. Bo многом местная гончарная посуда подражала античным формам и керамике Босіюра (Беглова, 1992, с. 91-92; Беглова, 1995, c.l2). Местные вожди нередко используют греческое защитное вооружения - шлемы, кнемиды (Эрлих, 1992).

Таким образом, .мы можем констатировать, что, несмотря на определенную преемственность между протомеотским и раннемеотским (меото-скифским периодом) существуют значительные различия, которые не позволяют нам обьедишггь эти два периода, как предлагают А.М.Ждановский и И.И.Марченко. Протомеотский период существенно отличается от раннемеотского и его выделение отнюдь не носит «механистический случайный характер», как считают эти исследователи(1998, с. 14-15).

Прежде всего, в эти периоды меотская культура имеет разные границы, в раннемеотский период она освоила правый берег Кубани и продвинулась на восток до поворота Кубани. Радикальные изменения произошли в керамическом наборе, в воинской паноплии, в снаряжении коня, в скифскую эпоху существенно изменились связи. Определенная трансформация наблюдается и в такой консервативной области, как погребальный обряд. Поэтому выделение особого протомеотского этапа в формировании меотской культуры, на наш взгляд, не подлежит сомнению.

10.3 «Кубанский очаг раннсскифской культуры» или мсотская культура.

Рассмотрев памятники раннескифского времени в соотношении с предшествующим протомеотским периодом мы вполне можем подтвердить вывод А.А.Иессена, что «культура раннескифского времени келермесских курганов....закономерно развивается на основе культуры предшествующего времени» (Иесссн, 1954, c.l29).

B то же время исследования, подобное нашему, обычно заканчиваются рассмотрением проблемы: какому народу или народам могла принадлежать данная кулыура?

B отсутствии прямых и синхронных указаний эта задача для исследователей является одной из наиболее сложных и малопродуктивных с точки зрения положительного знания, поскольку все выводы строятся на целом ряде допущений. Тем не менее, именно эти выводы больше всего подвержены критике со стороны коллег. B своей работе 1994 г. мы старались показать, что ситуация с культурами раннескифского времени и предшествующего предскифского уникальна тем, что находится в пограничной зоне двух научных знаний - доисторического и исторического (Эрлих, 1994, с. 3-17). Для исследуемой эпохи имеются синхронные источники - аккадские тексты, но они весьма отрывочны и не имеют прямого отношения к изучаемой нам территории. Более конкретны античные источники и, прежде всего Геродот, HO они асинхронны, поскольку 200 лет «отегают» во времени от изучаемых событий. Ha наш взгляд, превалировать в исследованиях такого рода должен доисторический подход. Тем не мнение, исследователь ие вправе упускать и те соответствия с письменными источниками (пусть не прямыми и не синхронными), которые эти исследования выявляют.

Попробуем привести их применительно к нашей теме.

1. B генезисе протомеотской группы памятников и не последнюю роль сыграли компоненты, характерные для финальной бронзы степи (сабагиповский и белозерский). Однако надежных оснований связывать эти степные компоненты с историческими киммерийцами у нас нет.

2. Ряд свидетельств знакомства населения Северо-Западного Кавказа (как и Центрального Предкавказья) с военным делом Ассирии и Урарту, скорее всего, могут говорить о военных походах с территории Предкавказья в эти области. Последнее обстоятельство в какой-то степени находит соответствие с указанием ближневосточных источников о киммерийских походах конца VIII в. до н.э. B то же время точка А.И.Терсножкина о киммерийцах как степняках, являющимся носителями культурного прогресса, которые «первыми в широких производственных целях овладели железом, были создателями совершенного железного (в сущности стального) оружия..»(1976, с. 19), в настоящее время не соответствует действительности. Исследования, в том числе и наши, показывают, чго, скорсе всего, именно Кавказ, в частности протомеотская группа памятников снабжала сіепняков металлической уздой, а степная «традиция» освоения железа была более отсталой, по сравнению с «закавказской», развивающейся и в предгорьях Северного Кавказа.

3. Появление на Северном Кавказе (и отчасти в Закубанье) в материалах раннежаботского пласта определенных черт кочевнической культуры востока - Саяна-Алтая и Средней Азии фдила со стремевидными окончаниями и дополнительным, определенные элементы звериного стиля, бронзовых котлов, подпружных пряжек) свидегельствуют о проникновении C востока какой-то новой волны кочевников. Bcc это находит соотвегствие с одной из версий происхождения скифов, приведенныхГеродотом.

4. To обстоятельство, что в наиболее богатых комплексах Кслсрмесского некрополя содержится большое количество импортных изделий ближневосточного и закавказского производства находит соответствие с указанием Геродота о возвращении скифов из переднеазиатских походов. B тоже время все погребальные и культовые сооружения этого некрополя мы рассматриваем в рамках единой местной археологической культуры, которую мы называем меотской, не вкладывая в это понятие прямое этническое указание.

•

Последний пункт не противоречит точке зрение о существовании на Северо-Западном Кавказе «очага раннескифской культуры» (См. Галанина, 1997a). Однако, если понимать последнюю в традиционном, расширительном понимании «определяемой единством конской сбруи, оружия и вещей звериного стиля, а не в конкретно-этническом значении культуры ираноязычных скифов стенной полосы Северного Причерноморья». Для разделения двух понятий - «меотская археологическая культура» и «раннескифская культура» мы предложили последнее определение, сутыо которого является так называемая «скифская триада», заменить на более широкое «надкультурное» понятие

І.А.Иессена (1954) иа стр. 129.

! редактораi

•

•

«раннескифский комплекс» (Эрлих, 1994, с. 17). Такому же «надкультурному» или «внекультурному» понятию отвечает и предшествующий комплекс тапа «новочеркасского клада» или «новочеркасский комплекс».⁷ B подобном расширенном понимании Северо-Западный Кавказ, безусловно, является одним из очагов «раннескифского комплекса», в котором «скифские» черты, характеризующиеся элементами триады, продолжаются в той или иной степени развиваться до IV в. до н.э. приобретая все более локальные черты.

9 ⁷ Совсем недавно В.И.Козенкова предложила для обозначения этого комплекса аббревиатуру ДНЧТ -

«древности новочеркасского типа» (Козенкова, 2004a).

Подводя итоги рассмотрению протомеотских памятников Северо- Западного Кавказа, мы приходим к выводу, что время бытования этой группы - отдельный «переходный» этап в развитии меотской культуры, объединять который уже с развитым раннемеотским или меото-скифским этапом, как это делают некоторые исследователи, неправомерно. Прежде всего это обусловлено тем, что в это время мы застаем еще не сложившуюся культуру, где у локальных вариантов протомеотских памятников «особенное» превалируют над общим. Дифференцированный подход к рассмотрению локальных вариантов протомеотской группы дает основание полагать, что каждый из них имеет свое особенное происхождение и историю развития.

Имеющаяся «рабочая гипотеза» формирования протомеотских памятников, о которой мы писали в самом начале нашей работы - миграция в эпоху поздней броіпы какой-то части земледелельческо-скотоводческого населения из степей вследствие общей аридизации климата в это время, в целом, остается основной для всех локальных вариантов протомеотских памятников. Однако в каждом локальном варианте степные черты проявляются по-разному, на основе различных традиций происходит освоение железа, существенно различается система связей с окружающими культурами. Можно определенно сказать, что мы имеем дело с разными культурными группами, имеющими тенденцию к сближению и нивелировке признаков.

Для приморско-абинского варианта, в котором можно обозначить два подварианта (приморский и абинскиИ), на имеющийся местный архаический субстрат указывают встречающиеся в приморской зоне коллективные погребения в дольменах и каменных ящиках, восходящий очевидно еще к эпохе средней бронзы. «Коллективность» характерна и для впускных могил абинского региона. Отсутствие конских погребений вплоть до начала скифского времени, когда могилы всадников pars pro lo(o маркируют лишь наборы конской упряжи, также являет характерным признаком приморско-абинского вариаігга и в тоже время, очевидно, «консервативной» чертой погребального обряда этого вариаігга, в которой в меньшей степени проявляется влияние степи (cp. с кобанской культурой). Для абинского подварианта возможен также местный субстрат, представленный безынвентарными впускными погребениями, относимыми исследователями к периоду финальной бронзы.

•

Пока нет данных о том, какая традиция в освоении черного металла доминировала в этом локальном варианте, в то же время бронзолитейное производство здесь носит черты характерные для протомеотскоЙ группы в целом - украшения делаются из оловянистой бронзы, узда - практически из чиегой меди. B системе коммуникаций по-видимому преобладают морские пути, мы имеем данные о связях с Крымом на севере и Бзыбской Абхазией на юге. Вкладом приморско- абинского варианта протомеотских памятников в меотскую культуры, iio- видимому, следует считать зарождение традиции меотских подкурганных святилищ, самые ранние из которых встречены в районе Абинска. Несмотря на то чго среди памятников приморско-абинского варианта пока нс известны долговременные могильники, которые могли бы быть хронологическими «эталонами», мы можем угверждать, что памятники этого варианта существовали здесь на протяжении всего протомеотского периода.

Памятники Центрального варианта, находящиеся в равнинном Закубанье, в зоне контакта со кочевниками черногоровской культуры степи, занимают особос место среди протомеотских памятников. Они возникают в районе поселений с бронзолитейном производством лрикубанского очага металлообработки белозерского времени. B начале перехода к раннему железному веку именно протомеотские памятники этого варианта являются центром распространения бронзовой узды с псалиями степной «черногоровско-камышевахской» дырчатой схемы, о чем свидетельствует концентрация находок этих псалиев на сравнительно небольшом участке территории. O длительной бронзолитейной традиции говорят находки яитеЙиых форм, слитков бронзы, а также готовых бронзовых изделий белозерской эпохи, обнаруживаемые близь поселений, имеющих слои, относящиеся к финалу эпохи бронзы.

Эти поселения как и поселения кобяковской культуры Красногвардейское I и Красногвардейское II (нижний слой) мы можем рассматривать как основной субстрат сложения протомсотских памятников центрального варианта. B то же время пока не открыто ни одно погребение белозерского времени, сопоставимое к этими поселениями. Известный Михайловский могильник финальной бронзы находится уже за пределами того микрорегиона, где встречаются как кобяковские поселения, так и протомеотские могильники. Появление протомеотских могильников в зоне цеіггралыюго варианта следует рассматривать как инновацию, возможно вызванную притоком нового населения из степей.

•

Ha ранней стадии развития связи со Степью и Средней Европой здесь особенно сильны, они проявляются как в использовании ряда общих типов узды и украшений, так и в степной «причерноморской» традиции освоения черного металла, когда используется чистое или неравномерно науглероженное железо. Отметим, что переход к железу в «рабочем» металле здесь происходит сразу от архаических мышьяковых бронз прикубанского очага металлообработки, минуя стадию твердых оловянистых бронз, которые здесь используются лишь B украшениях. Судя по материалам долговременных «эталонных» могильников, таких как Пшиш-І, своеобычность развития региона продолжается вплоть до «классического» новочеркасского периода, когда произошла определенная «нивелировка» культуры. Необходимо обозначить и вклад этого микрорегиона в меотскую культуру: здесь впервые прослежены ритуальные жертвоприношения лошадей, столь популярные в культуре меотов в последующие века, прослежена традиция использования в обряде не целой лошади, а его шкуры, впервые отмечен ряд керамических форм характерных в более позднее время. B памятниках центрального варианта обнаружены и наиболее ранние детали упряжи колесниц в горизонте «переходного» периода с «предклассичсской» уздой.

Ранние периоды эталонного для этого варианта могильника Пшиш по керамическим формам и отчасти по узде позволили синхронизировать его двумя ранними этапами протомеотских памятников предгорного варианта, предшествующих классическому новочеркасскому периоду - мы назвали их «раннечерногоровским» и «переходным». B последующее время можно говорить O «нивелировке» культурных признаков, приведших к сложению меотской культуры.

•

He менсе важное место в сложении меотской культуры занимают протомеотские памятники предгорного локального вариаігга. B предгорьях Закубанья пока не обнаружены погребальные и бытовые памятники финальной бронзы, которые однозначно можно считать субстратом этого локального

вариаігга. Придерживаясь гипотезы формирования этого локального варианта путем проникновения в предгорья населения из причерноморских степей, мы можем предполагать, что проникновение степного компонента сюда могло произойти несколько раньше чем в равнинное Закубанье. Здесь «законсервировались» определенные формы сабатиновского времени - такие как бронзовые птицеголовые скипетры, булавки с кольцевидным навершием и др. Ha ранней стадии развития этого локального вариаігга формируется определенная система связей, которая ориентирована, прежде всего, на памятники западного варианта кобанской культуры и Закавказье. C кобанскими памятниками этот микрорегион роднит использование близкой предновочеркасской узды, основанной на применении псалиев петельчатой схемы, однотипных уздечных украшений, определенных типов булавок. Можно сказать, что «классический» новочеркасский комплекс в равной степени вызревает в как в Кисловодской котловине, так и в предгорных протомеотских памятниках u процессе тесного взаимообмена идеями и вещами

Весьма значимы для предгорных памятников и закавказские связи, прежде всего с территорией Бзыбской Абхазии, которые, вероятно, осуществлялись через перевалы^то систему Большого Кавказа. Под влиянием этих связей переход к железному веку здесь происходил на основе наиболее передовой закавказской традиции, характеризующейся производством высококачественной стали, полученной путем преднамеренной цементации как заготовок, так и готовых изделий, термической обработки железных орудий, то есть всех самых совершенных технологических схем, которые выработало человечество в началу VIII в. до и.э.

B тоже время, как и в равнинных протомеотских памятниках, переход к новому материалу в изделиях «рабочего металла» происходит от архаичных мышьяковых бронз, восходящих к прикубанскому очагу металлообработки. Более передовые бронзовые сплавы на осповс олова использовались для изготовления украшений и уздечных аксессуаров. Можно отметить единовремешюе использование ножей и копий из архаичной мышьяковой бронзы и высококачественной стали.

Мы полагаем, что на последних фазах развития протомеотских памятников предгорный вариаігг начинает доминировать по отношению к другим локальным вариантам. Вызревший здесь классический «новочеркасский» комплекс приводит к культурной нивелировке, он проникает глубоко в Степь и Лесостепь юга Восточной Европы. Объяснение этому процессу мы видим в военных походах в Закавказье и Переднюю Азию конца ѴІИ-начала VII вв. до н.э. Эти походы привели к определенной консолидации населения, к тесному культурному обмеіу прежде в cero в области военного дела и использовании лошади. Ha примере элитного воинского могильника ФарсЛСлады, являющегося эталонным для предгорного варианта протомеотских памятников, мы можем проследить социальную дифференциацию, происходящею в результате походов, появление подкурганных вождеских захоронений.

Помимо самой передовой технологии черного металла, вкладом предгорных памятников в меотскую культуру можно считать курганный обряд, погребение целых туш лошадей, традицию использования петельчатых псалиев.

Многокомпонентная меотская культура раннего железного века, по нашему мнению, сформировалась к середине VII в до н.э., ко времени завершения скифских походов в Переднюю Азию, когда в левобережье Кубани появляются грунтовые могильники и подкурганные святилища в районе станицы Келермссской и аула Уляп. Тем не менее, некоторые протомеотские могильники продолжают функционировать и в раннескифское время. Новой культурой начинает осваиваться Правобережье, отмечается ее продвижение на восток вплоть до поворота Кубани. Таким образом, меотская культура к VI в. до н.э. утверждается в своих окончательных границах, в которых и существует вплоть до эпохи переселения народов.