91. И. Д. Якушкипу 19 октября 1837 г.
Тому год назад, мой друг, что я писал к тебе; это было в то самое время, как мы узнали, что вы скоро будете перемещены и что вперед можно будет с вами переписываться Я тебя скромно поздравлял с этим видоизменением в твоем положении, и просил тебя дать нам о себе известий.
По иесчастию, это письмо затерялось два раза самым странным образом: в первый раз по милости ревнивой любви твоей тещи 2, страстно берегущей монополию твоей дружбы, во второй — вследствие случившегося со мной в это время приключения, которое я тебе поскорее перескажу, чтобы с этим сразу покончить и очистить совесть. Дело в том, что с некоторого времени я начал писать о различных религиозных предметах. В продолжение долгого уединения, наложенного мною на себя по возвращении из-за границы, то, что я писал, оставалось неизвестным; но как только я покинул мою Фпваиду3 и снова появился в свете, все мое маранье сделалось известием и скоро приобрело тот род благосклонного внимания, который так легко отдается всякому неизданному сочинению. Мои нисапья стали читать; их переписывали; опп сделались известны вне России и я получил несколько лестных отзывов от некоторых литературных знаменитостей. Некоторые отрывки из ни* были переведены на русский язык; появилась даже серьезная книга, вся исполненная моими мыслями, которые мне откровенно и приписывали4. Но вот, в один прекрасный день, один московский журналист, журнал которого печально перебивался, усмотрев, не знаю где, одну из моих самых горячих страниц, получил, ие знаю как, позволение цензора и поместил ее в свой журнал. Поднялся общий шум; издание журнала прекращено, редактора сначала потребовали в Петербург, потом сослали в Вологду; цензор отставлен от должности, мои бумаги захвачены, и наконец я сам, своей особой объявлен сумасшедшим по высочайшему повелению5 и по особенной милости, как говорят. Итак, вот я сумасшедшим скоро уже год, и вперед до нового распоряжения. Такова, мой друг, моя унылая и смешная история. Ты понимаешь теперь, отчего мое письмо до тебя не дошло. Дело в том, что оно приняло совершенно другую дорогу, и что я его больше не видал. Я, впрочем, льщу себя надеждой, что оно не совсем осталось без плода для тех, к кому оно попало законной добычей, потому что, если я ие ошибаюсь, в нем заключались вещи, годные для их личного вразумления. Поговорим теперь о другом.
Тебе, без сомнения, известно, что твоя двоюродная сестра6, от времени до времени, показывает мне твои письма, твоя теща, когда на меня ие дуется, также сообщает мне те, которые ты к ней пишешь: стало быть, я довольно знаю о всем, что до тебя касается. Я знаю, с каким благородным мужеством ты сносишь тяжесть своей судьбы; я знаю, что ты предаешься серьезному изучению, и удивляюсь многочисленным и твердым знапиям, приобретенным тобою в ссылке. Не могу тебе выразить, сколько я всем этим счастлив и сколько я горжусь, что так хорошо тебя угадывал. Есть старое изречение, мой друг, несколько, впрочем, отзывающееся язычеством, а именно, что нет прекраснее зрелища, как зрелище мудреца в борьбе с противным роком; по меня еще более увлекает исполненный ясности взгляд, который ты устремляешь на мир из своего безотрадного одиночества. Вот чего высокомерная древность пе умела открыть — и что верный ум естественным образом находит в паше время. Одиако же, хоть я и не знаю, какие теперь твои религиозные чувствования, но, признаюсь тебе, пе могу поверить, чтобы к этому душевпому спокойствию ты пришел путем того оледеняющего деизма, который исповедовали умы твоей категории тогда, когда мы расстались. Изучения, которым ты с тех пор отдавался, должны были тебя привести к серьезным размышлениям над самыми важными вопросами нравственного порядка, п невозможно, чтобы ты окончательно остался при том малодушном сомнении, дальше которого деизм никогда шагнуть не может. К тому же естественные науки в настоящее время далеко не враждебпы религиозным верованиям; поэтому я ласкаго себя надеждой, что ясность твоего понимания скоро даст тебе увидеть те истины, к которым они тяготеют.
Я даже должен тебе сказать, что в том зате- рянном письме, о котором я тебе сейчас говорил, я уже себе позволил по случаю книги Беккереля7, которая должна была сопровождать это письмо, мимоходом заметить тебе, что все недавние открытия в науке и открытия по части электричества в особенности, служат к поддержке христианских преданий, подтверждают космогоническую систему Библии. Когда-нибудь мы опять воротимся к этим предметам, но до того я бы хотел знать, известны ли тебе сочинения Кювье, потому что ничто не может нам служить лучшею точкою отправления в наших философских рассуждениях, как его геологические труды. В первый раз, как будешь ко мне писать, скажи мне об этом.Прошу у тебя извинения, мой друг, в том, что это первое мое письмо все наполнено моими обычными помыслами, но ты понимаешь, что в теперешнее время мне труднее чем когда-либо освободиться от влияния идей, составляющих весь интерес моей жизни, единственную опору моего опрокинутого существования. Я далек, однако же, от мысли навязывать тебе свои мнения; мпе известен склад твоего ума, и я очень хорошо знаю, что ни годы, ни размышление, ни опыт жизни, по которой прошло неизмеримое бедствие и неизмеримое поучение, не в состоянии существенно видоизменить ум, подобный твоему; но я знаю также, что время, в которое мы живем, слишком проникнуто тем возрождающим током, который произвел уже столь удивительные результаты во всех сферах человеческого знания, чтобы твой ум, как бы он ни был географически удален от всяких очагов умственного движения, мог остаться совершенно чуждым его влиянию. Ты, как только мог, следовал за ходом современных идей: пробегаемая тобою орбита, несмотря на всю ее эксцентричность, все-таки определяется законом всемирного тяготения всех предметов к одному центру и освещается тем же самым солнцем, которое сияет па все человечество: стало быть, ты не мог много отстать от остального мпра. Но как бы то ни было, конечно, в одном ты будешь одинакового со мною мнения, а именно, что мы не можем сделать ничего лучшего, как держаться, сколько то возможно, в области науки; в настоящее время, мне ничего больше и не надо. Прощай же, мой друг.
92. Е. А. Свербеевой (октябрь—ноябрь)
Вот, прекрасная кузина, циркуляр Агасфера \ Вы очень правильно сделали, что выяснили наличие родства между нами, благодарю Вас за это сердечно. Я получил весьма интересное письмо от барона д'Экштейна 2, из которого ясно видно, каково соотношение между мною и европейскими умами, и я приглашаю Вашего мужа придти ко мне с ним ознакомиться. Не откажите передать упомянутому Агасферу, что все в порядке, что я с ним об этом поговорю и что тем временем он верно поступит, если тоже мне напишет, поскольку если оп решил подождать пока ко мне вернется рассудок, то ждать ему придется долго. Нет нуяеды, прекрасная кузина, говорить, насколько мне дороги знаки Вашей дружбы и что я жду Вас с нетерпением.