Заключение

В четырех разделах исследования были рассмотрены четыре пространства-уровня немецкобогемской политики - игра на большой и единой для всей Цислейтании парламентской арене, деятельность на поприще региональной политики в рамках Богемии, обширная и в наибольшей степени «прикладная» область повседневных практик, и, наконец, отображение актуальных проблем общественной жизни в глазах широкой общественности.

В то же время, именно в конце XIX века в каждой из этих областей, равно как и в общественной жизни богемских немцев в целом, обозначился ряд принципиальных изменений и нововведений, которые позволили выделить этот период из череды событий. Одновременно в эти годы был задан тон немецконациональной политики на последующие десятилетия.

Говоря о деятельности чешских немцев в рейхсрате, следует признать, что богемские парламентарии составляли заметную часть либерального немецкого лагеря. Многие его лидеры (в частности, Эдуард Хербст и Эрнст Пленер) происходили именно из богемской политической среды. Разумеется, немецкое присутствие в австрийском парламенте не ограничивалось исключительно либеральным или либерально-националистическим крылом. Богемские немцы входили также в клерикальную фракцию и в объединение т.н. «крупных землевладельцев». Однако, поскольку к национальной идеологии активно и систематически обращался именно либеральный лагерь, в данном контексте можно говорить о нем как о проповеднике немецкой национальной идеи на общеавстрийском уровне.

Этот лагерь, впрочем, не был монолитен. В рассмотренный в диссертации период в нем в полной мере проявились раздробленность и центробежные тенденции.

С одной стороны, к власти пришел «железный круг правых», а либералы оказались в оппозиционном меньшинстве. С другой стороны, зависимость от симпатий славянско-консервативного большинства толкала правительство на проведении более активной национальной политики - причем отнюдь не в пользу немцев. Уже распоряжения Штремайера, опубликованные в феврале 1880 г., через полгода после прихода консерваторов к власти, внесли серьезные изменения в статус-кво чешсконемецкого конфликта. Это решение, а также ряд кадровых перестановок (снятие со своих постов либеральных министров и назначение чеха Алоиса Пражака), стали достаточным, чтобы запустить, как оказалось, необратимый процесс замыкания на национальных интересах. И если поначалу его толчком был страх, то уже вскоре он приобрел характер открытого ожесточения.

Помимо внешних обстоятельств, в идеологическом размежевании сыграли свою роль и внутренний фактор. В начале 1880-х гг. из либеральной среды выделилось небольшое, но крайне резонансное в своей пропаганде националистическое объединение под руководством одиозного депутата Георга фон Шёнерера. В силу своей малочисленности не играя заметной роли в политике в целом, оно, тем не менее, обозначило позиции куда более правые, нежели когда бы то ни было существовавшие внутри немецкого лагеря. Тем самым был сильно расширен его спектр и пространство для «маневра» внутри общих программных установок.

Первым ярким проявлением дробления Объединенной левой фракции стало разделение ее на умеренный Немецко-австрийский и более радикальный Немецкий клубы после выборов 1885 г. Основным камнем преткновения между двумя объединениями был вопрос о том, какие интересы должны стоять во главе угла немецкой политики - государственные или национальные. Если Немецко-австрийский клуб видел будущее в статусе «государственной партии», то Немецкий клуб лоббировал отход на позиции национальной партии как противовеса аналогичным объединениям у славян.

Следующим проблемой, способствовавшей дальнейшему членению либерального лагеря, стало отношение к австрийскому еврейству. Дискуссия вновь была инспирирована позицией шёнерианцев, в предвыборном воззвании 1885 года открыто провозгласивших антисемитизм. Эти идеи заронили зерно сомнения и в умы конституционалистов: в 1887 году ряд членов Немецкого клуба выступил с инициативой открыто поддерживать антисемитскую риторику. И хотя она не нашла отклика у большинства, итогом обсуждения стало образование Немецко-национального объединения, занявшего крайне правую позицию внутри конституционалистского спектра. Таким образом, Немецкий клуб оказался на центристских, а Немецкоавстрийский - на наиболее консервативных позициях традиционного для немецкой политики государственного централизма. В свете появления более радикальных оппонентов два этих клуба годом спустя образовали Объединенную немецкую левую фракцию. Она провозгласила компромиссный курс на соблюдение интересов как централизованного государства, так и австрийского германства.

Симптомом окончательного размежевания Объединенной немецкой левой фракции и Немецко-национального объединения стало вхождение первой в коалицию с консерваторами после выборов в рейхсрат 1891 г. Такой шаг был бы немыслим, если бы радикалы продолжали быть частью этого объединения.

Из истории поэтапной трансформации некогда единого немецколиберального течения можно сделать несколько выводов. Во- первых, наглядно виден рост влияния националистического крыла и постепенное расширение спектра либеральных фракций, связанное с постепенным переходом части политиков на правые позиции. Этот процесс свидетельствовал не только о радикализации подходов к национальным проблемам, но и о национализации большой политики вообще. Если ранее либеральный лагерь мог позволить себе не делать специального акцента на своей «немецкости», то теперь возможности оставаться наднациональной партией не было. Против этого были не только новые политические обстоятельства, но и настроения внутри самого объединения.

Таким образом, политический спектр стал конструироваться, исходя из двух основных принципов - собственно программных установок и принадлежности участников политического процесса к той или иной национальности. Это определило другую особенность немецкой и, в частности, немецкобогемской политики на общеавстрийском уровне - необходимость постоянно балансировать между национально нейтральным либеральным конституционализмом и немецкой национальной политикой, которые в австрийском контексте в конечном итоге стали тождественны.

На практике в большинстве случаев это не создавало конфликта интересов. Конечно, были и прямо противоположные ситуации. Так, события 1891-1893 гг., когда Объединенная немецкая левая фракция вступила в коалицию с консерваторами, что было ее тактическим ходом в парламентской борьбе, вызвали негативную реакцию со стороны более радикальных немецких объединений, не желавших союза со славянскими политиками. С другой стороны, с точки зрения классических представлений о либерализме национальная политика австронемецких фракций также была весьма специфической - строго говоря, унитаристские взгляды на государственное устройство должны были быть свойственны скорее консерваторам.

Еще одно наблюдение, которое иллюстрирует история немецколиберального лагеря, состоит в том, что расклад сил в межнациональной борьбе не был бинарным и не заключался в банальном противостоянии немцев и чехов. В каждом из национальных лагерей также созревали внутренние конфликты. Применительно к немцам их источником была разница в подходах к национальному вопросу. Соответственно, и соперниками немецких депутатов выступали не только чехи, но и наиболее радикальные деятели в среде соотечественников. В то же время, на парламентском уровне немецкие депутаты порой искали - и находили - поддержку у своих национальных визави. Свидетельством тому служит, например, блок немецких либералов и младочехов во время голосования по проекту диспозиционного фонда в 1892 г. Таким образом, сценарии чешсконемецкого сосуществования на уровне парламента были достаточно вариативны, не в последнюю очередь благодаря усилению позиций Национальной партии свободомыслящих в момент противостояния с кабинетом и лично премьер-министром.

Следует, впрочем, признать, что и деятельность последнего не была строго прославянской и антилиберальной. В руках Тааффе оказалась, прежде всего, шаткая система, которую на протяжении почти 15 лет ему удавалось поддерживать в относительной работоспособности. В начале правления отдельными уступками в адрес консервативного славянского крыла он определенным образом зарекомендовал себя в глазах немецкого лагеря. Однако нельзя забывать о том, что именно инициатива правительства стала катализатором, например, Венских соглашений 1890 г. Для премьер- министра это была возможность вернуть немецких политиков в богемский сейм, ведь легитимность его решений за отсутствием столь крупного депутатского корпуса была спорной. Кроме того, начались взаимовыгодные дискуссии о богемском вопросе. Созыв конференции и ее решения стали веским козырем в парламентских дискуссиях на ближайшие два года.

Говоря о включенности богемских немцев в немецколиберальную политику, можно отметить, что, несмотря на постоянно обострявшийся национальный конфликт внутри Богемии большая их часть оставалась на центристских позициях.

В этом контексте следует особо остановиться на роли крайне радикального лагеря немецконациональной политики - Союза немецких националистов Шёнерера. Крайняя радикальность этой группы и ее программных установок представляла собой своеобразную точку отсчета для немецколиберального лагеря. Близость или удаленность от нее была одним из маркеров дифференциации внутри конституционного крыла.

Кроме этого, нельзя не отметить, что агрессивный национализм и пангерманизм шёнерианцев по понятным причинам привлекал к себе внимание современников. В определенной степени он стал олицетворением стереотипа о национальных воззрениях австрийских немцев - крайне радикальных и безоговорочно лояльных Германской империи. Подобный вывод, однако, не совсем правомерен применительно к рассматриваемому периоду хотя бы в силу фактической немногочисленности сторонников Шёнерера, ставших заметной силой лишь в самом конце XIX века. Подавляющее большинство австронемецких политиков не поддерживало эти воззрения, порой открыто заявляя об их маргинальности, как и о том, что деятельность националистов бросает тень на все немецкое движение. Национализм шёнерианского толка был любопытнейшим феноменом, но не представлял в этот период реальной политической силы, несмотря на всю громкость риторики.

Во второй части исследования немецкая политика была рассмотрена в рамках собственно королевства св. Вацлава - территории, внутри которой развивался конфликт, наиболее животрепещущий не только для самих немцев, но и для всей Цислейтании. Здесь шел поиск и разработка сценариев разрешения чешско-немецкого противостояния внутри Богемии. По мнению обеих сторон он был обусловлен, главным образом, несовершенством административно-территориального устройства провинции, не учитывавшего особенностей расселения чешского и немецкого сообществ. Именно в 1880-е годы была выработана концепция, которую немецкобогемское сообщество будет отстаивать вплоть до конца империи.

Итак, в течение насыщенного событиями периода, открывшего консервативную эпоху в цислейтанской политике, на повестке дня оказывались проекты по устройству Богемии, разнообразные по форме, происхождению и контексту. Их провозвестником был, во-первых, обмен меморандумами - своего рода разведка боем, не столько призванная внести что-то новое в обсуждение, сколько обозначившая отправные точки двух сторон. Исходные позиции располагались в совершенно разных системах координат, ориентированных на федералистскую или унитаристскую концепцию государственного устройства. Сопряжение их в единую работоспособную систему требовало бы массы уступок в ключевых вопросах, и это стало одной из наиболее характерных черт чешско-немецкого спора.

Следующим шагом со стороны немецких политиков стала детальная проработка своих взглядов на будущее Богемии. Сначала они были озвучены в публицистической форме, имевшей определенный резонанс, но почти никакого официального веса. Впрочем, проведенный одним из лидеров либеральной фракции Эдуардом Хербстом подробный анализ численности населения в разных областях провинции и соответствующей национальной инфраструктуры стал базой для качественно иного этапа в политике богемских немцев, отправной точкой которого стала концепция «замкнутых языковых областей». Немецкие политики поспешили противопоставить свою идею шагам правительства по «билингвализации» этнически смешанной Богемии. По их мнению, внутри определенных регионов численность немецкоязычного населения была настолько близка к 100%, что дублировать управленческие структуры, бюрократический аппарат и систему образования (а первые шаги в этом направлении были предприняты в 1880 г. с публикацией указов Штремайера) не было оснований.

Этот сценарий, как потенциально разрешающий чешско-немецкий конфликт, был вынесен на рассмотрение земского сейма в рамках сессии 1885-1886 гг. Включение его в повестку не принесло положительных результатов и закончилось бойкотом сейма немецколиберальными депутатами. Однако в ходе дискуссий в сейме идея о разграничении провинции по этническому признаку оформилась окончательно и с тех пор неотступно поддерживалась немецкими политиками.

Впрочем, эта концепция имела вес не только в немецких кругах, что ясно продемонстрировали события начала 1890 года. Тогда по инициативе правительства в Вене была проведена серия встреч по богемскому вопросу. Эти переговоры значительны сразу с нескольких сторон. Во-первых, их инициатором была сама Вена - таким образом, национальный мир в Богемии был важен не только для самих ее жителей, но и для благоденствия всей австрийской части империи. Во-вторых, в ходе обсуждения впервые был сформулирован потенциально жизнеспособный сценарий реформирования Богемии, казавшийся недостижимым еще десятилетием ранее. Это можно считать хотя бы частичным успехом немецкой политики, ведь в основу венского проекта была положена идея о параллельном существовании чешских и немецких административных институтов, распределение которых зависело бы от состава населения конкретного региона.

Впрочем, общий итог конференции был отнюдь не столь положительным, обнаружив третье важное открытие - считать богемский конфликт двусторонним столкновением чехов и немцев было бы упрощением. Внутри национальных групп также существовало определенное размежевание сил, принципы которых базировались отнюдь не только на национальных интересах, но и на индивидуальных для каждой силы политических кредо.

В конечном итоге ни один из опробованных сценариев не принес утешительного результата, если не считать частичного законодательного оформления решений Венской конференции. Это не означало прекращения попыток найти выход из сложившейся ситуации, однако принципиально нового подхода к богемскому вопросу в австрийской политике уже не появилось. Более того, для немецкой стороны оборонительная позиция и приверженность идее замкнутых округов останутся ключевыми пунктами национальной политики вплоть до распада Австро-Венгрии.

В этом контексте важно подчеркнуть, что немецкий проект по выделению внутри Богемии моноэтничных областей отнюдь не означал разделения королевства на две независимые друг от друга провинции. Действительно, немецким текстам было свойственно употребление термина «Deutschbohmen» как совокупного обозначения немецкоязычных областей Богемии. Тем не менее, речь шла об обеспечении этих областей моноязычным бюрократическим аппаратом, и, впоследствии, - о создании параллельных курий в ландтаге и административно-судебных органах. Сами по себе эти органы власти оставались бы общими для всей территории. Как уже было неоднократно сказано выше, одним из ключевых принципов австронемецкого либерализма была максимально возможная централизация государства, поэтому приписывать немецким политикам стремление раздробить Богемию видится не очень корректным.

Говоря о проектах по реконструкции административнотерриториального устройства империи не стоит упрощать подходы до строгого противостояния славянского федерализма и немецкого унитаризма. Эти концепции, конечно, были лидирующими в соответствующих средах, но в тот период зарождались и другие идеи. Их спектр был широк до полярности. Так, проект немецкого депутата Фридъюнга предполагал избавление от венгерской части империи и Галиции во имя создания «Немецкой Австрии», тогда как появившаяся тогда же, в начале 1880-х гг. программа венского либерального политика Фишхофа предусматривала, наоборот, федерализацию монархии.

Национализация постигала не только сферу большой политики, но и повседневную жизнь. В соответствующие краски стали окрашиваться начинания и практики, изначально не имевшие прямой зависимости от того, из какой национальной среды они происходили. В этом контексте показательна история добровольных обществ и союзов национальной направленности. Они сыграли важную роль в проведении национальной идеи в самые разные пласты общества и внедрения ее в повседневность.

История подобных обществ в Австрии ведет свое начало еще с середины XIX века, но именно на рубеже 1870-1880-х гг. в их деятельности случился двоякий принципиальный перелом. Во-первых, абсолютное большинство таких объединений, даже нейтральных изначально, стали использовать национальную риторику и акцентировать внимание на своей принадлежности к той или иной среде. Во-вторых, зарождающиеся в новой обстановке союзы уже не были столь досугово-развлекательными, как их предшественники. Они обращались к актуальным проблемам повседневной жизни и, как следствие, совершили поворот от элитарности к массовости.

Примером первой тенденции был Немецкий клуб в Праге, в 1862 г. начавший свою работу как место встречи состоятельных немецкоязычных пражан, а к концу века превратившийся в центр притяжения общественной жизни богемских немцев в целом, оказывая помощь и покровительство многим другим национальным союзам. Немецкий школьный союз и Немецкий союз Богемского леса, возникшие уже как массовые национальные объединения, служат примером того, как нейтральные аспекты повседневной жизни постепенно оказались до крайности национализированы. Причем, если в случае проблем образования это в определенной степени оправдано актуальностью языкового вопроса применительно к школам в ту эпоху, то Союз Богемского леса позиционировал себя как организация, занимавшаяся решением проблем рабочих, занятых в промышленном производстве в регионе. Однако подоплекой его деятельности было привлечение немецкоязычного населения на юг Богемии и, таким образом, закрепление за ней статуса области с количественным превосходством немцев.

Подробное рассмотрение деятельности каждого из этих сообществ позволяет констатировать тот факт, что их проникновение в немецкобогемскую повседневность было крайне глубоким. Это стало возможным благодаря, во-первых, широкому и многообразному спектру выполняемых ими задач, и, во-вторых, весьма разветвленной сети местных ячеек того или иного союза. Разумеется, это не означает, что группа национальных активистов за считанные десятилетия была способна сконструировать идентичность целого сообщества. Однако их роль в постоянном поддержании околонациональных дискуссий на повестке дня очевидна, учитывая их активность как в количественном, так и в качественном измерении.

Следует признать, что эмоциональная окраска идеологии и деятельности подобных союзов была весьма специфической, что само по себе увеличивало ее резонансность в соответствующих кругах. Текущее положение дел в национальном вопросе оценивалось немцами в весьма паническом тоне, если не сказать точнее - с истерией. Это хорошо прослеживается при анализе исходящих из немецкой среды текстов, начиная от «внутренних» публикаций (например, отчетов о деятельности упомянутых выше союзов) и заканчивая прессой. Их риторика весьма недвусмысленно свидетельствует о восприятии происходящего как постоянной оборонительной борьбы против «атак национальных соперников», имевших своей целью «денационализацию» и искоренение немецкого элемента. Даже вновь возникающие немецкие организации, как правило, назывались не просто союзами, а «союзами защиты» (Schutzvereine). Любые шаги со стороны чехов, будь то на уровне политики, будь то в повседневной сфере, воспринимались как последовательное и неумолимое движение в сторону уничтожения немецкого присутствия. Неудивительно, что постоянное муссирование этой идеи нисколько не способствовало ни трезвой оценке ситуации, ни, тем более, взаимному примирению немцев с чехами.

Действительно, тенденция подливать масло в огонь панических настроений была свойственна немецкобогемской деятельности во всех сферах. В этом смысле описанная система проявляет редкое единообразие. Разумеется, ей свойственны внутренние связи и во многих других аспектах. Так, в работе удалось проследить, что события в локальной политике Богемии находились под влиянием происходившего в австрийском рейхсрате. Можно заметить и обратную связь: например, в начале 1890-х гг.

лояльность либерального лагеря политике премьера находилась в прямой зависимости от прогресса (или его отсутствия) в реализации Пунктаций в Богемии. Публикация распоряжений Штремайера стала толчком для возникновения целого ряда немецких «союзов защиты» (Школьный союз был в их числе), а бойкот богемского сейма немецкими политиками стал предпосылкой диалога правительства с немецколиберальным лагерем.

Впрочем, многие немецкие начинания обуславливались деятельностью чехов. «Оборонительная» тактика немцев была, конечно же, защитой от конкретного врага. Красочным примером этого служит, например, публикация немецкого меморандума, адресованного новоиспеченному премьеру Тааффе и императору, последовавшая через считанные месяцы после выхода в свет аналогичного чешского документа. Прообразом для немецких Школьного и Гимнастического союза стали основанные раньше чешские организации той же направленности. Возникновение Союза Богемского леса было обусловлено активным притоком чешского населения в традиционно немецкие промышленные регионы. Конечно же, эта взаимосвязь была обоюдной: немецкая и чешская политика бесконечно порождали взаимные отражения.

Последние, впрочем, имели место отнюдь не только в реальной общественной деятельности, но и в умах современников этих событий. Материалы сатирической печати служат ярким источником для реконструкции подобных настроений. Немецкие и чешские стереотипы друг о друге, о политической практике нации-соседа, о взаимоотношениях с третьими силами обнаруживают большое сходство. Так, в отношении к деятельности венского центра и событий на местном, богемском, уровне прослеживаются абсолютно аналогичные, но разнонаправленные оценки. Надо заметить, что они обнаруживают большую жизнеспособность - и немцы, и чехи считали свои притязания неудовлетворенными по вине «соседа» как в начале эпохи Тааффе, так и на ее склоне.

Помимо отношения богемской общественности к конкретным информационным поводам, весьма показательным оказывается и общее настроение, царившее на страницах популярных изданий. Ими активно транслировался, казалось бы, теряющий актуальность стереотип о том, что уровень культуры славянских народов находится на ступень ниже по сравнению с немцами. Вместе с тем, будто бы неизбежно грядущее поглощение Австрии «славянским морем» описывалось крайне подробно и в весьма панических тонах. Анализ подобных материалов красочно иллюстрирует, насколько накалена была национальная проблема в богемском обществе, и наглядно поясняет, почему на всех уровнях деятельности на этом поприще стороны конфликта постоянно наталкивались на ожесточенное отрицание возможности взаимовыгодных уступок.

Рассмотренный в работе период закрепил старые и сформировал ряд новых констант в чешско-немецком сосуществовании. Они сохранились в богемском обществе и после того, как не стало Австро-Венгерской империи. Уже очевидно бескомпромиссный, чешско-немецкий конфликт вступил в агрессивную фазу после выхода в свет распоряжений Бадени, фактически вводивших двуязычие во всех областях Богемии. Несмотря на то, что этот законопроект был вскоре отозван, точка невозврата в попытках добиться если не мира, то хотя бы нейтрального согласия между двумя соседствующими народами была пройдена.

Существование немецкоязычного сообщества в пограничных областях стало камнем преткновения и в пост-имперском устройстве региона, проблемы которого воспроизводились вне зависимости от обновленных государственных границ. Соотношение сил, наконец, претерпело формальную рокировку - чехи стали титульной нацией, тогда как немцы отошли на положение меньшинства; однако фактически этот процесс имел место уже на исходе XIX столетия.