§ 6. Возможность и Правомочность логики в качестве наукоучения
ю Возможность и правомочность такой нормативной и практической дисциплины, имеющей дело с идеей науки, может быть обоснована следующим соображением.
Наука (Wissenschaft) — о чем свидетельствует ее наименование {в немецком языке} — направлена на знание (Wissen).
Это не is значит, однако, что она сама есть сумма или сплетение актов знания. Наука обладает объективным содержанием только в своей литературе, только в виде письменных произведений ведет она самостоятельное существование, хотя и связанное многочисленными нитями с человеком и его интеллектуальной деятельностью; 20 в этой форме она живет тысячелетиями и переживает личности, поколения и нации. Она представляет собой, таким образом, некоторую сумму внешних мероприятий, которые, возникнув из актов знания многих индивидов, могут быть вновь превращены в такие же акты бесчисленных индивидов способом легко понят- 25 ным, точное описание которого может быть опущено. Здесь нам достаточно знать, что наука создает или должна создавать ближайшие предварительные условия для производства актов знания, {то есть} реальные возможности знания, осуществление которых «нормальный» или «обладающий соответственными спо- зо собностями» человек может рассматривать как достижимую цель своего стремления. В этом смысле, стало быть, наука направлена на знание.В знании же мы обладаем истиной. В актуальном знании, в котором мы видим свою конечную цель, мы обладаем истиной как 35 объектом правильного суждения. Но одного этого недостаточно, ибо не каждое правильное суждение, не каждое согласное с истиной полагание или отрицание некоторого положения дел есть знание о бытии или небытии этого положения дел. Для него требуется, скорее, — если речь идет о знании в самом узком и строгом 40 смысле — очевидность, светлая уверенность, что то, что мы признали, есть, а того, что мы отвергли, — нет. Эту уверенность, как известно, следует отличать от слепого убеждения, от смутного, хотя бы и самого решительного мнения; иначе мы рискуем разбиться о скалы крайнего скептицизма.
Но обычное словоупотреб- 45 ление не придерживается этого строгого понятия знания. Напри-мер, мы говорим об акте знания та®ке в тех случаях, когда одновременно с вынесенным суждением*)ЗНикает ясное воспоминание о том, что мы уже некогда вынеслиШуЖдение тождественного содержания, сопровождавшееся созн|нием очевидности; в особенности это имеет место, когда воспоминание касается также хода 5 доказательства, из которого произросла эта очевидность, и у нас есть уверенность, что мы в состоянии воспроизвести одновременно и то и другое. («Я знаю, что теорема Пифагора {истинна}[4], — я могу ее доказать»; вместо последнего утверждения можно, впрочем, также услышать: «но я забыл доказательство».) ю
о
Таким образом, мы вообще придаем понятию знания более широкий, хотя и не совсем расплывчатый смысл; мы отличаем его от мнения, лишенного оснований, и при этом опираемся на те или иные «признаки» {наличия}[5] (Bestehen) предполагаемого положения дел, соответственно, правильности вынесенного суждения. 15 Самым совершенным признаком правильности служит очевидность: она есть для нас как бы непосредственное овладение самой истиной. В огромном большинстве случаев мы лишены такого абсолютного познания истины; заменой ему служит (стоит только вспомнить о функции памяти в вышеприведенных примерах) оче- 20 видность той большей или меньшей вероятности положения дел, с которой — при соответственно «значительных» степенях вероятности — обычно связывается твердое и решительное суждение. Очевидность вероятности положения дел А, правда, не ручается за очевидность его истинности, но она обосновывает сравнитель- 25 ные и очевидные оценки, с помощью которых мы, смотря по положительным или отрицательным значениям вероятности, можем отличить разумные предположения, мнения, догадки от неразумных или более основательные от менее основательных. Следовательно, в конечном счете всякое подлинное знание и в особенно- 30 сти всякое научное знание покоится на очевидности, и предел очевидности есть также предел понятия знания. g
Тем не менее в понятии знания (или — что является для нас g равнозначным — познания) остается некоторая двойственность.
* Знание в самом узком смысле слова — это очевидность того, что 35 -§ известное положение дел {имеет место или нет}[6] (besteht oder Q nicht besteht), например, что S есть или не есть Р. Следовательно, | также очевидность того, что известное положение дел обладает § той или иной степенью вероятности, представляет собой — отно- -0 сительно степени вероятности — знание В самом узком смысле 40 слова. Напротив, что касается {наличия} (Bestand)[7] самого этого
положения дел (а не его ве(ЖтноСТи), то здесь налицо знание в более широком, ВИДОИЗМЄНЄІШом смысле. В этом последнем смысле говорят — соответственн»Тепеням вероятности — о большей и меньшей мере знания, а зніние в более точном смысле — оче- 5 видность того, что S есть Р, — выступает в качестве абсолютного, идеального предела, к которому асимптотически приближается, по мере возрастания своих степеней, вероятность Р-бытия для S.
Но к понятию науки и ее задаче принадлежит нечто большее, чем просто знание. Когда мы переживаем отдельные внутренние ю восприятия или их группы и признаем их существующими, то мы имеем знания, но еще далеко не науку. Так же обстоит дело с бессвязными комплексами актов знания в целом. Хотя наука и дает нам многообразие знания, но не {одно лишь}[8] многообразие. Предметное (sachlich) родство также еще не порождает специфиче- 15 ского единства в многообразии знания. Группа разобщенных химических знаний, разумеется, не давала бы права говорить о науке химии. Ясно, что требуется нечто большее, а именно систематическая связь в теоретическом смысле, и под этим разумеется обоснование знания, надлежащая связность и порядок в ходе го обоснования.
К сущности науки принадлежит, таким образом, единство связи обоснований, систематическое единство, в которое сведены не только отдельные знания, но и сами обоснования, а с ними и высшие комплексы обоснований, называемые теориями. Цель на- 25 уки — не знание вообще, а знание в том объеме и в той форме, которые наиболее полно соответствуют нашим высшим теоретическим задачам.
Если систематическая форма кажется наиболее чистым воплощением идеи знания и мы на практике стремимся к ней, то в зо этом сказывается не только эстетическая черта нашей природы. Наука не хочет и не должна быть ареной архитектонической игры. Систематика, присущая науке, — конечно, настоящей, подлинной науке, — есть не наше изобретение; она коренится в самих вещах, и мы ее просто находим, открываем. Наука стремится 35 быть орудием завоевания царства истины для нашего знания, и притом возможно большей части этого царства. Но в царстве истины господствует не хаотический беспорядок, а единство закономерности; поэтому исследование и изложение истин тоже должно быть систематическим, оно должно отражать в себе их 40 систематические связи и вместе с тем пользоваться последними как ступенями дальнейшего движения, чтобы, исходя из данного нам или уже приобретенного знания, иметь возможность постепенно подниматься к все более высоким сферам царства истины.
Наука не может обо йтись без а|Ких вспомогательных ступеней. Очевидность, на которой В конірном счете покоится всякое знание, не является в виде естествеЛого придатка, возникающего вместе с простым представлением положения дел и без каких бы то ни было искусственных, методических мероприятий. В Про- 5 тивном случае людям никогда не пришло бы в голову создавать науки. Методическая обстоятельность теряет свой смысл там, где вместе с замыслом (Intention) дан уже и его результат. К чему исследовать отношения обоснований и конструировать доказательства, если можешь приобщиться к истине путем непосредствен- 10 ного овладения ею? Фактически очевидность, отмечающая представленное положение дел как {имеющее место}[9] (bestehend), соответственно абсурдность, характеризующая его как {не имеющее места}[10] (и сходным образом в отношении вероятности и невероятности), непосредственно проявляются только в весьма огра- is ниченной группе примитивных положений дел. Бесчисленные истинные положения (Satze) познаются нами как истины лишь тогда, когда они методически «обоснованы», т.
е. если в этих случаях при простом знакомстве с заключенной в положении мыслью и появляется решение в форме соответствующего суждения, ТО 20 все же не очевидность; но они, при нормальных условиях, появляются оба одновременно, коль скоро мы исходим из известных Z] познаний и затем направляемся к искомому положению путем ~о определенной последовательности мыслей. Для одного и того же § положения возможны разнообразные пути обоснования; одни 25 3 исходят из одних познаний, другие — из других; но характерно и S существенно то обстоятельство, что имеется бесконечное многообразие истин, которые без подобных методических процедур никоим образом не могут превратиться в знание.о
И что дело обстоит именно так, что мы нуждаемся в обосно- зо ваниях, чтобы в познании или в знании выходить за пределы непосредственно очевидного и потому тривиального, делает необходимыми и возможными не только науки, но вместе с ними так- g же наукоучение, логику. Если все науки действуют методически в * своем стремлении к истине, если все ОНИ используют более ИЛИ 35 -g менее искусственные вспомогательные средства для того, чтобы § добиться познания истин или вероятностей, которые иначе оста- | лись бы скрытыми, и чтобы использовать непосредственно оче- Q видное или уже установленное в качестве рычага для достижения более отдаленного и только косвенно достижимого, то сравни- 40 тельное изучение этих методических вспомогательных средств, в которых отразились познания и опыт бесчисленных поколений исследователей, могло бы дать нам в руки средство для установ-
ления общих норм для подсЖых приемов, а равно также правил для изобретательного консм^ИрОВания таковых сообразно различным классам случаев.