РАЗДЕЛ 4. О СООТНОШЕНИИ ФОРМЫ И ЗНАЧЕНИЯ. О РОЛИ ИССЛЕДОВАНИЯ ТЕКСТА И СТАТИСТИЧЕСКОЙ ПРОВЕРКЕ В КОНТРАСТИВНОЙ ЛИНГВИСТИКЕ. ПОЭТАПНАЯ МОДЕЛЬ ОДНОСТОРОННЕГО СОПОСТАВЛЕНИЯ

1. Подчеркивая ранее (Е і n f u h г и n g I, II), что контрастивная линг­вистика исследует явления двух или более языковых систем, мы имели в виду, что это делается с учетом основопологающей особенности языка: он представляет собой единство планов выражения и содержания.

Наши рассуждения до сих пор утратили бы ясность, если бы мы пыта­лись одновременно касаться всех аспектов, поэтому лингвистическую проблематику часто приходилось представлять несколько упрощенно. Требовалось отвлечься от тех признаков, особенностей и отношений, которые не могли — да и не должны были (ср. также Klaus, Buhr 1969, 42 сл., 496 сл.) — быть включены в рамки исследования, подчи­ненного определенным познавательным задачам. Процесс познания напо­минает в этом смысле характерный для данной области способ передачи информации. Сформулированное выше ограничение означает в контрас­тивном исследовании, возможно, более четкое отграничение объекта изучения, а также постановку конкретной научной задачи. Неоднократ­но и с полным правом подчеркивалось, что речь может идти не о сплош­ном контрастивном анализе двух языков в их целостности, а лишь о сопоставлении частично эквивалентных фрагментов системы, категорий, парадигм и т.д. (Krzeszowski 1967,35). Более детальной разработ­ке и четкой формулировке исходных позиций служили и наши рассуж­дения о необходимости четких формулировок как в языковом материа­ле, так и в метаязыке (ср. Einfuhrung II, 1). На примере проблемы сравнимости при установлении эквивалентности (Einfuhrung II, 2) указывалось также, что по причине сложности языковых явлений огра­ничение и уточнение предмета исследований превращается в принци­пиальное теоретико-методическое требование.

Взаимосвязь между объективно существующей СЛОЖНОСТЬЮ ЯЗЫКО­ВЫХ явлений и необходимыми теоретическими установками проявля­ется также в самой последовательности устанавливаемых и описываемых этапов сопоставления. В (Einfuhrung II, 3) показано, что методами контрастивной лингвистики полностью охватываются отношения между формой и значением. Ни двусторонний, ни односторонний подход не сво­дятся к однобокому рассмотрению этого основополагающего отношения. Напротив, оба подхода, включая внутриязыковое сопоставление, демон­стрируют как ономасиологические, так и семасиологические этапы иссле­дования, которые приводят к описанию и сравнению как языковых значе­ний (а тем самым — к вопросам эквивалентности), так и языковых форм (а значит, к вопросам конгруэнтности). Точно так же и понятие сравни­мости (Е і n f ii h г u n g II, 1) ограничивалось исключительно поисками отношения тождества, поскольку и в этом случае необходимо учитывать отношения между формой и значением, зачастую имеющие вид взаимоза­висимости. Включение в контрастивную лингвистику проблематики эквивалентности и проблематики конгруэнтности представляет собой, в конце концов, теоретико-методическое следствие диалектической взаимо­связи между планом выражения и планом содержания в языке. Лишь в таком единстве возможно адекватное изучение сопоставляемых явлений.

1.1. Сопоставление явлений в плане их языкового значения и их язы­ковой формы может обнаружить весьма сложную лингвистическую кар­тину даже при ограниченном и упрощенно представленном предмете исследования. Так, из сравнения немецких именных композитов и атри­бутивных сочетаний со сравнительно слабо развитым словосложением в русском материале встает проблема не одной лишь языковой формы. Такие образования, как

русск. нем.

зимний спорт---------------------------

^ Wintersport (не

*winterlicher Sport)

* winterliches Wetter

зимняя погода

* Winterwetter

зимние дороги------------------------------ — winterliche Stra/Зеп

зимние растения---------------------- — ► uberwinternde Pflanzen

обнаруживают при семантическом анализе немецких коррелятов значи­тельные семантические расхождения.

Эти и многочисленные другие примеры (ср. также Einfiihrung II,

2— 4, 3) показывают, что явления конкретных языков могут коррели­ровать в контрастивном сопоставлении, несмотря на некоторые — иногда значительные — структурные различия, поскольку они являются (частич­но) эквивалентными. В то же время должно быть ясно, однако, что такое временное, методически обоснованное пренебрежение языковой формой на этапе коррелирования не означает ее полного отрицания либо даже ее полного исключения из процесса контрастивного сопоставления.

Так, приведенный пример с французским футурумом и весьма различ­ными средствами выражения будущего в кхмерском языке (Einfuh­rung И, 3—2.2) как раз обнажил глубокие структурные различия между этими двумя языками. Задачей и целью контрастивной лингвис­тики является не простая инвентаризация семантических единиц, а срав­нительный анализ (частично) эквивалентных явлений в единстве их формы и значения.

1.2. Особая важность языковой формы для контрастивной лингвисти­ки проявляется в первую очередь в том, что исследователь познает и опи­сывает в сопоставлении не только структуру этой формы (например, словосложение или синтаксический оборот, морфологическое или лекси­ческое выражение, синтетический или аналитический способ образова­ния) , но также и роль, статус, который принадлежит данному языково­му явлению в системе одного определенного языка, а тем самым и — в процессе сравнения — в системе другого языка. Так, известно, что слово­сложение играет в славянских языках гораздо более скромную роль, чем, например, в немецком. В морфологически бедных языках, таких, как английский, или в еще большей степени — в языках типа китайского, вьетнамского или кхмерского различным синтаксическим средствам (например, месту в предложении) или служебным словам принадлежит гораздо большая роль, чем в языках, которые передают отношения слов и членов предложения между собой преимущественно путем словоизме­нения, то есть морфологически (например, в латинском, древнегрече­ском, русском).

1.3. Если в контрастивном исследовании не определены отношения формы и значения, то его результаты малоинтересны также с точки зре­ния приложения вне сферы языкознания. Так, очевидно (и об этом сви­детельствует практика преподавания иностранных языков), что дивер­гентные отношения атрибутивных оборотов и композитов в немецком языке могут представлять для русскоязычных учащихся трудности, которые могут приводить наряду с нарушением нормы употребления (например *winterliche Apfel вместо Winterapfel ‘зимнее яблоко’) к изме­нению сигнификации этого выражения (например, при смешении выра­жений spater Sommer, обозначающего поздно наступившее лето, и Spat- sommer, обозначающего поздний период лета).

Следует, однако, обратить внимание на то, что не всякая дифферен­циация в форме обязательно связана с семантической дифференциацией.

Так, например, можно было бы ожидать, что аналитический немецкий футурум, образуемый при помощи презентной парадигмы вспомогатель­ного глагола werde + инфинитив (essen) полнозначного глагола, который, как правило, известен учащемуся из словаря, представит меньше труд­ностей при образовании, чем синтетический французский futur simple, у которого наряду с регулярными морфологическими образованиями (manger ‘есть’ — je mangerai ‘я буду есть’) необходимо усвоить и ряд образований с изменениями в корне глагола, что затрудняет овладение французским футурумом (falloir ‘нуждаться’ — il faudra, aller ‘идти’ — j’irai, voir ‘видеть’ — je verrai, s’asseoir ‘садиться’ — je m’assiёrai, venir ‘при­ходить’ — je viendrai и т.д.). Однако между регулярными и нерегулярны­ми формами образования футурума нет никаких различий в значении /будущее/, помимо различных лексических значений глагольных основ! Чисто морфологические различия объяснимы с исторической точки зре­ния — они не отражают ни семантических, ни стилистических особен­ностей регулярных и нерегулярных образований.

2. Факты конкретных языков, объединение которых в ходе двусто­роннего сравнения приводит к установлению в каждом из языков функ­ционально-семантической категории (лексико-грамматических полей) (ср. Einfuhrung II, 3), подвергаются при помощи внутриязыкового сопоставления семасиологическому анализу, а также лексическому и грамматическому уточнению. Это приводит наряду с прочим к «семан­тическому распределению ролей» отдельных средств и к определению их статуса. То же касается и средств языка-цели, объединенных в ходе одно­стороннего сравнения (ср. там же). Однако исследованные таким обра­зом факты отдельного языка должны рассматриваться не только в плане их системных семантических и лексико-грамматических особенностей. Так, немецкие претерит и перфект занимают свои места в системе не только по признакам /прошедшее/ (для претерита) и /завершенное/ (для перфекта) (см. Grundzuge 1981, 509 сл.), но различаются и по спо­собу употребления в качестве времени повествования /претерит/ и вре­мени разговора /перфект/: 1st ег rechtzeitig gekommen? — Naturlich nicht. Wir haben wieder lange auf ihn warten miissen ‘Он пришел вовремя? — Конечно, нет. Нам опять пришлось его долго ждать’. Это четко прояв­ляется там, где, как, например, во французских текстах, различные вре­мена повествования (imparfait и passd simple) передаются в немецком одним и тем же претеритом, ср.: фр. Il se redressa (passd simple) et elle vit (то же), la croix qu’elle venait d’inciser dans sa joue. B. revint (то же) vers la resserre et s’arreta (то же) devant la lucarne... La croix sur la joue ne saignait (imparfait) presque plus.

2.1.Само собой разумеется, что сопоставительное исследование, на­правленное на описание системных черт и учитывающее также некоторые сферы употребления сравниваемых явлений, не может оставить без вни­мания столь важные межъязыковые различия. Если исходить из факта, что корреляция явлений отдельных языков, а следовательно, и само сравнение, основываются на опыте (общественном) использования языка в качестве средства коммуникации познания, то ясно, что «сис­тема языка... не предмет, существующий сам по себе», но «...совокуп­ность закономерных черт и признаков языковой деятельности» (Bier­wisch et al. 1973, 19).

Контрастивное исследование, учитывающее коммуникативные задачи, но в особенности служащее целям преподавания иностранных языков и теории перевода (но не только им), часто представляет собой в настоя­щее время трудновыполнимую задачу, важность которой давно понята и широко признана⁵. Она также отражает признание того факта, что яв­ления языковой системы, включенные в сравнительный анализ, употреб­ляются в письменной и устной коммуникации в соответствии со стилис­тическими требованиями и с конкретными, социально обусловленными правилами и нормами. Так, сопоставление французского manger с немец­кими essen и fressen (приводившееся в EinfuhrungH, 1—1.2) отно­сительно представленной в немецком языке семантической дифферен­циации обоих образований (между приемом пищи у человека и у живот­ного) обнаруживает системные особенности сравниваемых лексем. При переносном пейоративном употреблении глагола fressen в отношении человека обнаруживается — наряду с негативной коннотацией — также в плане семантики синонимическое соотношение с нем. essen, так как и fressen, и essen в равной степени содержат семантические компоненты /принятие пищи/ и /человек/. Две лексемы, однако, различаются по своему стилистическому употреблению. Такое различение невозможно во французском по причине иной семантической структуры, так как имеется лишь одна лексема для передачи процесса приема пищи. Следо­вательно, возможно такое соответствие: II mange comme une bete -+ Ег frifit wie ein Tier ‘Он ест, как животное’.

2.2. Возникает вопрос: как могут подобные сложные взаимоотноше­ния — в отличие от приведенных здесь упрощенных примеров — быть представлены в сопоставительном описании. На этот многократно ста­вившийся вопрос, который является в конечном счете вопросом о пред­ставлении (частично) эквивалентных явлений вообще (Неїbig 1973в, 172 сл.), часто дается ответ, что это происходит якобы при помощи текс­тов, находящихся друг к другу в отношениях оригинала и перевода (Н е 1 b і g 1978, 82 — см. наст, сб., с. 314—315; Sternemann 1978, 526 сл.; Krzeszowski 1967, 37 сл.). Эти тексты привлекают внимание потому, что из анализа отношений эквивалентности, в которых они нахо­дятся, извлекаются весьма ценные сведения о возможностях межъязы­ковой корреляции и ограничениях корреляции исследуемых явлений. Этот на практике многократно пройденный путь дает преимущества, но и ставит проблемы. Не следует упускать из виду главное: поскольку тексты, находящиеся в отношениях оригинала и перевода (Einfuh­rung III, 4), в теоретическом плане представляют собой предмет теории перевода, то хотелось бы, чтобы вопросам, возникающим в связи с соот­ношением перевода и контрастивного сопоставления, уделялось должное внимание. Это пока происходит далеко не в достаточной мере. В дальней­шем мы сможем лишь коротко остановиться на некоторых вопросах, связанных с этой проблемой.

Контрастивные исследования с использованием текстов, находящихся в отношениях оригинал — перевод, в качестве материала исследования (корпус текстов), по общим представлениям, не имеют смысла, когда

(а) в сравниваемых языках имеются настолько совершенные описания, что дополнительными исследованиями текстов можно пренебречь. Как показывает практика, этот случай весьма редок, и часто возникают «смешанные» грамматики (описанные в Einfuhrung И, 1),особен­но в сфере употребления языковых явлений. Тексты описанного выше типа, естественно, не могут быть использованы и в том случае, когда

(б) два языка, например немецкий и узбекский, не имеют или почти не имеют переводной литературы. Если обстоятельства (а) и (б) отсутству­ют, исследователь, занимающийся сопоставлением, может проводить анализ текстов на интересующих его языках. Он делает это, чтобы запол­нить пробелы в имеющихся представлениях и чтобы уточнить свои зна­ния. Иными словами, он делает это, исходя из потребностей, которые возникают из его сравнительного подхода к языку и которые не могут быть удовлетворены при помощи грамматик или монографических описаний отдельных языков.

Возьмем в качестве примера одностороннее контрастивное сопоставле­ние. Здесь исследователь прежде всего подвергает семасиологическому анализу интересующие его явления из определенного корпуса текстов на исходном языке (ср. Einfuhrung И, 3—3.1). Затем собираются и группируются корреляты на языке-цели, взятые из текстов переводов. При этом обнаруживается, что возможности межъязыковой корреляции языковых явлений на основе корпуса текстов гораздо многочисленнее и разнообразнее, чем при сравнительном изучении грамматик отдельных языков.

2.3. Использование текстов имеет в нашем случае компенсирующую функцию в том смысле, что — как уже говорилось — при установлении отношений эквивалентности между текстом оригинала и текстом пере­вода возникают такие возможности корреляций, которые никогда не выявлялись в ходе описаний, основанных на одних лишь грамматиках. Впрочем, выводы таких текстовых сопоставлений (так называемые сравнения переводов) ни в коем случае не могут быть безоговорочно приняты контрастивной лингвистикой и приравнены к общим (рекур­рентным) утверждениям о межъязыковых отношениях, к которым стре­мится контрастивная лингвистика\ Скорее следует принципиально от­влечься от индивидуальных «признаков ситуации» текста при использо­вании текстов в качестве единиц языковой коммуникации (коммуни- катов), возникающих и воспринимаемых в конкретной коммуникатив­ной ситуации, так как эти признаки не могут быть предметом лингвис­тического описания и сопоставления.

Работа с текстами приносит ограниченные результаты уже потому, что ограничены корпусы текстов. Строго говоря, утверждения, сделанные на основе исследования текста, имеют силу лишь в отношении исследован­ного текста. Если же по поводу исследованных текстов и можно, как правило, сделать лингвистические выводы, то только потому, что в текстах, как в (письменных и устных) речевых формах актуализирован­ного языка (parole), используются определенные средства, содержа­щиеся в языковой системе (langue). Следовательно, при определенных условиях можно на основе ограниченного корпуса текстов делать право­мерные заключения о подобной же языковой, а следовательно, и линг­вистической ситуации в сравнимых текстах. Это утверждение, однако, ясно говорит, что результаты исследования текстов не распространяются на любые тексты, ибо последние как конкретные единицы речевой ком­муникации актуализируют не совокупные, но лишь определенные, по­тенциально заложенные в языковой системе средства.

2.4. При использовании текстов, находящихся в отношениях оригина­ла и перевода, необходимо учитывать целый ряд обстоятельств, относя­щихся к процессу перевода, в противном же случае лингвистическая интер­претация текстов может привести к неверным результатам. Прежде всего из рассмотрения должны быть исключены те тексты, в которых посредник допустил ошибки в перекодировании. При этом речь может идти даже о нарушении в передаче ситуации (денотата), представленного в тексте на исходном языке, в результате чего данный текст оказывается неадекват­ным и как перевод, и как материал для контрастивного исследования.

Особое внимание при использовании текстов следует обращать на характер языковой передачи, посредством которой созданы тексты на языке-цели. Как показано в главе (Einfuhrung II, 4—2.2), в пере­водных текстах часто могут встречаться сознательно допущенные сокра­щения, более сжатые или более распространенные по сравнению с ори­гинальным текстом переводы, что может весьма затруднить корреля­цию явлений исходного языка и языка-цели, сделать ее проблематичной, но иногда и очень интересной. Так, немецкий атрибутивный оборот der Stand des Topfers B.Guerro aus dem Dorfe Santiago Ixcuintla (А. Зегерс) ‘лавка гончара Б. Гэрро из деревни Сантьяго Искуинтла’ заменен в тексте на языке-цели предикативным оборотом: the market booth where the potter B. Guerro of the village Santiago Ixcuintla sold his wares ‘рыночный ларек, в котором гончар Б. Гэрро из деревни Сантьяго Искуинтла прода­вал свой товар’. Наш пример, представляющий определенную ценность для исследователя (сравнение демонстрирует возможности частично эквивалентного перекодирования), показывает незамещающий способ перекодирования. Посредник не использовал элементы исходного языка, вполне поддающиеся перекодированию, в тексте на языке-цели (the amrket booth of the potter...), но передал в тексте на языке-цели образ, вызванный восприятием текста на исходном языке.

Коммуникативная эквивалентность между текстами на исходном языке и языке-цели вовсе не обязательно возникает в результате исполь­зования эквивалентных сигнификативных средств. Нулевые позиции в соотношении двух языков (ср. Einfuhrung II, 1—1.4. и II, 2—4.2) служат тому ярким примером. Так, имеются, как известно, различные возможности передать русский вид в немецком, однако есть случаи, когда в немецком переводе вовсе не отражаются видовые различия: Облачко обратилось в белую тучу, туча поднималась, росла и облегала небо. Das Wolkchen werwandelte sich in eine weifie Wolke, die Wolke erhob sich, wuchs und bedeckte den Himmel. В таких случаях, строго говоря, речь не идет уже о сопоставлении двух имеющихся величин, но об утвержде­нии — тоже очень важном с лингвистической точки зрения, — что для данного явления исходного языка в языке-цели нет соответствия. Вместе с тем есть немало случаев в отношениях двух языков, когда (как, на­пример, в традиционно-условных выражениях) тексты на исходном языке и на языке-цели эквивалентны в коммуникативном плане, в то время как в сигнификативном отношении отдельные средства не пол­ностью эквивалентны (ср. Einfiihrung И, 2—5). Эти и другие осо­бенности перевода, дальнейшее обсуждение которых здесь излишне, должны строго учитываться при сопоставительном исследовании с ис­пользованием текстов, ибо они сильно ограничивают сопоставимость отдельных элементов текста.

Если подобные ограничения приняты во внимание, то все же в отно­шении массы сравнимых фактов исследователю остается еще доказать значимость добытых им результатов анализа текстов. Часто с этой целью прибегают к подсчетам, которые используются для тех или иных линг­вистических заключений. При этом речь не идет о подлинно статистиче­ских методах, подтверждающих достоверность результатов. Поэтому мы лишь вкратце затронем вопрос об использовании статистических мето­дов⁶ . Разумеется, целью этого краткого пояснения не является подроб­ное изложение принципов и методов языковой статистики как таковой.

3. Если в контрастивном исследовании используется корпус текстов, то следует применять все те методы, которые необходимы для сбора и классификации эмпирических фактов. Эти эмпирические факты отно­сятся к parole, то есть к пользованию языком. Традиционно исследова­тель старается, как правило, возможно «точнее» указывать проценты. Это придает результатам видимость статистики, но чаще всего они либо банальны, либо неверно интерпретированы, что ясно видно на примере обстоятельства в английском и немецком языках в начальной позиции в повествовательном предложении (Trie bel 1973). После обзора грамматик отдельных языков по этой проблеме автор переходит к срав­нению образцов из текстов, то есть проводится анализ конкретных и наблюдаемых единиц. В итоге, между прочим, получается:

Для немецкого языка:

Из 189 предложений с обстоятельствами в начальной позиции имеют:

119 обстоятельств времени 63%

29 обстоятельств места 15,3%

27 обстоятельств образа действия 14,3%

14 обстоятельств причины 7,4%

Для английского языка:

Из 92 предложений с обстоятельствами в начальной позиции имеют: 62 обстоятельства времени 63,9%

13 о бстоятельств места 13,4%

9 обстоятельств образа действия 9,3%

13 о бстоятельств причины 13,4%

Эти данные в целом интерпретируются следующим образом:

1. В немецком языке обстоятельства чаще стоят в начале повествова­тельных предложений, чем в английском. Можно предположить, что и в английском языке они в определенной степени подчинены коммуника­тивным фактам.

2. Наиболее часто —причем разница очень велика — встречаются в начале предложения обстоятельства времени, на втором месте обстоя­тельства места, затем в немецком языке следуют обстоятельства образа действия и причины, в английском же — напротив, обстоятельства причи­ны и затем — образа действия.

Если принять, что в работе выполнены все необходимые условия, то встает главный вопрос: значимы ли эти различия в статистических дан­ных? Лишь соответствующие статистические процедуры дадут нам ответ, можно ли сделать обобщение на основе этих наблюдаемых различий и можно ли при определенных условиях на основании анализа части, вы­борки текстов, сделать вывод о целом, о языке? Если же не провести таких исследований, то наш результат тривиален (119 обстоятельств вре­мени — это больше, чем 62) или же неверен (в немецком языке обстоя­тельства чаще стоят на первом месте в повествовательном предложении, чем в английском). Какие же требования должны быть выполнены, прежде чем можно предпринять попытку подобных интерпретаций?

3.1.Проверочная статистика выясняет⁷, какой значимостью обладают полученные количественные данные, являются ли их различия значимы­ми, неслучайными. Только такая проверка эмпирически полученных данных позволит сделать обобщения «относительно немецкого» или «относительно английского» на основании исследований выборки текс­тов. В языкознании часто применяется тест с целью оценить расхождения между теоретической моделью и наблюдениями с точки зрения их досто­верности, который называется «х = квадрат», или тест Пирсона. Для этого нужно взять все наши данные по обстоятельствам и сгруппировать следующим образом (В — обстоятельство времени, и т.д.). Истинные количественные данные:

Таблица истинных количеств (ср. также Muller 1972, 114) вклю­чает данные по 4-м полям и итоговые суммы — результаты сложения этих данных. Теперь необходимо составить таблицу теоретических коли­честв, в которую переносятся итоговые суммы, а для 4 полей рассчиты­вается строго однородное распределение обстоятельств для немецкого и английского языков. Такое распределение назовем нулевой гипотезой, которая противопоставлена гипотезе значимых стилистических вариан­тов или гипотезе значимых системнообу слов ленных вариантов. Расчеты делаются следующим образом.

Для обстоятельств времени в немецком языке получаем в качестве теоретического числа: общее число обстоятельств времени (181), умно­женное на общую сумму обстоятельств в немецком (189),в отношении к общей сумме всех обстоятельств (286).

181 189 — *=120.

286

Таким образом, произведение двух сумм (суммы чисел в одной стро­ке и суммы чисел в одном столбце) делится на общую сумму. То же самое делается для каждого поля.

Теоретические количества

Сравнив поля истинных и теоретических количеств, получим следую-

Формула установленного отклонения между наблюдаемой или дейст­вительной величиной (И) и расчетной или теоретической величиной (Т) выглядит следующим образом:

у2 (И-Т)²

Л. rji •

Немецкий

2,685

Каким образом можно интерпретировать X² =2,685? При расчете теоретических количеств мы начинали с первого числа первого столбца (120); первое число второго столбца уже не требовалось вычислять, поскольку оно определялось общей суммой чисел строки. Это относится и ко всем числам в столбцах. Применительно к нашему примеру можно сказать, что достаточно вычислить 3*1=3 значения или, иначе говоря, что наш пример имеет три степени свободы. При п столбцах и к строках число степеней свободы f равняется:

f = (П — 1)(к — 1) [=(4-1) (2 - 1) = 3J.

Ранее упоминалась нулевая гипотеза, противопоставленная гипотезе значимых изменений. Нулевая гипотеза выражает предположение о том, что два образца речи, в нашем случае немецкий и английский, различа­ются между собой случайно, на самом же деле различий нет. В том —и только в том — случае, если наши образцы дадут результаты, которые будут выглядеть неправдоподобными по сравнению с исходной гипоте­зой, эта гипотеза может быть отвергнута.

Находим критическую величину «х-квадрат» при вероятности ошиб­ки с = 0,05 и при f = 3: х²0,05; 3 = 7,815. Это означает, что вероятность получения «х-квадрата», равного 7,815 или большего, чем эта величи­на, при верности нулевой гипотезы составляет 5%. В нашем случае значе­ние меньше, чем 7,815, значению х² =2,685 соответствует вероятность примерно 60%, как можно выяснить из специальной таблицы⁹. Следова­тельно, у нас нет никаких оснований отвергать гипотезу, согласно кото­рой распределение обстоятельств в немецком и английском языке, судя по данным пробам, является однородным, а отклонения случайны. Отклонения не обусловлены каким-либо значимым стилистическим или системно обусловленным варьированием. Однако хочется особо под­черкнуть по поводу статистического теста, что с его помощью нулевая гипотеза никоим образом не доказана: у нас всего лишь нет оснований ее отвергнуть.

3.2. Лингвисту, приступающему к исследованию, должно быть ясно, что к статистическим методам следует прибегать, лишь если того тре­буют выбранные им условия. Как подчеркивается в (Muller 1972,4), они должны способствовать точным наблюдениям языковых явлений, позволяющим перепроверить результаты, а также предсказывать упот­ребление тех или иных языковых средств и «позволить на основании проб сделать заключения о языке в целом» (о р. с і t.). При этом необ­ходимы следующие шаги: (а) Построение теоретической модели; (б) выяснение действительного распределения и его отклонения от теорети­ческой модели; (в) применение к этим отклонениям статистического теста, который оценивает их вероятность. Если вероятность высока, эти отклонения признаются незначимыми. Нулевая гипотеза не может быть отвергнута, а лингвистические или стилистические выводы из этого эксперимента невозможны. Если же вероятность мала, то откло­нения не могут быть приписаны одной лишь игре случая: факт стилисти­ческого или лингвистического воздействия налицо; (г) интерпретация отклонения действительного распределения от модели, если оно призна­но значимыми (о p. cit., 54).

Обсуждение этого примера и примененных методов показывает, что и в контрастивных исследованиях возможно, а в определенных условиях даже необходимо, обращение к языковой статистике.

4.Заканчивая II главу, считаем необходимым еще раз, на примере одностороннего сопоставления, уточнить ход контрастивного исследова­ния в его основных чертах. Такой обзор, однако, не претендует на то, что он демонстрирует единственно возможный ход одностороннего иссле­дования. Разумеется, при всех принципиальных моментах контрастивной процедуры здесь возможны и даже полезны варианты.

— Допустим, что в качестве предмета исследования взяты немецкие соответствия французского futur simple (типа je parlerai = ich werde spre­chen). Выбор предмета должен быть обусловлен поставленной целью: выяснить и описать межъязыковые отношения этих двух языков, точ­нее — немецкие корреляты французского futur simple, составляющего часть грамматической категории времени. Решение этой задачи должно послужить использованию ожидаемых лингвистических результатов, представленных в доступной форме, для лучшего и более глубокого изучения иностранного языка. Конкретная направленность данного одно­стороннего исследования (исходный язык: французский -> язык-цель: немецкий) показывает, что речь идет наряду с другими задачами об активном овладении немецким языком франкоязычными учащимися.

— Имея в виду эту область практического приложения и избранный односторонний метод, исследователь останавливается на анализе, описа­нии и сопоставлении отдельных грамматических значений как у фран­цузского futur simple, так и у коррелятов в немецком языке-цели. Мы избираем такой, а не иной способ семантического анализа, принимая во внимание тот факт, что в процессе изучения иностранного языка уча­щимся преподносятся отдельные, конкретные значения, а не общие, категориальные.

— Теоретические предпосылки для сопоставления как в исходном языке, так и в языке-цели нельзя признать особенно благоприятными. Ни имеющиеся монографии (например, Weber 1954), ни грамматики отдельных языков (например, Grevisse 1964) или сравнительные грамматики (например, Zemb 1978) не предоставляют достаточного материала для детального сопоставления. В связи с этим, а также имея в виду задачи преподавания иностранных языков, необходимо включить в исследование наряду с имеющимися грамматиками и отдельными рабо­тами в качестве дополнительного материала также анализ текстов. Одна­ко доскональное изучение основополагающих грамматик и монографий является необходимым условием для работы с текстами, так как, во- первых, с их помощью можно получить исходные данные о структуре исследуемых явлений и, во-вторых, только с помощью этих данных воз­можен направленный выбор материала и его анализ.

— В качестве следующего шага к одностороннему сопоставлению про­водится систематический семасиологический анализ французского мате­риала вышеописанным образом. Таким путем достигается вычленение ряда грамматических значений многозначного futur simple (см. подроб­нее об этом Einfiihrung II, 3—3.2). Результаты анализа (отдельные грамматические значения futur simple) могут по окончании этой работы оказаться в целом уже отраженными в основополагающих грамматиках французского языка, но может оказаться, что, как уже говорилось, даже лучшие грамматики недостаточно подробны для целей контрастивного сопоставления и в стилистической оценке случаев употребления отража­ют однобокие или традиционные представления; ср. в (Grevisse 1964, 659 сл.), где допускается употребление глаголов avoir и etre в futur в качестве предполагаемого настоящего (Pour qui a-t-on воппё la cloche des morts? — Ah mon dieu, ce sera pour Mme Rousseau ‘По ком звонил похоронный колокол? — О боже, это, должно быть, по мадам Руссо’) только в разговорной речи. Таким образом, анализ адекватно отобран­ных текстов может внести поправки в данные грамматики исходного языка (ср. компенсирующие функции текстов).

— За внутриязыковым семасиологическим анализом, приводящим к полному представлению семантической структуры формы исходного языка, следует в качестве дальнейшего шага выявление коррелятов не­мецкого языка-цели (межъязыковое сопоставление). Эта процедура имеет, в сущности, ономасиологический характер (ср. Einfiihrung И, 3—3.2), тогда как в нашем случае сами переводные тексты помогают направлять процесс выявления. При установлении коррелятов в языке- цели могут обнаружиться различные собственные средства для выраже­ния одного и того же значения исходного языка. Так, в нашем случае в сфере значения /будущее/ обнаруживается для futur simple корреляция с немецкими футурумом и презенсом (в значении будущего) (ср. Е і п - f u h г u n g II, 3—3.2). В случае нашего контрастивного анализа текстов это может привести в некоторых контекстах к чередованию различных средств языка-цели, ср.: A partir de dimanche nous logerons une pension- naire ... Jamais je n’y consentirail — Je te repete que la pensionnaire arrivera dimanche! — Von Sonntag an wohnt bei uns eine Frau... Dazu gebe ich nie- mals meine Einwillung!— Dann mufi ich nochmals sage, da dieses Frau Sonntag einziehen wird! ‘С воскресенья у нас будет жить квартирантка. — Я ни­когда не дам на это согласия. — В таком случае я повторяю, что в воскре­сенье эта женщина переедет к нам!’ Сплошному употреблению формы будущего времени во французском противостоит попеременное исполь­зование презенса и футурума в немецком.

— В качестве следующего шага необходимо внутриязыковое сопостав­ление средств языка-цели (ср. Einfuhrung И, 3—3.3). При этом переводные тексты могут играть направляющую и уточняющую роль в семасиологическом исследовании и в процессе определения (частично совпадающих) значений и сфер применения средств языка-цели. Для этого, как показывает и только что приведенный пример, часто делаются проверочные замены (в нашем случае для выяснения взаимозаменяемос­ти футурума и презенса в одинаковых (кон-) текстах). Для этого от исследователя требуется высокая языковая компетентность, обычно встречающаяся в отношении родного языка. Поэтому, когда позволяет ситуация, при контрастивном исследовании желательно, чтобы иностран­ный язык был исходным, а родной — языком-целью.

— Внутриязыковое сопоставление в языке-цели одновременно явля­ется предпосылкой к (желательной) однозначной интерпретации дивер­гентных отношений между исходным языком и языком-целью (ср. также Einfuhrung II,3—3.3).

— Ориентированное на материал текстов контрастивное сопоставление позволяет подвергнуть статистическому обследованию материал, кото­рый должен играть подчиненную роль по отношению к parole. При этом, если данные обладают статистической значимостью, выводы, сделанные на основе узкого исследования, могут быть распространены на целое.

— Теперь исследователь может, выйдя за пределы «сравнения перево­дов», систематизировать факты, выявленные в качестве результатов своего исследования, и, освободив их от случайных контекстуальных черт, объединить как пригодный для обобщений (рекуррентный) мате­риал. Этому служит наряду с другими средствами наглядное представле­ние в виде таблиц всех внутриязыковых и межъязыковых отношений, которые в совокупности отражают весьма сложные отношения, с одной стороны, между futur simple и коррелятами в языке-цели и, с другой стороны, между самими коррелятами языка-цели. Эти сложные отноше­ния и есть выражение структурной специфики этих явлений в единстве их формы и значения.

¹ В дальнейшем обозначается как двусторонний (сравнение двух языков) под- хош метод и как многосторонний (сравнение нескольких языков) подход, метод.

Для более точного разграничения понятий «метаязык» и «язык-посредник» в применении к области t.c. см. ( J a g е г 1974,57).

По этой причине мы здесь не пользуемся обозначениями «язык А» и «язык В».

⁴ Термин «конгруэнтность» впервые употреблен в нашей дискуссии Кшешов- ским (Krzeszowski 1967).

⁵ Так, Косериу (Coseriu 1972, 48) подчеркивает необходимость также раз­личать реальную обусловленность и языковую обусловленность речи и далее - язы­ковые уровни, языковые стили, диалекты И Т.Д.

⁶ Здесь используется терминология, заимствованная из работ (Muller 1972) и (Claufi, Ebner 1968).

⁷ Об описательной статистике см. указанную библиографию; ее изучение явля­ется условием статистического исследования.

⁸ При расчетах теоретических величин следует принять за принцип округление до единицы. Вычислением десятых долей следует пренебречь при больших значе­ниях. Проблема выбора и представительности проб здесь не затрагивается, хотя она касается центральных вопросов статистического анализа.

⁹ Термины «вероятность ошибки» и «критическая величина» нет необходи­мости обсуждать здесь; об этом см. (Muller 1972,287).