3.СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЯ И СОЦИАЛЬНАЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ

До сих пор в этой главе я рассматривал вопрос о том, является ли сегодняшний аналитический марксизм альтернативой либеральному эгалитаризму. Но есть и другие, немарксистские концепции социализ-

2s9

Уилл Кимлика.

ма. Во времена самого Маркса они часто ассоциировались с различны­ми христианскими сектами, чьё отстаивание равенства и общественной собственности было связано с характерными для христианства пред­ставлениями о братстве, благочестии и отказе от материальных благ. Маркс, как правило, с пренебрежением относился к таким группам как ■утопическим социалистам».

Однако в XX в. сильнейшими сторонниками социалистических идеа­лов на Западе были не марксисты, не христиане, но светские социал-демократические партии, часто тесно связанные с рабочими движениями. Иногда говорят, что та -социальная демократия», за которую выступают эти партии, фундаментально отличается от «либеральной демократии», которой отдают предпочтение либеральные эгалитаристы.

Не каждый согласится, что есть какое-то существенное различие между «социальной демократией» и «леволиберальной демократией». Действительно, сам Ролз сказал, что его концепция справедливости может быть описана либо как «леволиберальная», либо как «социал-демократическая» |Rawls 1993л: 416]. И наоборот, многие социал-демократические партии Западной Европы открыто цитируют Ролза при разработке и обосновании своих платформ. Во многих случаях представляется, что «социальная демократия» и «либеральное равен­ство» — просто различные термины для одного и того же набора клю­чевых идей, и западноевропейские теоретики предпочитают первый из них, а североамериканские — последний.

Однако некоторые комментаторы настаивают на том. что у социал-демократов более «социальная» концепция справедливости в отличие от «индивидуалистической» концепции справедливости Ролза или Двор­кина.

Майкл Уолцер описывает этот «социальный» аспект равенства с по­мощью образа «общества мистеров». В социальной демократии люди встречают и приветствуют друг друга на равных. Мы обращаемся к каждому «мистер» и «миссис», а не «сэр» или «мадам» к людям высшего класса и не «Джонс» к людям низшего. Исторически этот идеал часто называют идеалом «бесклассового» общества, не в марксистском смысле

260

IV. Марксизм

уничтожения наёмного труда, но в том смысле, что классовое положение не должно определять социальные взаимоотношения. Как пишет Мил­лер, общество социально равных есть «сообщество, в котором делам и эмоциональным отношениям людей друг с другом не препятствуют классовые барьеры- [Miller 1993: 302]. Сходным образом, великий ан­глийский социалист Энтони Кросленд утверждал, что целью социаль­ной справедливости является «ослабить существующую, глубоко уко­ренившуюся стратификацию, с её сопутствующими чувствами зависти и приниженности и её препятствиями для свободного смещения между классами- [Crosland 1964:77]. Или, по словам P. X. Тони:

Отвратительно не то. что один человек должен зарабатывать больше других, ибо там. где общая среда, общее образование и жизненные привычки воспита­ли общую традицию уважения и внимания, эти детали бухгалтерии забыты или игнорируются. Но то, что некоторые классы должны быть лишены наследства цивилизации, которым наслаждаются другие, и что факт человеческого брат­ства, высший и абсолютный, должен затмеваться экономическими контрастами, мелкими и поверхностными [Tawney 1964: 113).

Эта идея более социального понимания равенства часто связана с мыслью о том, что есть различные «сгреры- справедливости. Например, согласно Уолцеру, в одну сферу справедливости входят деньги и пред­меты потребления, обмениваемые на рынке. Товары и услуги, имею­щиеся на рынке, должны распределяться согласно способности людей платить, и Уолцер считает невозможным и ненужным пытаться уничто­жить недобровольное неравенство в способности людей платить за та­кие товары. Важно то, чтобы это неизбежное рыночное неравенство не переходило границ и не оказывало пагубного влияния на другие сферы справедливости, такие, как демократическое гражданство, образование, здравоохранение или общественные почести. Блага в этих сферах долж­ны распределяться безотносительно к чьей-либо способности платить. Недобровольное неравенство в способности людей зарабатывать деньги и покупать предметы частного потребления, такие, как яхты или дорогие стерео, допустимы, но это рыночное неравенство не должно позволять людям покупать политическое влияние, основные общественные услуги или общественное признание и тем самым подрывать равенство в обще­ственной сфере [YValzer 1983].

Идея разработки более социальной концепции равенства, основан­ной скорее на структуре человеческих социальных отношений, чем на ■деталях бухгалтерии», важна и привлекательна. И она не ограничива­ется только социал-демократической традицией. Аналогичные попытки выработать более социальную или гражданскую модель равенства мож-

•61

Уилл Кимлика. Современная политическая философия

но найти в утилитаризме, коммунитаризме и феминизме". Что касается большинства аналитических марксистов, которых мы рассматривали в этой главе, то они разделяют -распределительную- направленность, свойственную и либеральным эгалитаристам. Концепции справедливо­сти, выдвигаемые Рёмером, Элстером. Арнсоном и Коэном. так же как Ролза и Дворкина, сосредоточивают внимание на определении справед­ливых требований индивидов2'.

Но почему все это должно рассматриваться в качестве конкурирую­щих, а не дополняющих друг друга взглядов на справедливость? Можно было бы подумать, что пагубные социальные последствия материаль­ного неравенства просто дают нам ещё одно убедительное основание стремиться к достижению распределительной справедливости.

Тогда почему некоторые думают, что -социальное равенство- есть альтернатива, а не дополнение либеральному равенству? Почему нужно думать, что единственный или наилучший путь достижения социаль­ного равенства — пожертвовать распределительной справедливостью для индивидов? Я полагаю, что на это вопрос есть но меньшей мере три ответа.

Один заключается в том, что некоторые социал-демократы, такие как Д. Миллер и М. Уолцср, просто не принимают либерально-эгалитарной аргументации о том, что незаслуженные неравенства несправедливы. С точки зрения Миллера, не является несправедливым то, что одарён­ные имеют намного больше ресурсов, чем менее способные. Тот факт, что природные способности в нравственном отношении случайны, по

и Сходные рааличения ыежду -социальным/гражданским, и •и иди нилуали -стическим/распрслслительным- равенством проводились утилитаристами jTemkin 1993: ch*. 9-10; Broome 1991: eh. 9). комы унитаристам и (Sandel 1996) и феминистами [Young l990iTronlo 1993).

" Однако есть некоторые либералы и марксисты, которые высказываются >а более «социальное- понимание справедливо* ти и равенства. Например. Мики Каус утверждает, что либералы должны откататься от того, что ои называет -денежным либерализмом- (или распределитель""!" равенства) во имя того, что ои называет ■ ■ раждансвим либералмиюн> (или социальным равенством) [Каш 1992). Аналогичными образом Рей май доказывает, что аналитический марксизм долаеи -выпь в качестве своего идеала не какое-то распределение вещей, но некоторое социальное отношение между личностями- |Reiman 1991: lS8;ep Herman 1989).

262

iv. Марксизм

Миллеру, не является основанием для утверждения, что люди не заслу­живают своего рыночного дохода [Miller 1999: ch. 7; ср. Wal/er 1983: ch. 4]. Так что мы не можем оправдать перераспределение ресурсов на тех основаниях, что одаренные богатые имеют больше своей честной доли, или что менее обеспеченные имеют меньше их честной доли. С точки зрения Миллера, неравенство в рыночных доходах вполне может быть честным, если оно в широком смысле пропорционально вкладу людей. Однако это неравенство, будучи честным само по себе, может подорвать желаемое чувство «братства», лежащее в основе общества равных, и, таким образом, должно ограничиваться и сдерживаться. Бесклассовое общество не обязательно является более справедливым, в смысле более честного распределения ресурсов, оно привлекательно не по причине наличия в нём распределительной справедливости, но по причине при­сущих ему ценностей общинности.

Однако другие социал-демократы соглашаются с либеральными эга­литаристами в том, что незаслуженное неравенство нечестно, но не ве­рят в то, что государство способно выявить или исправить растущее неравенство в рыночных доходах. Пытаться сражаться с таким неравен­ством напрямую — пустое занятие. Что государство может сделать, так это попытаться минимизировать социальные последствия этих неспра­ведливых неравенств. Оно может постараться, чтобы это несправедли­вое неравенство влияло только на частную жизнь людей, т.е. на их част­ное потребление и досуг, не подрывая социального равенства (см. [Kaus 1992|). С этой точки зрения социал-демократическое равенство являет­ся разновидностью позиции «меньшего зла». Если мы не можем достичь распределительной справедливости, то должны, по крайней мере, защи­тить социальное равенство.

Но ещё одни авторы доказывают, что, даже если мы и можем испра­вить недобровольные недостатки в ресурсах людей, то это может быть сделано только с помощью таких средств, которые сами подрывают со­циальное равенство. Как я уже писал в заключении к главе 2, некото­рые теоретики утверждают, что либеральный эгалитаризм, даже если он может быть обоснован в теории, способствует формированию лож­ного этоса равенства (см.

263

Уилл Кимликл. Современная политическая философия

ства между гражданами. Чтобы избежать этой проблемы, мы должны отказаться от попыток различить добровольное и недобронолыюс не­равенство и вместо этого сосредоточиться на вопросе о том. какое ма­териальное неравенство подрывает социальное равенство (или то. что Андерсон называет -демократическое равенство-). Если материальное неравенство не нарушает социального равенства, мы его допустим, ка­ким бы незаслуженным оно ни было. Но если материальное неравенство действительно подрывает социальное равенство, мы исправим его, даже если это неравенство является результатом добровольных актов выбора |Anderson 1999].

Таким образом, есть различные основания полагать, что имеется по­тенциальный конфликт между социал-демократическим стремлением к социальному равенству и либерально-эгалитарным стремлением к ра­венству в распределении. Стоит отмстить, что в рамках всех этих аргу­ментов социал-демократическая концепция равенства вообще-то менее требовательна, чем либеральное распределительное равенство. В то вре­мя как либеральные эгалитаристы стремятся исправить широкий круг незаслуженных недостатков в уровне жизни людей и доступности им товаров и услуг, социал-демократы хотят исправить только то неравен­ство, которое размывает равный статус людей в общественной жизни. Либеральное равенство стремится обеспечить людям равное количе­ство ресурсов, чтобы они могли реализовывать свои концепции блага; социал-демократическое равенство стремится обеспечить, чтобы люди уважались в обществе как равные, даже если у них будут очень неравные способности реализовывать свои концепции блага.

Все эти аргументы относительно социального равенства правильно подчёркивают важность социального статуса людей или их положения в обществе. Несомненно верно, что вред бедности не только в недостат­ке тех или иных товаров и услуг, но и в стыде, жалости, снисходитель­ности или нежелании замечать, которые отравляют отношения между бедными и другими членами общества. Сегодняшние либеральные эга­литаристы и аналитические марксисты в целом проигнорировали этот важный аспект неравенства. И есть некоторые свидетельства того, что люди более склонны принять перераспределение, если оно может рас­сматриваться как восстановление социального раненства, а не только как увеличение чьей-либо покупательной способности.

Но можно также сказать, что защитники социального равенства уди­вительно раннодушны к важности материальных ресурсов в личной или частной жизни людей. У них есть тенденция полагать, что «детали бух­галтерии» не имеют реальных последствий для жизни людей до тех пор. пока они не подрывают их положение в -обществе мистеров». Но дей-

26.)

IV. Марксизм

ствительно ли не важно, что одни живут в просторных домах, а другие — в тесных квартирах; что одни могут позволить себе месячный отдых за границей, а другие не имеют денег поесть в местном ресторане; или что одни люди делают успешную и творческую «карьеру», а другие — оту­пляющую «работу», если таковая вообще есть? Почему мы должны ми­риться с такими большими несоразмерностями в жизненных шансах и уровне жизни, когда они не есть результат наших деяний и выбора? По­чему мы должны позволять, чтобы способность людей реализовывать свою концепцию блага зависела от таких случайных в нравственном от­ношении факторов?

Кажется странным защищать важность социального равенства, при­нижая важность индивидуального равенства. Но, возможно, это страте­гически и неразумно. Ибо, если мы говорим, что люди имеют право на свои неравные рыночные доходы, богатые могут негодовать по поводу того, что они вынуждены отказываться от части «своих» денег в пользу других во имя социального равенства, особенно если не делается ника­ких попыток отсеять тех реципиентов, которые сами ответственны за своё нынешнее неблагополучие. Люди могут быть более склонны идти на жертвы во имя социального равенства, чем «просто» равенс тва в рас­пределении, но есть несметное количество свидетельств, что люди не­навидят, когда их облагают налогами для поддержки таких стилей жиз­ни, которые они считают безответственными (см. (Bowles, Ginlis 1999; Gilcns 1999]). Так что даже если наша цель только в гом, чтобы защитить социальное равенство, нам всё равно может потребоваться подчёрки­вать, что богатые не заслуживают всего их богатства, так же как и менее преуспевающие не заслуживают своего неблагополучия.

Много работы предстоит сделать для прояснения соотношения меж­ду социальным и распределительным равенством. Я полагаю, что было бы ошибкой думать, что они являются по своей сути противоположны-нн способами размышления о справедливости. Во многих случаях за­бота о социальном равенстве будет просто дополнять и усиливать нашу приверженность распределительной справедливости. Но могут быть и другие случаи, когда сохранение социального равенства требует чего-то большего, чем реализации распределительного равенства, или вообще чего-то иного. ^