§ 6.2. Особенности расселения алан Кисловодской котловины в V-VIII вв.

Проведенное методом пространственного ГИС-анализа компьютерное моделирование потенциальных ресурсных зон вокруг раннесредневековых укреплений и поселений Кисловодской котловины позволяет сделать ряд следующих наблюдений.

Если подсчитать общее количество домохозяйств, которые могли автономно существовать на территории Кисловодской котловины в пределах известных на сегодняшний день поселений, получая необходимые для проживания продукты земледелия и скотоводства с окрестных территорий, то минимальное их число составляет около 1220 семейств, а максимальное - около 1850. При расчете количества членов малой семьи в 5-6 человек, минимальное население Кисловодской котловины V-VIII вв.

для острова Эбра (Jebra), расположенного у побережья Северной Африки, в раннеримский период предполагается плотность сельского населения около 30 чел. / кв. км, а в Фаюмском оазисе в III в. до н.э. плотность достигала 70 чел. / кв. км (Fentress, 2009. P. 138). Другими авторами констатируется высокая плотность населения Ближнего Востока и Египта в позднеантичный период. Предполагается, что плотность сельского населения Ближнего Востока в ранневизантийское время достигала 70 чел. / кв. км, в то время как в Египте она выросла до 140-180 чел. / кв. км (Decker, 2009. P. 20).

Однако, приводимые расчеты во многом базируются на хорошо проработанных данных письменных источников. Археологические данные, как правило, не дают столь подробной информации для точных подсчетов, поэтому разные методы расчета плотности населения дают разные результаты. Близкий к применяемому в настоящей работе подсчет ресурсов, необходимых для поддержания жизнедеятельности коллективов, ведущих оседлый образ жизни и занимающихся земледелием, дает разброс плотности населения от 2 до 2000 чел. на кв. км (Hassan, 1981. P. 39). В средневековой Европе, например, плотность населения колебалась от 30 до 248 чел. / кв. км (Hassan, 1981. P. 41). Очевидно, что в раннем Средневековье количество населения было существенно меньшим, и плотность, соответственно, значительно ниже. Так, Ф. Зигмундом для Южной Германии меровингского периода предполагается плотность населения в 4-5 чел.

Брейзгау на юго-западе Германии, дают очень близкое количество населения по сравнению с расчетом минимального населения Кисловодской котловины в этот же период, способного прокормиться за счет ресурсных зон вокруг поселений - около 6000 чел. на 600 кв. км.

Однако, у нас есть основания предполагать, что рассчитанное количество обитателей котловины по размерам минимальных земельных ресурсов, пригодных для земледелия, является несколько завышенным. Сопоставление полученных данных о количестве домохозяйств с наблюдаемыми на поверхности остатками архитектурных сооружений и данными о площади памятников позволяют сделать следующие наблюдения (Таблица 13, 14).

Количество домохозяйств, рассчитанное по числу наблюдаемых на поверхности остатков сооружений, значительно меньше, чем высчисляемое в ходе анализа площади потенциальных пахотных угодий вокруг поселений - около 450 против 1220-1850. Однако, не во всех случаях у нас есть сведения о числе наблюдаемых построек - подобная информация отсутствует для 20 поселений из 123. Кроме того, на 29 памятниках было зафиксировано присутствие развалов каменных сооружений, но число их остается неизвестным. Эти случаи обобщены в Таблице 14 очень приблизительно, исходя из умозрительного расчета, что если имеются сведения о присутствии построек, то среднее число их составляет три сооружения.

В этом случае, примерно на трети укреплений (34 из 110) присутствует всего одна постройка - как правило, это развалины каменной башни крупного размера. Одиночные постройки зафиксированы также на трех поселениях (Верхнеэшкаконское 1, Аликоновское 14 и Правоберезовское 2) (Таблица 14). От 2 до 5 построек присутствует на 44 укрепленных и неукрепленных поселениях, из которых на 27 точное число видимых на поверхности сооружений неизвестно. Более 5 построек зафиксировано на 12 памятниках, из которых на одном имеется приблизительная информация о присутствии около 20 построек (поселение Боргустанское 2), еще около 80 построек на городище Горное Эхо предполагается автором раскопок - И.А. Аржанцевой (2007. С. 80). В остальных случаях число сооружений определялось более точно в ходе визуальных наблюдений на памятниках в процесс их полевого обследования.

Таким образом, если мы сопоставим результаты подсчета количества домохозяйств, полученные в ходе пространственного ГИС-анализа ресурсных зон вокруг поселений и в процессе полевых наблюдений над количеством сооружений на укреплениях и поселениях, то зачастую расчеты по площади пахотных угодий дают нам их завышенное количество. Примерно в трети случаев (38 из 102) количество видимых построек совпадает с количеством семей, способных прокормиться с использованием минимальных пахотных площадей с небольшой погрешностью в 2-3 домохозяйства в ту и другую сторону (Таблица 14, 26, 28, 30, 32). Подобное совпадение для расчета количества семей с учетом максимальных обрабатываемых пахотных угодий составляет всего 18 случаев. Очевидно, что использование расчета минимальных пахотных угодий более

Однако, достаточно много примеров, когда полученные результаты существенно различаются. Так, в 57 случаях разница в расчете количества домохозяйств по числу построек и анализу минимальных площадей пахотных угодий составляла более трех - от 4 до 28. В большинстве своем это были укрепления с одиночными башнями или поселения с одиночными постройками, ресурсная зона вокруг которых способна прокормить гораздо большее количество населения. Подобные случаи понятны и лишь подчеркивают тот уже отмечавшийся факт (Коробов, 2012а. С. 25-26), что подавляющее большинство поселений Кисловодской котловины, если предположить их синхронное существование в эпоху раннего Средневековья, обладают всеми необходимыми ресурсами для поддержания автономного обеспечения небольших коллективов земледельцев и скотоводов.

Гораздо интереснее случаи, когда рассчитанное с помощью пространственного ГИС-анализа число обитателей поселений было существенно ниже того, которое реконструируется в ходе полевых наблюдений (Таблица 14, 26, 28, 30, 32). Таких случаев всего семь для расчетов количества домохозяйств по минимальным площадям пахотных угодий и четыре - по максимальным (укрепления напротив Катыхинской Балки 1 и Горное Эхо, поселения Медовой Правобережное 1 и Зубчихинское 3).

Если ориентироваться на другой упоминаемый выше способ расчета количества жителей поселков по их площади, то можно сделать следующие наблюдения (Таблица 13). Сведения о приблизительной площади поселений имеются практически для всех укреплений, за исключением Гипотетического 4, и лишь для пяти поселений из 13. В восьми случаях (поселения Боргустанское 2, Верхнеэшкаконское 1, Теплушкинское 1-3, Аликоновское 14 и 15, Горное Эхо) достоверной информации о размере памятника у нас нет. Кроме того, из расчетов была исключена значительная площадь городища Рим-Гора (более 13 га), которая, как уже отмечалось в Главе 4, скорее всего, относится ко времени существования обширного поселения X-XII вв. Размер укрепленного поселения раннего Средневековья на этом городище может быть установлен лишь в ходе широкомасштабных раскопок.

Если принимать в качестве исходной нормы количество населения в 50 чел./га, то в совокупности население Кисловодской котловины составляет порядка 600 домохозяйств, что примерно в два-три раза ниже рассчитанного по ресурсным зонам и в полтора-два раза выше предполагаемого по количеству построек. Исходя из расчета в 200 чел./га, получаемое количество населения увеличивается примерно до 2380 семей, что представляется неоправданно завышенным. Соответственно, разница в расчетах количества домохозяйств по минимальному исчислению плотности (50 чел./га) с предполагаемым числом обитателей видимых на поверхности построек существенна в одной трети случаев, а в 59 из 113 не превышает трех. Напротив, при вычислении количества населения из максимального расчета его плотности (200 чел./га) относительное совпадение наблюдается лишь в 17 случаях, а в остальных происходит существенное завышение количества населения.

Очевидно, что подсчет количества населения по площади памятников исходя из расчета в 50 чел./га наилучшим образом соотносится с числом построек, наблюдаемом на них, и примерно в трети случаев (32 из 114) сопоставим с количеством домохозяйств, рассчитанном по минимальным площадям пахотных угодий вокруг поселений. Таким образом, очевидно, что за неимением более точных сведений о поселениях, мы вправе рассчитать количество обитателей Кисловодской котловины исходя из известных площадей

При проведенных расчетах обращает на себя внимание существенная разница, полученная в подсчете количества домохозяйств исходя из площади городища Горное Эхо (минимум 13, максимум - 53) с предполагаемым И.А. Аржанцевой присутствием не менее 80 построек на городище. Любопытно, что минимальный расчет населения по площади памятника (13 семей) полностью совпал с минимальным расчетом ресурсной зоны, способной прокормить такое же количество народа. Для поселения Зубчихинское 3 столь существенной разницы не наблюдается - здесь из расчета в 50 чел./га могло одновременно обитать 38 малых семей в 44 постройках.

Подведем некоторые итоги. Очевидны две основные особенности в системе расселения Кисловодской котловины в эпоху раннего Средневековья:

1) основным местом обитания является небольшое укрепленное (гораздо реже - неукрепленное) поселение со следами существования 1-5 домохозяйств. Подобный размер поселения характерен для 75 из 113 укреплений и поселений с известной площадью и для 90 из 102 памятников с сохранившимися на поверхности каменными сооружениями. В среднем мы получаем пять малых семей, проживающих на одном поселении, при расчете минимального количества обитателей на единицу площади (50 чел./га) и четыре семьи при подсчете видимых на поверхности остатков построек;

2) данные поселения в большинстве своем обладают необходимыми ресурсами для успешного ведения сельского хозяйства (пашенного земледелия и скотоводства альпийского типа). Рассчитанное в среднем количество обитателей, способных прокормиться с минимальных по площади окрестных пахотных угодий, составляет 10 домохозяйств, что, по-видимому, в два раза превосходит число реальных обитателей Кисловодской котловины в рассматриваемый период. Очевидно, что используемый в расчетах размер минимального участка одного домохозяйства в 5-6 га представляется заниженным. Гораздо более реальными выглядят базирующиеся на результатах фосфатного анализа расчеты пахотных угодий поселений эпохи Великого переселения народов и раннего средневековья в Северной Германии и Дании, где предполагается площадь земельного надела, принадлежащего одной семье, от 8 до 16 га (Heidinga, 1987. P. 89; Hamerow, 2002. P. 138. Comm. 25), что составляет в среднем 12 га и в два раза превосходит показатели, используемые в наших расчетах.

Таким образом, исходя из разных способов расчета приблизительного количества населения Кисловодской котловины в V-VIII вв., мы вправе предположить, что оно составляло около 600 малых семей и равнялось примерно 3-3,6 тыс. человек. Плотность населения в этом случае составляет от 5,8 до 7 чел. на кв. км, что прекрасно сопоставляется в результатами вышеприведенных расчетов франкского населения Южной Германии меровингского времени (Siegmund, 1998. P. 182), проживавшего в сходных ландшафтных условиях.

Таким образом, несмотря на значительное количество раннесредневековых поселенческих памятников в рассматриваемом микрорегионе, подавляющее большинство их представляло собой небольшие поселки - места обитания относительно маленьких коллективов. Полученные выводы целиком соотносятся с мнением Г.Е. Афанасьева о доминировании в Кисловодской котловине поселений численностью в 20-80 человек, рассчитанной по размерам раннесредневекового могильника Мокрая Балка и подкрепленной наблюдениями над некоторыми укрепленными поселениями. Автор связал подобные коллективы с патронимическими кланами, известными по кавказской этнографии, и выделил ряд характерных для них признаков (Афанасьев, 1978). Данный вывод

противоречит сделанным ранее предположениям о так называемом «демографическом взрыве», происходящем в Центральном Предкавказье в середине VI в. и приведшем к резкому увеличению ее населения (Ковалевская, 1984. С. 131-132). Скорее речь должна идти об изменившейся системе расселения, при которой относительно небольшое население равномерно занимает обширные пространства.

Это равномерное распределение поселений в пределах котловины представляется очевидным (рис. 227). Укрепленные и неукрепленные поселения занимают практически все удобные места в долинах всех основных рек и их притоков. Данное наблюдение не позволяет согласиться с мнением И.А. Аржанцевой, предположившей вслед за В.Б. Ковалевской единовременное основание каменных крепостей с населением в 200-300 чел. каждая с целью осуществления контроля над основными путями сообщения, приписывамое неоднократно упоминаемому в письменных источниках аланскому царю Сарозию (Ковалевская, 1984. С. 134-135; Arzhantseva et al., 2001. P. 116; Arzhantseva, 2002. P. 442; Аржанцева, 2007. С. 76). Налицо существование рассеянной системы обитания в виде небольших поселений хуторского типа (англ. dispersed), равномерно занимающих территорию Кисловодской котловины, наиболее соответствующей заштрихованному варианту схемы Б.К. Робертса (Roberts, 1996. P. 19-23; Fig. 2.1), приводимому на рис. 262. Подобная система существования отдельных домохозяйств, самостоятельно обрабатывающих ресурсную зону вокруг поселения, очевидным образом соотносится с вариантом «г» модели систем расселения М. Риддерспорре (Riddersporre, 1999. P. 173-174; Fig. 10) (рис. 14).

Насколько подобная система расселения уникальна для европейских реалий эпохи раннего Средневековья? Работы, посвященные поселениям эпохи раннего Средневековья на Северном Кавказе, не дают материала для сравнения, поскольку данный вид источника является очень слабо разработанным. Некоторые аналогии можно найти в европейское литературе.

Прежде всего, как уже отмечалось в Главе 1, к началу 1980-х гг. утвердилось мнение о дисперсной системе расселения в виде отдельных домохозяйств и небольших хуторов как доминирующем типе поселений для всей европейской территории эпохи раннего Средневековья. При этом, отмечается специфика ирландской системы расселения в небольших укрепленных поселениях, тогда как на остальной территории европейского субконтинента

Со временем более детальные работы на уровне небольших регионов и районов существенно скорректировали имеющиеся представления о системе расселения в раннем Средневековье. Выделяются регионы с преобладанием крупных концентрированных поселений - например, Дания (Hvass, 1989; Kaldal Mikkelsen, 2000), Северная Германия (Schmid, 1982), Бавария (Fries-Knoblach, 2006. S. 365-383, 398) или итальянская Тоскана (Francovich, 2008). Имеются сведения о преобладании рассеянных, дисперсных поселений в Англии (Hamerow, 2002. P. 104; Thacker, 2005. P. 489), Швеции (Widgren, 1983. P. 116. 121), Норвегии (0ye, 2000), Южных Нидерландах и Северной Бельгии (Roymans, Theuws, 1999. P.

18) , Северной Франции (Peytremann, 2003. P. 354-355), в долине Мозеля (Blaising, 2002. P. 79), в Стране Басков (Quir6s Castillo, 2009. P. 21), в некоторых регионах Италии (De Vingo, 2011. P. 26), в Норвегии (Skre, 2001).

При этом, многими авторами отмечается практически повсеместная тенденция к постепенному укрупнению поселений, когда рассеянная (дисперсная) система расселения, характерная для эпохи Великого переселения народов и раннемеровингского времени, заменяется в позднемеровингский и каролингский периоды на концентрированную (нуклеарную) (Hamerow, 2002. P. 104; Quiros Castillo, 2009. P. 17). Эта тенденция прослеживается на памятниках Юго-Западной Германии (Bucker, Hoeper, 1999. P. 452), Нидерландов (Roymans, Theuws, 1999. P.

19) , Франции (Peytremann, 2003. P. 355-359), Англии (Hooke, 1996; Rippon, 2002. P. 54), Ирландии (Barry, 1998. P. 78), Италии (De Vingo, 2011. P. 26), Стране Басков (Quir6s Castillo, 2009. P. 22). В качестве характерной черты подобной эволюции системы расселения отмечается исчезновение старых огороженных земельных наделов («кельтских полей») или систем внешних и внутренних полей (англ. out-field and in-field) и появление открытых полей (open-field) (Bowen, 1961. P. 43; Taylor, 1975. P. 74; Hall, 1981. P. 37; Widgren, 1983. P. 121; Hooke, 1998. P. 115; Rippon, 2002. P. 54) - обширных пахотных угодий без межевых границ, как правило представленных полями в виде гряд и борозд (англ. ridge and furrow) или их разновидностью - пахотными террасами (англ. strip lynchets).

В неоднократно цитируемой здесь фундаментальной работе Криса Викхэма дается обобщение сведений о сельских поселениях Северной Европы, не испытавших совсем или мало испытавших влияние предшествующей римской системы расселения (Wickham, 2005. P. 495-514). Как уже упоминалось, различаются два основных типа мест обитания - относительно обширные концентрированные поселки наподобие деревни с крупными домохозяйствами и поселения меньших размеров наподобие хутора с небольшими домохозяйствами. Граница между пространственным распространением этих двух типов проходит к востоку от устья Рейна и делит эту часть Европы на северную (Дания, Северная Германия и Нидерланды) и южную части (Южная Германия, Северная Франция). Система расселения в Англии в большей степени напоминает южную, несмотря на территориальную близость к северным регионам.

К. Викхэм говорит о доминировании расселения на неукрепленных поселениях, рассеянных или концентрированных. Укрепления нехарактерны для сельской Северной Европы эпохи раннего Средневековья, хотя имеются и исключения (Wickham, 2005. P. 514-518). Наиболее яркое из них - это неоднократно упоминаемая система расселения в Ирландии, где в качестве основных мест обитания доминируют небольшие по размерам городища разных видов - укрепления на искусственных островах (кранноги), естественные острова, городища со рвами и круглые городища (Edwards, 1990; O'Conor, 1998).

Таким образом, сопоставляя основные черты системы расселения алан Кисловодской котловины в V-VIII вв. с синхронными европейскими реалиями, следует отметить большее сходство их с системой расселения в южных регионах Северной Европы, где преобладали рассеянные поселения в виде небольших поселков наподобие хуторов. Очевидно, что подобное сходство может быть обусловлено близкими климатическими или ландшафтными особенностями (например, пересеченной местностью), а также сходным типом хозяйства. Однако, помимо влияния природных и экономических факторов на систему расселения, не следует пренебрегать значением социальных причин. И здесь очевидно наибольшее сходство системы раннесредневековых поселений окрестностей Кисловодска с ирландской, несмотря на большую географическую удаленность и очевидную климатическую и ландшафтную разницу этих двух регионов.

Что из себя представляла Ирландия эпохи раннего Средневековья? Очевидна уникальность этого региона Северной Европы, в котором, помимо следов материальной культуры, до нас дошли многочисленные письменные источники - рукописные своды законов, которые регулярно переписывались, начиная со второй половины VI в., и сохранились в обширных сборниках, наиболее ранние из которых восходят к XII в. (Шкунаев, 1989. С. 5). Данные документы, практически не имеющие аналогов в европейской письменной истории, дают прекрасное представление о социальной структуре ирландского общества и его эволюции на протяжении второй половины I тыс. н.э. Исследованию этого феномена посвящены многочисленные работы зарубежных и отечественных историков (Smyth, 1982; Шкунаев, 1989; Wickham, 2005. P. 50-53; Davies, 2005; 2009).

Общеизвестно, что в VII в. на территории Ирландии существовало от 80 до 185 небольших раннегосударственных образований, обычно называемых «королевствами» (староирл. ΐύσΐΗ), тогда как со староирландского более адекватным считается перевод этого термина как «племя» или «народ» (Шкунаев, 1993. С. 23-25; Davies, 2005. P. 240; Wickham, 2005. P. 51; Wormald, 2005. P. 587). Эти «королевства» управляются «королями» (староирл. ri), более

напоминающими племенных военных вождей, власть которых ограничивается советом знати и племенным народным собранием (Шкунаев, 1993. С. 27-29; Семенов, 1993. С. 64; Wormald, 2005. P. 590). Имеется сложная иерархия королевской власти разных уровней, объединяющая все племенные образования под властью двух королевских фамилий, доминирующих на острове (Davies, 2005. P. 243; Wickham, 2005 P. 52, 357). Размеры ирландских «королевств» относительно небольшие, в основном около 15-20 км в поперечнике (Davies, 2005.

P. 261); крупные «королевства» достигают 60 км длины, средние - около 40 км (Davies, 2009. P. 160). Предполагается, что население небольших «королевств» составляло около 1000 чел. или 200 малых семей, а крупные образования насчитывали 10 тыс. человек и более (Wickham, 2005. P. 360). Со временем количество этих «королевств» сокращается, к началу VIII в. в Ирландии остается четыре главных надплеменных образования (Davies, 2005. P. 245).

Сборники ирландских законов дают хорошее представление о сложности социальной иерархии внутри этого, на первый взгляд, относительно неразвитого в социальном плане общества. Так, помимо двух рангов королей, существовало пять рангов свободных людей благородного сословия (аристократов), семь рангов простых свободных общинников, 10 рангов несвободных и зависимых людей (Шкунаев, 1993. С. 36-72; Wickham, 2005. P. 359). Основу социума составляли свободные земледельцы, живущие на самообеспечении, несколько

различающиеся по статусу в зависимости от количества земли и скота, которыми они владели (староирл. b0aire и mruigfer) (Шкунаев, 1993. С. 67-70). Основной ячейкой ирландского раннесредневекового социума принято считать большую семью, состоящую из нескольких поколений живущих совместно родственников, наподобие клана или патронимии (Шкунаев, 1993. С. 73-115; Wickham, 2005. P. 552). Эти относительно небольшие коллективы и проживали на укрепленных поселениях (Шкунаев, 1993. С. 83-87), в основном в виде небольших

круглоплановых городищ с валами (ирл. raths), которых в настоящий момент известно около 60 тыс., но всего 200 раскопано (Wickham, 2005. P. 354). В окрестностях укреплений иногда находят огороженные межевыми валами наделы наподобие «кельтских полей». С VII в. осуществляется постепенный переход к полям открытого типа в виде гряд и борозд (Edwards, 1990. P. 56).

Таким образом, налицо большое сходство системы расселения в раннесредневековой Ирландии и в рассматриваемом нами микрорегионе, которое также может трактоваться как «племенное королевство» в терминологии К. Викхэма (Wikcham, 2005. P. 305). Однако, системе расселения алан Кисловодской котловины V-VIII вв. имеются весьма яркие диахронные аналогии, недалеко отстоящие от нашего времени и поэтому весьма подробно описанные в этнографической литературе. Речь идет о патронимических башенных поселках, широко распространенных у различных народов Северного Кавказа в позднем Средневековье и Новом времени. На это, как уже упоминалось выше, впервые обратил внимание Г.Е. Афанасьев (1978. С. 4-6).

Укрепленные поселки с жилыми и боевыми башнями широко были распространены в горной зоне Центрального Предкавказья, среди балкарцев, осетин, ингушей и чеченцев (Робакидзе, 1968а; 1968б; 1986; 1988; Умаров, 1969; Мизиев, 1970. С. 11-53; Калоев, 1971. С. 131-150; Крупнов, 1971. С. 58-79; Гольдштейн, 1975. С. 10-51; Робакидзе, Гегечкори, 1975; Джандиери, Лежава, 1976; Мужухоев, 1977. С. 19-48; Марковин, 1980; 1982; Виноградов, Чахкиев, 1984; Калдани, 1986; Тменов, 1996. С. 55-105; Сулименко, 1997; Батчаев, 2006. С. 35-45). В меньшей степени они характерны для карачаевцев и жителей Нагорного Дагестана (Лавров, 1940. С. 98; Исламмагомедов, 1964; Мизиев, 1970. С. 14-16). Отмечаются небольшие размеры подобных поселений, как правило, состоявших из 1-5 башен и пристроенных к ним жилых и хозяйственных помещений, служивших местами обитания небольших патронимических коллективов (Робакидзе, 1968. С. 90-91; Умаров, 1969. С. 170, 175; Робакидзе, Гегечкори, 1975. С. 192; Мужухоев, 1977. С. 32-36). Иногда несколько патронимий объединялись в более крупные поселения, насчитывающие один-два десятка башенных построек - например, Эгикал или Эрзи в Ингушетии (Робакидзе, 1968а. С. 91; Умаров, 1969. С. 177; Крупнов, 1971. С. 78-79), Лисри, Абана, Джамара, Даргавс в Северной Осетии (Калоев, 1971. С. 147) и др. В стратегически важных местах устраивались отдельно стоящие сторожевые и сигнальные башни (Исламмагомедов, 1964. С. 159; Сулименко, 1997. С. 113-123).

Весьма интересным представляется вывод, сделанный некоторыми исследователями о том, что широкое распространение башенных построек говорит о неразвитости социальных отношений в горских обществах (Робакидзе, Гегечкори, 1975. С. 191; Джандиери, Лежава, 1976. С. 78, 117; Мужухоев, 1977. С. 138-139; Калдани, 1986. С. 20-21). Там, где прослеживается господство родовой аристократии и имеются зачатки феодальной власти, где складываются государственные структуры, башенное строительство ограничивается (Джандиери, Лежава, 1976. С. 78). Напротив, оно широко распространено среди так называемых «вольных обществ», не знавших аристократического правления и имевших демократическое устройство (Джандиери, Лежава, 1976. С. 11). Таким образом, существование укрепленных поселений в качестве основного места обитания свидетельствует об определенной неразвитости социальных отношений, однородности общества, объединенного в семейные кланы, зачастую враждовавшие друг с другом, и поэтому вынужденные проживать в укрепленных поселениях. Именно такую картину мы наблюдаем в Кисловодской котловине и в Ирландии в эпоху раннего Средневековья и на Северном Кавказе в XVI-XVIII вв.

Имеется еще один очень интересный индикатор, указывающий на степень развитости социальных отношений в обществе - это качество керамического производства. Так, К. Викхэм, пытаясь найти эмпирические критерии для подтверждения своей теории по выделению крестьянского способа производства, считает, что наилучшим образом его существование подтверждает археология: данный способ наблюдается в тех сообществах, где видна неразвитость ремесленного производства и бедность и простота аристократии. Лучше всего степень развитости ремесла и товарных отношений отражается на уровне керамического производства, которое сильно отличалось на протяжении V-VIII вв. в разных районах Европы. В Северной Европе доминирует лепная керамика местного производства; Уэльс и почти вся Ирландия в рассматриваемую эпоху вообще не знали керамического производства^[16]. Все эти общества племенные, крестьянские. Первое товарное производство керамики происходит на востоке Англии с VIII в. - и это первые территории, которые закрепощаются в это же время. Таким образом, по мнению К. Викхэма, слабость ремесленного

Напротив, развитое товарное керамическое производство в Северной Франции и Южной Италии дает сигналы существования более сильной аристократии и слабой автономии крестьянства; ситуация противоположна в некоторых районах Испании и Италии с менее развитым производством керамики. Они дают неоднозначную картину сочетания керамического производства и поселенческой иерархии. При этом далеко не всегда речь идет о низком уровне технологии сельского хозяйства - налицо присутствие плужного земледелия и использование водяных мельниц, которые широко распространены в рассматриваемый период даже в Ирландии (Wickham, 2005. P. 550).

Таким образом, по мнению автора, можно рассматривать уровень производства керамики как индикатор развитости товарных отношений и, следовательно, уровня социальной организации рассматриваемого общества. К. Викхэм дает подробную характеристику системе обмена в рассматриваемых регионах в раннем Средневековье, считая ее ключевой характеристикой эпохи. Эта проблема достаточно подробно изучалась историками (Hodges, Whitehouse, 1983; Reynolds, 1995; McCormick, 2001), но важнейшие данные все же дает археология. Первоначально рассматриваются методологические проблемы обмена (Wickham, 2005. P. 693-708), который может быть коммерческим и некоммерческим; последний изучается в трудах современных антропологов, которые выделяют две его основные формы - реципрокация и редистрибуция (горизонтальный и вертикальный обмены).

Автор сосредотачивает свое внимание на местном обмене, который имеет свои особенности - прежде всего, крестьянское хозяйство стремится снизить риски и производит практически все, что требуется для жизни, самостоятельно. Поэтому до конца XIX в. в европейском сельском хозяйстве отсутствует стопроцентная специализация на каком-либо производстве сельхозпродукции. Исключение составляет пастушеское скотоводство как род постоянных занятий, которое требует постоянного обмена продукцией с земледельцами, но в

При этом крестьяне нуждаются в ремесленных товарах, которые добываются разными способами - от самостоятельного производства до развитого рыночного обмена. Этот обмен имеет археологические следы. Обмен предметами роскоши и местными товарами был всегда, но обмен массовыми товарами - не всегда. Обмен продуктами сельского хозяйства затруднен из-за проблем с их хранением, обмен массовыми товарами ограничен покупательной способностью населения.

Товары повседневного спроса, использовавшиеся регулярно для обмена, относились к разным категориям - это предметы из железа и дерева, одежда, кожа, керамика, папирус/бумага, камень, позже медно-бронзовые изделия и стекло, соль - но не все из них позволяют выделить уровень обмена. Среди этих товаров самыми распространенными были одежда, керамика, металлические и стеклянные изделия; масштаб их обмена дает представление об уровне развития торговли и сложности экономики. При этом письменные источники дают мало информации для изучения массового обмена в раннем Средневековье, поскольку в них описывается в основном только обмен предметами роскоши. Археология же дает в основном данные об обмене металлом, стеклом и керамикой - т.е. информацию об уровне массовой торговли и об уровне производства (домашнего или рыночного). И здесь наиболее полезно, по мнению К. Викхэма, изучать керамику - массовый материал, статистически достоверный, дающий представление об уровне производства. С анализом других предметов массового обмена дело обстоит сложнее.

Керамика - это самый ценный источник по изучению обмена, заключает автор, поскольку она дает информацию о его хронологии и географии. Изучаются разные категории керамических сосудов - различается керамика столовая, кухонная, тарная и транспортная (амфоры). Столовая самая дорогая, кухонная и тарная более просты в производстве, хуже датируются и имеют ограниченное хождение. Амфоры имели широкое хождение, изменялись медленно, но это

К. Викхэм следует за типологией керамического производства, разработанной Д. Пикоком (Peacock, 1982), который выделяет домашнее производство (простое), домашнюю индустрию (временная занятость гончара, производство обычно без круга быстрого вращения), индивидуальные мастерские (полная занятость гончара, следы ремесленного производства), нуклеарные мастерские (централизованные со стандартизацией, иногда высокого уровня), мануфактурное производство (более специализированное и контролируемое) и индустриальное производство керамики Нового времени.

Анализ керамики с этой точки зрения затруднен, но главное в нем - это то, что полуремесленное производство керамики обычно связывается с домашними мастерскими, тогда как более стандартизированная посуда - с более высоким уровнем производства вплоть до нуклеарных мастерских. Более качественного производства (за исключением египетских мануфактур) в рассматриваемое время не было. Существуют и другие трудности в анализе керамики - зачастую непонятны ее датировка и географический охват. Однако разные уровни обмена и керамического производства в одно и то же время дают ключ к пониманию региональных процессов в экономике.

При этом автор призывает к осторожности в интерпретации уровня развития обмена - эта характеристика необязательно отражает взлет и падение экономики и общества, но она, безусловно, отражает возможности элиты и простого населения в потреблении товаров. Если элита бедна и потребности ее невелики, экономика во многом строится на крестьянском обмене, рынок узкий; при этом крестьянство живет лучше, поскольку эксплуатируется меньше, и наоборот. Примером здесь служат северные племенные сообщества, где отсутствовала римская система землевладения и где аристократы не имели ни арендаторов, ни клиентов. Подобный тип крестьянского способа производства характерен для Англии, Уэльса, Ирландии, Дании и Скандинавии, Мавритании, некоторых районов Испании, маргинальных районов Франции и Италии (напр. Альпы). Таким образом, уровень сложности обмена говорит об уровне сложности общества и степени эксплуатации крестьянства. Основной упор автор делает на изучение внутрирегиональной торговли, а не на дальние торговые связи, которые более всего изучались в последнее время.

В итоге подробной характеристики внутреннего обмена в разных регионах Европы, проведенной прежде всего на примере керамического производства, эти регионы сравниваются между собой (Wickham, 2005. P. 819-824). Основной вывод К. Викхэма заключается в том, что масштаб обмена массовым товаром есть отражение сложности региональной экономической системы, что означает богатство аристократии и наоборот. В заключении К. Викхэм выделяет три группы регионов по степени сложности керамического производства и соответственно, развитости торгового обмена, сформировавшиеся к началу IX в. (Wickham, 2005. P. 823):

1) Египет как наиболее развитый, далее Северная Франция, Левант и Византия, где существовали региональные рынки, а керамическое производство характеризуется как смесь нуклеарных и индивидуальных мастерских;

2) Южная Италия, Южная Франция, Андалузия, Северная Италия, Центральная Испания и Восточная Англия, где существовали субрегиональные рынки и индивидуальные керамические мастерские;

3) отсутствует независимая система обмена во внутренней Греции, Северной и Восточной Испании, Центральной и Южной Англии, Уэльсе, Ирландии и Дании - здесь доминирует домашняя индустрия и индивидуальное производство.

Если возвратиться к раннесредневековым древностям Кисловодской котловины, то становится очевидным, что керамическое производство здесь в рассматриваемый период может быть отнесено к третьему типу, при котором доминирует домашняя индустрия и индивидуальное производство и отсутствует независимая система обмена внутри микрорегиона. Разумеется, данный вывод предварительный и нуждается в проверке, поскольку керамическое производство

алан Центрального Предкавказья изучено недостаточно. Однако бросается в глаза существенный контраст уровня производства керамики в раннем Средневековье (лепные сосуды индивидуальных форм со слабой стандартизацией, но несомненным присутствием изделий отдельных мастерских - см. Малашев, 2001. С. 37) по сравнению с предшествующим периодом II-IV вв. (круговая керамика хорошего качества и высокотемпературного обжига, с высокой стандартизацией форм и признаками ремесленного производства на городищах, широким распространением посуды в качестве экспорта) (Arzhantseva et al., 2000. P. 219237; Малашев, Габуев, 2009. С. 145-149, 160). Представляется интересным факт отсутствия фрагментов амфор как признака развитой межрегиональной торговли на укреплениях Кисловодской котловины V-VIII вв., тогда как они в изобилии присутствуют на «земляных городищах» II-IV вв. (Arzhantseva et al., 2000. P. 242; Малашев, Габуев, 2009. С. 145-149) и повсеместно встречаются на поселениях VIII-X вв. (Биджиев, Соволайнен, 1982. С. 120-124). К несколько более раннему времени (второй половине VII - VIII вв.) относится появление

специализированных сезонных мастерских по производству керамики аланского облика, расположенных на большом удалении от Северного Кавказа и, по всей видимости, призванных обеспечивать ремесленной продукцией степное населения Поднепровья. Речь идет о широко известных находках следов массового производства столовой посуды в балке Канцерка (Володарец- Урбанович, 2011а; 2011 б). Очевидно, появление подобных мастерских знаменует собой процесс постепенного усложнения социальных отношений, происходящий под влиянием складывающегося на севере от района обитания аланских племен Северного Кавказа крупного государственного образования - Хазарского каганата (Артамонов, 1962, С. 170-181).

Таким образом, представляется возможным рассматривать общество алан Кисловодской котловины V-VIII вв. как социально однородное, племенное, аналогичное синхронным племенным сообществам Северной Европы, с одной стороны, и некоторым из более поздних социальных образований горцев Северного Кавказа, с другой. В пользу подобного утверждения говорит дисперсный характер расселения в виде небольших (семейных?) кланов, проживающих в многочисленных укрепленных поселениях, относительно низкий уровень керамического производства, отсутствие следов массового торгового обмена в виде амфорных фрагментов на поселениях. Наконец, именно такой тип социального характера общества был установлен в ходе анализа погребального обряда населения котловины (Коробов, 2003. С. 194-260, 276-283).

Однако, тот же социальный анализ погребений позволил наметить процесс образования местных элит, выразившийся в виде появления мужских захоронений с престижными предметами инвентаря (мечи, бронзовые котлы, стеклянные сосуды), устроенных в больших по размерам катакомбах и зачастую сопровождающихся погребениями коней (Коробов, 2003. С. 197-198, 203-205, 277-278). Имеются ли следы появления подобной иерархии в поселенческих материалах Кисловодской котловины? Представляется очевидным

положительный ответ на этот вопрос.