LXIII. Неизвестный (1850)
Вы сообщили мне Ваше письмо к одной даме 1 с тем, чтобы я откровенно сказал свое мнение о взглядах, в нем изложенных, на два действительно существенные и важные вопроса христианской церкви: о свободе церковной и о догмате Filioque, послужившим одною из причин несчастного разделения церквей — Восточной и Западной.
На мнения, изложенные в письме, позвольте и отвечать письменно, хотя и не на том языке, на котором на- писапо письмо. Но о вопросах христианства, проповеданного всем языкам, можно говорить и писать на всех языках.
Вы начинаете письмо отрывком из проповеди Мас- сильона, произнесенной в Версале в присутствии короля французского, в которой оратор напоминает ему, что власть королю дается пародом и потому его жизнь и действия должны быть посвящены благу народному. Если бы нужно было оценивать мнение Массильопа, то, конечно, в нем нельзя бы не заметить галликанского прелата, позволяющего себе иногда противоречить Западной церкви, которая произвела и развила вполне и последовательно учение о происхождении верховной власти от Бога, о так называемом jure divino *. Но Вы оставляете в стороне оценку самого мнения проповедника и рассматриваете только его слова как смелый поступок, возможный единственно при свободе церковной, которая в свой черед возможна только тогда, как Вы полагаете, когда церковь имеет свое самостоятельное средоточие, являющееся в лице верховного нервосвятителя или Папы.
Прежде, нежели скажу, справедливо ли кажется мпе или несправедливо последнее мнение, позволю себе, подражая Вашему рассказу о случае из жизни французского проповедника, рассказать другой, несколько похожий на пего, случай.
В эпоху бешенства власти одного из царей Московских митрополит Филипп в Успенском соборе в глазах парода, когда царь, предводя толпою опричников в странных костюмах, явился в храм и подошел к митрополиту, прося благословения, говорил Иоанну: «не узнаю царя русского, мы здесь приносим бескровную жертву, а за алтарем льется кровь христиан невинных.
С тех пор, как* Божеское право (дат.).
сияет солнце на небе, не видано и не слыхано, чтобы христианские цари так терзали собственную державу. В царствах языческих есть закон и правда, есть милосердие к людям — в России их нет. Достояние и жизнь граждан не имеют защиты, везде грабежи и убийства совершаются царским именем. Ты высок на троне, но есть судия Всевышний наш и твой. Как предстанешь па суд, обагренный кровию невинных, оглушаемый воплями их мучений, камни под твоими ногами вопиют о мести. Государь, л говорю как пастырь душ, который боится только одного Бога» 2. Спустя несколько времени, как Вам известно, митрополита в темнице задушил опричник царский.
Не правда ли, поступок русского митрополита в том же роде, как и рассказанный Вами. И много можно бы напомнить подобных, начиная с первых времен церкви, времен мученических и до настоящего, но они Вам известны и Вы согласитесь, что в них недостатка пет и быть не может; а я с своей стороны пе могу, вслед за Вами, пе принять их свидетельствами церковной свободы. Но вместе с тем замечу между приведенными Вами и мною поступками некоторое различие, и притом довольно важ- пое. Представители церкви латинской могли гораздо смелее обличать злоупотребления светской власти, напоминать ей об ее обязанностях, нежели представители восточной церкви, и по самой простой причине: иностранец гораздо смелее может говорить о государственной власти, чуждой в отношении к нему и следовательно такой, которая в большей части случаев преследовать его не может. Он находится как бы вне ее границ и потому безопасен. Таково положение латинского прелата, подчиненного папе, в отношении к какому-либо из королей европейских. Не таково положение епископа церкви восточной, он гражданин того же государства, в котором представителя верховной власти он вздумал бы обличать; он не может защититься от преследований, если они последуют, и неминуемо падет их жертвою. Ему нужно гораздо более смелости решиться на обличение, гораздо более самопожертвования.
Но чем выше и смелее подвиг, тем может он служить большим свидетельством в пользу церковной свободы. Если же поступок, много рассказанный, свидетельствует также о церковной свободе, то, кажется, нельзя согласиться с тем, что она возможна только в церкви, имеющей видимое средоточие в лице папы: митрополит Филипп не принадлежал к ней. Свобода церкви, впрочем, и не определяется ни востоком, ни западом и не зависит ни от папы, ни от патриархов. Церковь не может и существовать без свободы, ибо не существует без Духа Бо- жия. О ней, кажется по преимуществу, можно сказать словами писания: идеже дух Божий ту и свобода, и дух живущий в ней веет идеже хощет, и не имеет нужды постоянно выражаться в лице одного человека.Итак, я не совсем согласен с изложенным Вами мнением, хотя и вполне' соглашаюсь с желанием: да будет церковь свободна, или лучше сказать, да будет церковь церковью, а не государством, хотя бы даже и церковным, и тем паче не приказом духовных дел в каком-либо государстве, хотя бы и христианском.
Признаюсь, не разделяю и Вашего мнения о filioque, и об этом важном слове, разделившем церковь Христову, в ответ Вам, позволю себе сказать несколько слов.
Церковь приняла прибавление к символу, повипуясь власти папы, говорите Вы, не желая вводить раскола,— и делом повиновения оправдываете церковь. Так можно оправдать не церковь, но только тех членов церкви, которые и должны повиноваться. Но если есть повинующиеся, то должна же быть и власть повелевающая. Она її действительно была и действовала в лице пап, допустивших прибавление нового слова к символу. Ее, конечно, нельзя в этом случае оправдать повиновением, потому что пришлось бы тогда сказать, что повиновалась она политической власти императора, которая еще прежде папы допустила и утвердила прибавление. Положим, правы беспрекословно повинующиеся, но могут ли быть правы повелевающие неправо исповедовать веру?
Не признавая правильным одно из доказательств в пользу прибавления к символу, я не могу однако же ие согласиться с Вашим вторым замечанием.
Осуя^дать западную церковь только за то, что она допустила прибавление, не входя в рассмотрение самой его сущности, было бы странным забвением или незнанием истории нашей церкви. Символ со времен апостольских и до Никейского Собора добавлялся постоянно и, позволю себе сказать, развивался, разумея в этом случае ие развитие самих догматов, но способа понимания сих догматов верующими и способа их выражения. Позволю себе прибавить даже: он может еще развиться, если потребует нужда. Большею частию действительно внешние в отношении к церкви обстоятельства,— появление новых ересей, как Вы замечаете,— служили поводом к прибавлению к символу. Но какая же новая ересь подала повод западной церкви прибавить filioque? Конечно не старые ариане, против мнений которых уже достаточно защитили церковное исповедание Вселенские соборы. Обратив внимание па историю, нельзя не заметить, что поводом к прибавлению послужило новое прение, спор личных мнений, возбудивший вопрос, который неправильно разрешал один из местных соборов и припял под свою защиту император.Оправдывать прибавление ревностью церкви к почитанию Спасителя, которая отчасти даже перешла предел, кажется, тоже нельзя; такое оправдание возможно еще для частных лиц, часто в делах веры ревнующих не по разуму; по можно ли так оправдать церковь? Отцы восточной церкви, произнося анафему некоторым из мнений Оригена, не позволяли однако же произнести самому писателю. Они пропели ему вечную память, зная искреннюю его веру и святость жизни, признавая всегда возможным заблуждение для слабого разума человеческого, греховного дела и ложного мнения при самом добром и правильном намерении. Но что возможно и простительно человеку, что терпит и прощает церковь, то невозможно для самой церкви, в ней же живет Дух Господень, не заблуждающийся, не ревнующий не по разуму.
Оправдывая таким образом западную церковь, самое оправдание обличает ее и лишает значения церкви — западных христиан так оправдывать можно, и всякий христианин искренне пожелает, чтобы они так оправдались.
Ко дабы оправдать церковь, необходимо доказать справедливость самого учения, заключенного в прибавлении filioque.Вы не входите в рассмотрение сущности самого ученая, а я не войду в толкование одного из самых глубоких вопросов христианского богословия; позволю себе сказать только одно замечание. Положим даже, что и частный спор может послужить поводом церкви сделать прибавление к символу и точнее выразить исповедываемый догмат, положим даже, и поместный собор может сделать такое прибавление; по согласие всей церкви признает его впоследствии вселенским, и новый Вселенский собор ут- вердит его силу. Так бывало, но не знаю и сомневаюсь, бывало ли, чтобы новое прибавление к символу возбуждало раздоры в церкви и разделило бы ее на две половины. Плоды нового учения не свидетельствуют в его пользу.
В заключение позвольте принести Вам искреннюю благодарность за то удовольствие, которое Вы мпе доставили, позволив прочесть прекрасное письмо Ваше и даже снисходительно потребовав непременно моего мнения о мыслях в нем изложенных.
СП 1. С. 373-377. Автором письма, возможпо, является С. Д. Полторацкий (см. примеч. 2 к № 167).
- Имеется в виду письмо II. Я. Чаадаева к Е. А. Долгоруковой от 6 октября 1850 г. См. № 172 и примеч. к пему.
- Этот этплтг, -:.:?вшиГт место в 1568 г., заимствован автором письма из второй главы девятого тома «Истории государства Российского» Н. Лі. Карамзина (СПб., 1892. С. 65-66).