ДОМОВОЙ

76. Отец рассказывал. Возьмите, говорит, чистую расческу, налейте ведро воды, но, чисто ведро воды, эту расческу бросьте в ведро. Через три дня будет волос от домового.
    Ну, че, мы посмотрели через три дня: там волос, правильно, седой, белый волос. lt;...gt; А этот волос, говорит, потрешь на руках, свет-то вытушптся, ну, потушится. Потрешь, говорит, волос — ну, он появится, домовой.

Ну, я, говорит, зашла домой, потерла волос — ниче че-то нет. А потом на второй день она ночью терла, домой зашла, видит: сидит старик такой, белый. Ну, он голый только, волосам обросший, белый такой, седой, борода длинная — ну, старый, старый/ старичок такой. Я, говорит, зашла, ну, говорит, села сразу, напугалась так, ни слова, говорит, не могу нпче вымолвить. А он посидел, говорит, и —раз! —я смотрю: его уже и нету. lt;...gt; Раз! — и нету.

А потом утром рассказала отцу-то своему.

Он говорит:

— Ну, это на счастье увидела его. Счастливо жить будешь, че-то там lt;...gt;

77. Дэкин мне рассказывал. Это когда он еще молодой был, работали они на лесозаготовках, жили в зимовье. Но

вот раз все ушли в Бянкиыо, а они с другим парнем оста- . лпсь в зимовье. Дэкнн лег в одной половине, а парень — в другой.

Вот, гыт, мы посидели, покурили. Я пошел к себе и лег. Лампа на столе горит. Газету почитал, лег на койку, вроде задремал. Вдруг, паря, кто как меня схватил!

• A-а, счас я тебя задавлю-ка!

Я туды-сгоды, туды-сюды, думаю: Гоха хотел напугать меня. Никого нет. Потом уж говорю:

• Ты че меня давил?
• Задавлю,— гыт,— тебя! Вот.

Теперь дверь открыл в коридор, смотрю: Гоха спит, лампа горит. Я посмотрел на часы — время-то час. Но ладно. Теперича, говорит, раздеюсь. Думаю: «Может, неловко мне»,—раздеюсь, сапоги спимаю, ложусь.

• Я тебя задавлю-ка! — И душпт, придавил к копке- то... Я, гыт, так и сяк, разбудился. Вроде вывернулся, встай— никого не знаю. Дверь открыл: Гоха спит.
• Гоха! —Он, гыт, проснулся.
• Паря, знашь, како дело. Вот так и так...

Он и говорит:

• Да ты че? Иди сюды тогда.

И ночевали. Так, гыт, и сам не знаю, кто давил. И так на два приема...

78. Было в пятьдесят шестом, однако, году. Однако так. Мы ишо там жили же. Правильно. Вот в этих годах. В пятьдесят шестом'— пятьдесят седьмом... Мы в Бянки- но жили.

Теперь, значит, этот Дэкин в выходной день (мы на одном же выходном — рубили дрова-то), он не поехал. И Лопатин Гоха. Домой не поехали на выходной, а остались дрова рубить, вроде к концу месяца надо заработать.

А зимовье-то у нас на две половины. Сюды, значит, вроде восточна половина, в середине колидор, и сюды зимовье пять на шесть. Но Лопатин в етим спал, а Елька в етим, Дэклн-то. Но вечером в субботу с работы пришли и не поехали домой отдыхать... Это Елька мне сам рассказывал, покойник.

Но, ужин сварили здесь, поужинали. Там радиво у их, пешки были, газеты — все это. Но, поужинали, посидели, газеты почитали. Гоха встал п пошел в туё половину, там он спал, А Елька тут, на койке.

Я, гыт, закурил. Газету читал, свет горит. Почитал газету-то, лежу, гыт, на койке просто. Не раздевался, ни- че. Папиросу выкурил — махорку курил — бросил к печке. Огонь горит. И я, гыт, задремал. Задремал, значит. Но на спине. lt;...gt;

И чувствую, грит, давит меня. Но придавил кто-то. Коленом на живот и руками вот сюды уиерся! Но и давит к койке-то! Я туды, я сюды! Заревел:

• Гоха! — Знаю, что нас двое в зимовье, Гоха в той половине. Но, наверно, пришел.— Гоха, ты че?! — И вроде одеялом-то закрыл мне морду-то. Но ничего не могу сделать! Кое-кое-кое-как! Одеяло-то сбросил — но, паря! Никого нету! Лампа горит, свет...
  Никакого Гошки нету!

Опеть только лег, взял, гыт, угаспл, разделся, но, спать. Только лег, задремал — онеть давай давить! Я, грит, туды-сюды, кое-как вывернулся, соскочил, лампу-то включил, думаю, он. Дак дверь не стукнула!

• Гоха, ты че проставляешься?!

Но, пошел туды с лампой-то. Прихожу — он, гыт, храпит. Я говорю:

• Гоха! — Он храпит.— Гоха! — Он:
• Ты че?
• Ты был у меня?
• Ннково не был.
• Да ты меня давил!
• Иди ты к черту! Я спал вон как, пока ты меня не разбудил.

...Не знат, гыт, че тако. Вот, паря, как получилось дело-то! А вот кто его, как, че? lt;...gt; До этого-то ниче, а тут...

79. У меня случай был во время службы. Перевели меня ...Я приехал, документы представил, меня устроили. Там на отшибе дом был. Большой. Все комнаты пустые, а одну для солдат отделали малость. Все ушли в клуб, а я устал с дороги, лег спать. Ребята ушли, и я лег спать. Вдруг старик лохматый из-за печки выходит... подходит ко мне и давай душить. Душит! Я уж думаю: «Да неужели такой старый задавит меня?!» Все силы собрал — как его толкну! Он улетел. А там западня, она открыта оказалась — он в нее. И замолк. Опять все тихо.

Я наутро рассказал поварихе, она мне говорит:

• Э-э, солдатик, ты здесь не задержишься. Это тебя домовой невзлюбил.

И точно — вечером меня отправили в другое место. Перевели.

80. Это я как в Ботах родился, там и жил, там и учился. И что ты?! В одном доме получилось... У нега сени были сделаны — туды дом и сюды дом. Две квартиры, в общем, но у одного хозяина. lt;...) Теперь что? Он в этой — в улицу котора — жил. Мужик такой, столяр был, слишком не трус, пиче. Дак что ты! Забурит, дак пть... Главно — кирпичи летят с печки-то, ночью. А что ты! Ребятишек еще стукнет?! Кто кирпичи эти ломат? Сначала стукать начнет, потом вот так начнет.
    Он бился, бился, но и че ты будешь делать? Учитель у нас, Влась- евскпн, был, Иван Георгиевич. II еще там грамотны-то люди были. Но, пришли.

—• В чем дело? — проверить надо им.— В чем дело? — Он им:

• Дак вот, приходится в одной избе жить, а в этой не живу. Вот как? Пустует.

Но те lt;...) ночевали, при их не было ниче. А потом еще раз рискнули. Верно! Кирпичи пошли с печки. Дак ежели бы в окошко, так сказали бы: «Кто там?» А то пть тут, с печки, сверху. Дуют кирпичи и ваших нет.

Но ипче те не смогли. lt;...gt;

А приезжал цыган. Кастрировал этих жеребцов, быков.

• Чупуху-то. Спчас мы ее выживем! Купи картов колоду, берп в магазине.

Тот пошел, купил картов колоду, притащил. Он взял их:

• Уходите все! А карты потом посмотрите, куда я их положу!

Залез в подполье, карты положил там на место. Но, те залезли потом, чтоб поглядеть-то, действительно он их положил? Посмотрели — тут лежат. Но, теперя говорит:

• Заселяйтесь, живите. Ему есть, чем заняться будет.

А кто «ему»? Кому «ему»? «Он,—гыт,—в карты играть будет, а не здесь...»

Посмотрели — действительно, картов-то нету! Куды девались? Никто не приходил. Хозяин в той половине. Сюды не слышно, никто не приходил. Учителя пришли: нету, где лежали, карт. Но, давайте попробуем. И вот хозяин ночевал, lt;...gt; нету, ушло. А чем объяснить? И че он знал, ково ли знал он?

• Ему,— гыт,— заняться нечем было, он вас и беспокоил...

Кто?

81. Жили мы с бабкой на Трудовой в двадцать седьмом году. Там я и женился.

Это дело было на рождестве. Ребята эти — Михаил, Владимир, Ипнокентий — ходили в кино, из кина приходят часов в одиннадцать-двеиадцать, постукались — я встал, запустил. Они легли. lt;...gt; Теперь, легли только, еще не заснули. Но, ребята, может, уснули, а я-то еще не уснул.

• Кто? — Молчит,— Кто? — Молчит.

Что такое? Я не стал отлаживать, побоялся. Теперь, разбудил Иннокентия, тот берет левбльвер, вот Володя (счас он на заводе комендантом работает) тот, значит, отлаживает дверь, а я беру топор. Но вышли — никого нет. Вот кругом обошли всю ограду — никого нет. Только зашли, двери заложили, еще не успели присесть — опеть тотпнё старого застукал. Но мы опеть вышли — никого нету. Что такое?! Но в третий раз мы уже не пошли — побоялись. И вот он, примерно, .простукал так... ну, до часу. Как петухи запели, он это... все это прекратилось, не стал стукать.

Вот назавтра также ... Да, мы рассказали, значит. Но, тут ездил... как он? — вагон-лавка — тут продавец этой вагон-лавки, Камша фамилия его,— он с левольвером пришел. Теперь, Федюха Усов пришел, Иван Новиков, правда, вот ишо, пх зять. Вот прпшлп. Вот вечером сидим, разговаривай, хохочем...

Вот застукало. Да, вперво-то, значит, собака залаяла. (Рядом-то Купелпн жил Степан. У него цепна собака.) Перво-то собака залаяла. Потом кони захрапели у их, потом наши захрапели. И застукался!! Только уж не в это окошко, а lt;...) в крайне. Но мы че же, така орава — выскочили, кругом все оцепили — нету. Погреб там был, баня, зимовье, в амбаре — все обыскали, никого нету. Что такое? Степан-то Купелпн тоже встал, пришел. Токо в избу зашли, успели двери заложить — опеть застукал, II вот что ты!.. Опеть выскочили.;. Третий раз выскочили, но- больше все — побоялись. И вот он опять простукал до

петухов — как петухи запели, никого ие стало, и вот так продолжалось примерно (скоко это было?) ден десяток, наверно. Потом lt;...gt; я па Неверу поехал с зятем, работать туДы на копях. Но, мы погрузились, уехали — ндче не стало! Как я уехал — никто не стал стукаться! И вот скоко я там? — зиму проработал — че, я приехал уж примерно в феврале месяце.

• Ты че же сидишь?!
• А че же я буду делать?
• У тебя дома-то сено сгорело (зеленка была), зеленка сгорела!

Днем же это было, так примерно перед обедом я ушел, ' часов в двенадцать. Что такое?

• Да ты че чудишь? Я пть токо пришел.
• Да вот я с пожаркой счас прпехал.

Но я, тепери, домой. Прихожу домой — верно: забор, значит, обгорел, зеленка моя не сгорела, разбросали ее, в общем, затушили. Но че?

Давай я тода (вот здесь дядя у нас жпл, вот где Федор Ильич Бакшеев, lt;...gt; пятистенный дом-то был, в топ жил Павел Усов, а в эту, значит, нас он пустил), ну, мы перекочевали сюды...

82. ...Это дело было давно. У одних было две дочери и сын. К ним как-то пришел парень. Василием звали, а ее Дусей. Вот Дуся и Василии поженились и отделились от ее родителей в другой дом. У них родился ребенок. Как- то сам ушел в картшшш играть, а она на печке лежала, а ребенок в зыбке рядом с печкой. Вдруг в двенадцать часов получается стук — стучит и стучит, стучит и стучит... Стучит .по-над полом. Она на следующий день говорит мужу:

— Ты вечор никуда не ходи.

А ей все говорят, что это домовой ей чудится, стучит: ведь муж-то кузнец... Однажды она опять осталась одна. Видит, кто-то вышел мохнатый — и такой верзила! Зыбку качает с ребенком. И хохочет, и хохочет! Лпцо белое-бе- лое, а сам весь чернущии. Вот так покачат зыбку и исчезнет, а ребенок не выпадает из зыбки. Позвала она

сестру Гальку. Пришло время — он опять выходят...

Билпсь оне, бплпсь и перекочевали в другой дом. А в этом доме нпкто долго:долго не мог жить. А потом он, этот дом-то, сгорел.

83. ...Шарф я Кузьке вязала, у меня вот такой клубок был. Вот я спдела, значпт. Курмушка па мне была надета. А чулков на мне не было. lt;...gt; Из угла ветром мне дует и дует в ноги. Теперичи, мне почудилось, адали меня кто гладит мохнатым. Я сразу кошек: кыс-кыс-кыс Они все четыре, кошка с котятами, соскочили с печки. У меня на столе горшок молока стоял. А я тут будто на лавке спжу-ка, а стол-то вот эдак, перед печкой. Как этот стол- то бросит! — п молоко разлилось. О-ё-ё-ё! Я вот как есть во всю головушку заревела:

• Но, не попугивай, все равно, пока клубок не извяжу, ты меня не угонишь!

А сама не знаю, с кем разговариваю. И вот так, тепе- рпчи, п спдела чуть не до утра и вязала этот клубок, пока не извязала и спать не легла. И потом так ветром, ветром — зашумело, все зашелкало — и кто куды че девалось. И я ребятам даже виду пе подала. Маруська у меня маленька была еще. Она разбудилась.ч

• Ой, ты, мама, все-то сидишь!

Я говорю:

• Все-то. lt;...gt; Но иди вон за печку да мне принеси котенка.— Она туда по-маленькому сходила. И я говорю:
• Ты угаси огонь-то.

lt;...) II легли, и до утра проспали. И утром никому слова не сказала.

Вот, теперича, Егор приехал. Я ничуть ниче не говорю.

Так немного время прошло — надо за реку ехать. А меня чирьи одолели. Ой, чпрьи! — дак упаси господи. Я тажно Маруське говорю:

• Ты, Маруся, мне вот это место вытащи стержень. Я хоть п зареву, так ты ниче, так вдруг его дерни, захвати да дерни.

А потом Егор-то говорит:

• Надо мне это... ехать за реку. Поедем, Кузьма,— это сыну-то. За реку засобирались. Я говорю:
• Но дак ладно, ты чай-то подогрей да пх накорми сперва, потом мне вытащишь.

Она печку-то подтоппла железну-то да пошла по молоко. Теперича, оттуда забегат: Ой-еи-ей! — побелела, как

бела печка, и слова сказать не может. Ее спрашиваем:

• Че, че?

Она:

• Крыса,—гыт,—там. Ой-еханыш кака! lt;...gt;

И вот такие штуки творились. Я уж потом Егору:

• Хоть ты сдохни, хоть ты меня сейчас убей — не буду жить все равно: это че-то кака-то беда тут деется.

lt;...gt; И вот укочевали и не стали здесь жить.

84. От чужой старухи слышала.

Приехала она с Хабаровска, и в своем доме домовой-то ее и попер. Ночью она с ним боролась, три ночи он ее гонял.

Там у них стеночка была разгорожена. Девка-то легла в комнате, а старуха-то тут, в трехстеночке. Глаза зажмурила, а тут дед и подходит. Борода — вот эка! Как маханул, да и лег ей на грудь, а она его хлопнула и говорит: «Ах ты!» lt;...) И всю ночь, девки, не спала. Опосля встала, покурила. Он опять привязался...

И рассказывает: «Како-т старик ко мне привязался. Вот экой низенький, толстой, борода вот эка. Напугалась, девки, всю ночь не спала».

Вот втора ночь подошла. Девка ей говорит:

• Мама, здесь ложись.

А она:

• Чья возьмет!

...Он снова подошел, одеяло сбросил на пол. Она говорит:

• Ах ты! lt;...gt; Тебе че?

Дак ведь холодно, одеяло-то схватила и говорит:

• Уходи lt;...gt;

А в третью ночь снова. Я уж, говорит, курску богоматерь читала. Боюсь, живот заболел с расстройства. Я его колодой по голове рак двинула, а он все не уходит. А наутро-то в баню пошла, светло уж, все на работу идут, а я, говорит, баню-то открыла, а он — в дверях. Он меня, lt;...gt; в баню не пущат, стоит, а морда обезьянья.

Захворала, бояться стала. А потом уже ладить стали: ушел дедушка-то, опосля он к ей п не приходил. Вот те че...

85. Это вот тоже рассказывали...

Мужик ехал домой откуль-то. И стояла избушка в лесу. Просто одна, в ней не "жил нпкто. И он придумал, значит, ночевать остаться.

Уже притемняло все.

А вот не спросил, когда входил-то, дескать, пустите меня переночевать! Но и лег. Лег ночыо-то, вдруг мужчина пришел и говорит:

— Вы почему не попросились? — Ну и такую страсть ему придал — он ведь убежал. Прямо такую ужась наводил — просто невмочь было никак! Он лежал, лежал: все трещит, все шумпт. Ну, прямо ужась, такая ужась, что страшно лежать. И убежал. Он его просто выживал.

Вот как.

86. Арсюха Достовалов рассказывал. Я не знаю, он верил, нет лщ все ругался в бога-то, а сам кого-то шептал ходил.

Вот он пошел в лес, сделал избушку у солонца, И вот паря, когда сделал, все, па мху — тепло... А как раз у скалы.

Вот через несколько дней пошел, солонец посмотрел: хорошо едят!

«Но, се дни пойду».

Пошел пораньше, сял. Понюхал табак. Сижу, гыт. Вот тебе двенадцать часов но времю-то, вот тебе час. (А я, гыт, у домового не попросился.) Но, сижу.

Во втором часу-то как зашумело, как загудело, будто скала на меня валится! Выскочил сразу оттуда — стоит скала. И по верху вроде человек какой-то бежит, ревет. Но, я посидел — меня спёрло, боле туда не полез.

Вроде я же и срубил, гыт, ее, избушку-то, а не попросился—и вот как!.. И пошел домой, не стал сидеть: побоялся.

А потом пошел. Пришел, попросился — и с тех пор сидел и убивал коз этих.

Вот, гыт, обязательно надо проситься у домового. Это, гыт, ты, царя, запомни навсегда! $

87. Дак оно вот у нас в деревне было это дело-то.

Дом срубили новый. А работник их, Швецов Иван, он

домой-то не ходил, а в этом доме-то приспособился спать. И вот одну ночь давай его камнями оттуль понужать. Камнями, гыт, начал хлестать!

Я, гыт, соскочил: «Че такое?» Ну, дескать, на крыше кто-то есть. (А он такой боевой мужик-то был.) Выскочил да обошел, а там такая дверь была маломальска. Я по углу залез — нпкого нету!

Пришел, только лег — опеть! И бормочет, гыт, такой голос грубый, гыт, старика:

• Уматывай, гыт, отцель!

И так этот вечер промучился и убежал домой. Вече- ром-то бердану притащил. Опеть, гыт, лег —в полночь опеть-поволок его!

...Дак он потолок-то исстрелял весь —и никого нету. А уснуть так и не удалось. Ушел.

•..И, главно, дескать:

• Уходи!

88. Здесь, значит, жил учитель. Сейчас он учительствует в Сретенске. И была тоже здешня старушка. lt;...gt; Вот учитель с женой собрались куда-то и ее попросили:

• Ты, бабушка, у нас побудь эти ночи, сколько мы уж погостим, подомовничай.

Но и она осталась. А старушке уж лет шестьдесят, наверно, было. И она, говорит, пришла, печку натопила, все честь по чести, и прилегла. На коечку прилегла, говорит. И вот появился свист! Вот так, говорит, засвистело, да так вот кругом просвистело — да ко мне! Ко мне, да на меня, говорит,— хы! — как дохнет! Но, такой запах — просто невозможный! Вот, гыт, невозможный запах. Я, гыт, встала, трубу закрыла, честь по чести, избу-то закрыла на замок и домой прихожу. А дома-то зять был да дочь-то. Оне, гыт, прямо испугались: а это же было примерно в час ночи.

• Ты че, мама, че с тобой? Почему пришла-то?
• Да так, ребяты. Че-то не заспалось мне, и я пришла.

Это она сама мне рассказывала.

• Никогда,— говорит,— в жизни ничего со мной не было, а тут вот пришлось! lt;...gt;

Это же нужно — вот так встретить!

89. А вот у меня отец рассказывал. Дак это ему так трафлялося...

Раньше зимовьи были в степях, с конями уезжали, жили весной, осенью, со скотом жили там, в зимовьях- то. lt;...gt;

И вот у нас отец весной уехали с конями, но где-то уж это в апреле. Он еще был холостой, не женатый, мой отец родной. И, говорит, вечер-то натопили это зимовье (или в марте: снег ишо был в сиверах-то). Ну, начали тут друг другу: сказки рассказываем, да че — но, всю дребедень собрали. Трое их, три мужика, парни холостые: кто свистит, кто че. Но, наб^ловалися, улеглися спать,

А с ними был помладче, Егор Михайлович, нашего Абакума брат. One, эти двое-то, уж уснули — мой тятя и тот другой-то, Дмитрий Александрович,— уж уснули. А тот не спит, помоложе-то, и слышит: шагат к, зимовью человек. Он, это, пролежал. Потом маленько погодя второй шагат к'зимовью. Он давай будить, говорит: «Кто-то двое пришли к зимовью». А оне его ишо изматерили по- матерски: «Лежи и не ври тут, спи!» А он говорит: «Авот слушайте». И потом слушают — правда, по снегу шар, шар, как человек идет опеть к зимовью. Оне выскочили из зимовья, кругом обежали, поругалпся: «Кто тут? Где тут ходит?» Герои же! Опеть легли. Только легли —встек- лииу вот так пальцами застукало. Потом онеть на улицу выскочили, кругом обежали — нету никого. Опеть легли. Легли: но теперь они пушшай ходят там, будем лежать... Дверь-то, говорит, как открылася! Аж в стену да обратно вот эдак вот, у зимовья-то. Но, они эти шубенки, говорит, вот эдак схватили — и были да нет! И дверь полу бросили. Убежали через речку и там потом костер расклали и до утра-то там у костра были.

Но, а утром пришли, говорит, в зимовье-то: как че было, так все лежит. И че было, говорит, с нами?!

Но, вот ишо раньше говорили, что падо у хозяипа попроситься. А оне не попросились...

90. Раньше чуды-то были — о-о-о! lt;...gt;

Ребяты ходили по вечеркам. Теперь, значит, пришел вперед один парень-то, сял разуваться-то — он идет из-за угла. Прямо к ему! И говорит:

• Стой, не разувайся! — Вот как!

Он бросил один сапог, а другой-то на ем — и бежать! В притворе оборвал всю ногу.'

• Кто-то,— гыт,— не велел мне разуваться.

...У нас в амбаре чудилось (вон он стоит около церкви). Михаил пришел туды и лег спать. Он его выбросил.

• Вот только лягу,— говорит,— пришел оттуда, он меня за ноги и ко дверям! Ко дверям вот так, вот так, а ноги на полу. Отодвинусь, лягу, оденусь — он меня опять ташшит.

И ушел из амбара, и спать не стал.

Ране — у-у-у! — этих делов было...

92 Это было где-то в двадцать пятом — двадцать шестом году, точно-то не помню. Я и сейчас-то не верю нн в бога ни в черта и тогда уже не верил.

Приходит ко мне братан Витя. А жил он один. Такая изба и коридор, в этом коридоре он больше обретался.

Пойдем ко мне ночевать.

• Почему?
• Но пойдем, там узнашь. Ты не веришь ведь ничему?
• Ничему не верю.
• Но поверишь... •

Приходим. Он мне прямо — котора дверь из коридора в избу — стелет. Ну, раньше потничок, подушку там бросил.

• Ты ложися здесь, а я рядом.

Вот легли мы с ним. Я чувствую; еще не заснул, смотрю: кот на двери черный! Глазишши такие, светлые! Шипел; шипел — раз! — на меня. И задавил, лапами-то за горло. Я туда, сюда... Потом очнулся, кот-то вроде соскочил с меня. Этот Витя хохрчет:

• Ну че? Че ты кричал? Кот давил?
• Как* ты знашь? Видел что ли?

. — Я так и знаю, что он меня уж несколько раз давил.

Я говорю:

• Как же быть? Я тогда домой пойду, не буду здесь спать.— Сперло! lt;...gt;
• А ты с аршин подвинься вот сюда или ко мне поближе, и он тебя оставит в покое.

II действительно: лег на друго место, и больше никакого кота не было. Это переход его (домового.— В. 3.) был, лег на его дорогу...

И вот досейчас думаю, правда ли так получатся? lt;...gt; Верю пе верю, а интересно получилось.

Главно он мне:

• Ну че, кот тебя жучил?
• Кот.

А он, видимо, не спал, дожидал, как я буду на это реагировать.

• А ты,— говорит,— стонал, кричал и всяку штуку...

93. А еще я вам расскажу вот каку историю. Она со мной была.

Жили мы тогда в старой деревне Бронниково. Целая деревня была Бронниковы, потому и деревня звалась

Бронниково. Сто семнадцать дворов было. Браво, дружно жили. По-современному-то будет — круговая порука. Брон- никовых-то много было. Скажешь в деревне, что тот-то Бронников нужен, нпкто и не скажет, кто он. Назовешь по прозвищу — скажут, покажут. Прозвище как фамилия было. Был у меня дядька Иван Бронников, так его Рублевым дразнили. Рубль, значит.

Так вот, был со мной случай в этой деревне. Я до сих пор не пойму, был он или нет. Я не то чтобы боязливым был. Нас-то тогда по-другому воспитывали, с малых лет приучали не бояться ничего. С шести лет уже сел на коня.

Стал я вечером как-то спать укладываться. Прошусь у мамки на печь лечь, а она не пускает, говорит: «Ужаришься на печке-то». Но я уперся на своем, прошусь — и все тут. Ну, она и согласилась. Лег я, значйт, на печку, совсем уж начал было засыпать. Слышу: вроде как козочка скачет по полу. А у нас-то сроду коз не держали. Слышу дальше, вроде как кто-то крючок откинул, а дверь не открылась. Потом копытца по полу туп-туп до печки (а у нас там вперед бабушка спала, котора тогда как раз умерла). Я как заору: «Мама!» —и к матери. Больше я никогда не спал на печи.

Потом спрашивал у матери, не пугала она меня. Она говорит, что нет. Да и к чему ей это? Так я и не понял до сих пор, что это было.

94. Я на себе испытала... Я его, конечно, не видела, только чувствовала. За руку поймала. Рука-то мягкая- мягкая...

Я родила Вовку в сорок первом году, в апреле, перед войной. Я родила, наверно, часов в одиннадцать, а где-то в двенадцать слышу: с печки спрыгнул кто-то и ко мне идет. Я крикнуть-то хочу и не могу. А потом как-то рукой его схватила... Рука-то моя — как в пух: мягко че-то тако, пушисто! А я же никакой сроду ни молитвы, ниче не знаю. Лежу, думаю: «Господи!..» А мужик-то у меня с ребятишками на полу. Спал крепко, если он уснет, его не разбудишь. Он мне приташшил палку:

• Если че тебе надо: попить или че ли — потычь меня. А то пока меня будишь и ребят разбудишь.

Я лежу, боюсь пошевелиться. Потом разбудила его:

• Ложись со мной.

Он на меня матом:

• Да ты че?!
• Ну, тогда стели мне на пол, я с тобой лягу. Не лягу я одна.

Я так всю ночь пролежала с открытыми глазами. Лампу себе поставила, и он возле кровати лег.

А потом, назавтра-то, свекрова пришла, я ей и стала рассказывать: мама, мол, так и так... Она:

• Ах ты... Что ж ты его не спросила, к добру пли к худу.

Я говорю:

• А я испугалась. Мне не приходилось, я и не знала. lt;...gt;

Она так на меня посмотрела, но и ниче мне не сказала. И, видимо, подсказала, чтоб убрали все зеркала. Дня три, наверно, прошло, я встала вижу: ни одного зеркала нет.

• Где же зеркало-то у нас?
• Не знаем.

А потом (уж много время прошло) я взглянула в зеркало-то: а у меня на шее, на этой стороне три и на этой два, пальцы-то...

95. Мальчишка у меня родился в сорок первом году. И после этого начало меня давить — хоть одна не спи. lt;...gt; Однажды вот так задавил, задавил, задавил, задавил — мизинчиком не пошевелишь. lt;...gt; Ну, старухи стали говорить: ты, мол, спроси, к худому или к хорошему.

И вот мужа не было дома, он в командировке был, должен назавтра часов в двенадцать приехать. А у меня недавно мальчик родился. Ну, я довольная: мальчика хотели. lt;...gt; И вот я здесь на коечке, около коечки на стульчике ребеночек лежит. Натопили жарко в избе. Бабушка у меня ночевала. Уснули. И слышу: два мужчины подходят. Слышу прямо чисто наяву: два мужчины (обои такие видные, при костюмах, рубашечки чистенькие) посмотрели, говорят:

• Мальчик... Мальчик маленький.

А у меня койка-то стояла вот так от стены-то, от заборки. И вот оне обои туды (тесно так) втираются, чтоб встать-то в изголовье у меня, понимаете? В головах встали, вот стоят они обои, че-то шепчутся. А я уж чувствую: lt;...gt; меня уже задавило, чувствую, что все, сейчас умру-ка... А они шепчутся. Думаю: «Че же они хочут, убить меня или че ли?» И вот на ум-то припало, что бабушка-то говорила, lt;...gt; и я на уме-то: «К худому пли к хорошему, к худому или к хорошему?» Сказать-то не могу. И вот один, вот с етой стороны: ху-у-у — как дыхнет! Вы понимаете? Жаром, как из каменки в бане! Даже вроде как вспотела я. А потом как до ног дошло, да как заморозит! Все тело как закоробило — и отпустило. Я соскочила и говорю:

• Бабушка, бабушка, зажигай огонь. Я сон нехороший видела.

И бабушке сразу рассказала. Она говорит:

• Девка, че-то нехорошее... Че-то нехорошее. У тебя бы два мужика не было. У тебя, однако, два мужика будет.
• Да ты че, бабушка?

И действительно, в этот год Сашу угнали, убили. Шесть лет прошло, за Николая-то вышла, тридцать лет с Николаем прожила — и все-таки нехорошо: вперед меня умер...

96. Предвещевало у меня:              хозяина              убило — и мне

предвещевало в ту ночь. lt;...gt;

Теперича, вечером прихожу-ка домой, убрала все. Ложимся спать. Мы на полу (раньше коек не было же, деревяшка стоит маленька, вот на ее постель складывать). Ложимся спать: Коля у нас в середочке, как поменьше, Аня с краю, я с краю с другого. Слышим: харчит и так страшно харчит! Просто вот как животину колят, бывает харчапие. lt;...gt; Я голову подниму, мне кажется, как с переднего угла. Сначала я послушала, поворачиваюсь и говорю:

• Сыночка, ты не расстегнул воротник.— Думаю: «Может быть, туго ему?»

Он говорит:

• Мама, это не я.

Анька ревет:

• Мама, тоже не я.— Платьице снимат.

Я повернулась к печке — вроде как оттуда, из-за печки. Ну, ползет, аж морозит всю... Вот мы лежали, лежали — давай вставать. Спичек нет — кака же жизнь была в войну-то—зажечь огня печем: и лампа пуста, и солярки lt;...gt; нету. Вот бились, бились — соскочили. Я у стола постояла, еще сказала:

• Кому я так надоела? Вон кака чистоточка, У;к как мне придется, устану, а все равно сделаю как-то, должна сделать.

Ну и замкнули, пошли. У меня lt;...gt; в ящике шалька лежала да детское одеялко — я и то вытащила, с собой взяли: упрут, вдруг кто залез, может, отпугиват. Приходим к-отцу. Отец уже спит посередь ограды (раньше же все спали, вишь, на вышках, на телегах, в амбарах, а сейчас в избах преют. Из-за холоду? Климат изменился, ли че ли? Мы и набегаемся ночыо, девками были, кто нас караулит? Отец уж спит, а мы тихонько придем да — как не ходили никуды...). lt;...gt; Я К отцу подхожу, он говорит:

• Ты чего бегашь с ребятами? Спать надо.

Я плачу:

• Тягенька («папа» не звали, все «тятенька»), вот так и так.

Он говорит:

• А, додумала, со слезами да горем... Ты, Дсрка, ие плачь.

А мне писем от мужа месяца два нету., Я с ума схожу, думаю: «Че же это так долго Иван не пишет, ниче нет?» Стала тосковать, сны худы стала видеть. Кому расскажу— о-е-ей! Но оно и совпало точно...

Ну, мы пришли туды, в избу. Захожу, lt;...gt; мама моя водится с Петькой — полтора годика ребеночку, маленький. lt;....) Она меня поругала:

• Не надо думать, не надо плакать. Че будет, то и будет. Кого-то убьют — на то война... Кто вернется, кто нет. Если счастливые ребята, то отец вернется,— понаго- ворила мне.

Вот мы посидели, посидели у них там. Я говорю:

• Мама, пойдем к нам. А ты, Чижик, спи,— на Петь- ку-то (Чпжова моя фамилия-то девичья). lt;...)

Мы пошли. Мама полупальто надела. Анька-то хитра: она к Клаве, сестренке, залезла под одеяло. А Коля, тот бестолковый был, бежит за мной и все. А ночь же.

Теперь, приходим и легли опеть на то же место, где мы спали. lt;...gt;' Немножко погодя как начал опеть! Ишо хуже!.. lt;...gt; Мама меня достает через Колю-то:

• Вставать надо!

Ну, кого же! Нельзя лежать никак. Вот мы поперлись опеть туды, в дом родной. lt;...gt; Утром я встаю, ребята там остаются, я домой по улице. Прибегаю, отмыкаю, зашла. Все в избе, в подполье соскочила, в амбара просмотрела — ни даже не подкопаться ни к чему! Идет бабушка Моничиха (она счас покойница) — старушка у нас жила, соседочка, славная такая, ворожейка. Все угадат! Она:

• Дора, раньше тебя никто не встает. Утром в окошко гляжу — ты уж бегать.
• Тетя Фрося, Ефросинья Ивановна (ее развелпчи- ваю)! — Вот така и така штука.
• Ой, девка... Давно тебе от Ивана че было?
• Давно уж ниче нет, месяца два, наверно.

Она записала, на како число-то все это дело. И точно: мне извещенье-то пришло, стала смотреть... Александр Константиныч был, учитель (он счас умер), пришел и говорит:

• Вот, Дора, пожалуйста, факт налицо. Его убили, а «хозяин» тебе дал знать, что хозяина у тебя теперь нету. Вот видишь, как совпалось.

Я до сих пор... мне семьдесятый год идет... не могу забыть. Никак не могу. Как припомню — вся замерзну, ^ задрожу, думаю: «О-е-е... Как пережили мы все!»

97. А вот еще случай был. (...) Этого я никогда не забуду.

У меня как раз жила эвакуированная из Гомеля женщина. Она врач была, ну, и я в больнице работала и взяла ее к себе на квартиру:              веселее же, чем мне одной.

И вот я в том углу лежу-ка, она вот сюда, а так вот дверь у нас. (...) И вот я слышу-ка: из-за печки бежит, понимаете, как кролик, и лапой-то вот так — тук-тук- тук — ударят об пол. Я сразу взглянула, смотрю: на пороге заяц. Такой белый-белый! И ушечки маленечко черненькие, кончики. На порог-то заскочил, на задние лапки встал и вот так почистился. На ее посмотрел, на меня и — скок-скок-скок —- убежал. (...) И Зоя Павловна курила, лежала вот так навзничь. Вижу, Зоя Павловна следит глазами-то вот так. У меня прямо по коже мороз — откуда же этот заяц? Он убежал, она и говорит:

• Ти-ин (она белоруска), у нас трусы е?
• Какие же у нас трусы (трусы — кролики по-белорусски)? Какие у нас трусы, когда нам с тобой жрать-то нечего! Еще трусов будем кормить...

Теперь что? Раз! — и свет потух. У нас свет был. А у ей на стуле лампа стояла, керосинка. Она зажигает эту лампу:

• Шо таке? Айда искать. Айда!

Пошли мы искать. Ну, хоть бы где-нибудь какое было отверстие. Бывает, в доме кошечке делают такое отверстие, чтоб ходила в подпол. А тут такая шшелочка в подполье, он же не мог в эту шшелочку ускочить... Вот что интересно.

Было это в январе (я забыла... так-то бы записать эту дату...), а двадцать первого января у меня мужа убили. Вот оно как. Вы понимаете? lt;...gt;

А вот нынче-то, как мне потерять мужа, как умереть ему... Уехала я в Балаганск со внучком. Че-то признали у него lt;...gt; Галя пришла:

• Мама, съезди.

Да и он, Николай-то:

• Съезди, старушка, че там. Может, дня три пролежишь, да и отпустят.
• Тебе, поди, плохо тут будет? Не поеду я.

Но посмотрела: Дима пришел, Галя, просят. Думаю: «Че я? Съезжу». А распутица была. Уже и но Ангаре не ездили, запрет был. Туда приехали, восемь ден пролежали — раз! — запрет и никуда! И самолет не садится: гря- зина така. Нас выписали с больницы. Куда нам? Знако^ мых никаких нет у нас. И мы там три дня сидели. Ну, я так плакала, так я переживала! Как поедем? Ну прямо сине море эта водища кругом. lt;...gt; Я плачу! Вот сердце у меня прямо несет, как водой. Внучек-то;

• Баба, ты че плачешь?
• У меня сердце чувствует: lt;...gt; че-то неладно.

И вот так расстроилась, у меня давление поднялось, температура. Не могу спать. Выпросила у нянечки чайник, думаю: «Чайку попью, может, усну». И пошла (это было в час ночи), чай вскипел, я в кружку засыпала и пошла заливать кипятком. Только на кухонку-то ступила—смотрю: оттуда, с улицы —словно кто ее приглашал—хвост, как у белки, да пушистый такой! Ростом она будет величиной с кошку. Вот такая коричневая, lt;...gt; бордова, аж блестит... Оттуда выскакивает! Хвост так растопырила — и мне под ноги, .и вот туда, в угол. Что такое? Мордочка беличья и усики такие, в ку- чечке и ушечки, lt;...gt; как у белки. Белка и белка! Но большая. Глаза светлые-светлые, как у кролика глаза. Я ишо посмотрела, а нянечка-то спит, Капа (я ее Ка-* пулей звала).

• Капа, у вас тут кошки — не кошки ли, кто такой?

Она и говорит:

— Ты, бабулечка, иди, у тебя, наверно, температура. lt;...) Тебе уж кажется.

Я, дурочка, давай ее искать. Поискала, поискала — деться некуда ей. Что такое? В комнату только захожу-ка, а парняшечка этот никак не спит. Он ко мне выскочил — цоп! — меня обнял, я маленько его не обварила. Кружечку поставила, развернулась, думаю: «Возьму его да положу на кровать». Смотрю: она опять у меня из-под ног, эта белка, выскочила! Белка — ие белка, кошка — не кошка. И опять же она вот так круг дала — и под койку. Я опять же ее искать. И тут, когда я не нашла никого, у меня так стронуло... Ить у меня тогда с Александром- то неладно получилось, убили его, когда так мне паяву помаячило...

И потом, когда у меня бабушка умерла... Пошла я по телят (мне так лет двенадцать было) —что такое? Такая же маленькая собачонка вот так обежит кругом меня, посмотрю — ее нету. Такая же желтенька... Обратно прихожу — бабушка у меня умерла. Вот интересно...

Эту белку искала, искала. Надо же мне ее искать! Какой-то меня ужас взял.

Домой приехала, кое-как добралась: и на машине-то, и на автобусе-то, пешком-то я с Балаганска до тракту шла, всяко. lt;...gt; И вот я коеньки-как приехала. Он уже знал, что я до магазина-то доехала, там стою: такая грязища, пройти нельзя. Чайку сварил, так меня встречал, дверь открыл.

—¦ Проходите, Кристина Александровна! Пожалуйте! — По-старинному раскланялся. На стол наладил, самовар вскипятил.— Жду ить я тебя. Мне ить сказали, что приехала, но не иду: грязь. lt;...gt;

И вот эти полдня я побыла с ним. Всю ночь мы с ним проразговаривали. А назавтра в день, во втором часу, он умер. Вот так...

Ну, что это такое, а? Как понять? Это не во сне... Я этих привидений до смерти боюсь. lt;...gt;

Одна женщина у нас рассказывала: я, говорит, по кухне хожу (а вот так же занавеска у дверей), хожу на кухне, убираюсь. Что такое? Вот такие большие ноги, белые-белые, по комнате прошли, мужские ноги, от кро- вати-то туда. Пошла, посмотрела — никого нет. lt;...gt; А в обед утонул парень-то, брат ее. lt;...) Вот такое дело.

Какое-то есть предвешшенье...

98. А это было у нас.

Лошадь утром хватишься — мокра вся. В чем дело? На ней же никуды не ездили! Она тут, во дворе, была. Одна и та же лошадь. Бились, бились вот так. В чем же дело? Ниче не можем понять. Вся закуржавет, мокра! Но, теперя, нас спрашивают:

• А вы не видали, никто на ей не выезжат?
• Дак нет. Ходим же вечером поздно, сено бросам и утром ходим бросам — никто ниче не видал.

И вот опеть же свои яш научили:

• Это на ней «хозяин» ездит какой-то.
• Дак мы же хозяева.
• Да нет,— говорит,— не вы. Надо ладить.

И вот изладили, значит,—не .стало этого получаться.

99. У нас четыре коня было. Одного-то невзлюбил домовой и все.

Утром приходят мужики: у всех овес* насыпан, гривы заплетены (он им косички мелкие-мелкие плетет). А этот вспаренный весь, храпит.

Ну, решили мужики подкараулить его. Взяли подвесили дырявое ведро под овес, а сами за скирдой спрятались. А домовой пришел, стал овес насыпать, а ведро дырявое. Он как кинет его в скирду, в мужиков. Ох, перепугались они и убежали!

100. Я еще девчонка была, а помню. Как-то в намять все позапало.

Лошадка у нас тогда была. Наповадился к нам в стайку кто-то ходить да косичку заплетать. Вот как-то однажды дед пошел в сарай — у лошади опять заплетены косички. Он про себя говорит: «Наверное, домовой». А смотрит: старичок сидит. Он и говорит:

• Сидишь?

А тот сжался, малюхонький такой стал, да так тихонечко прокряхтел. А сам косу-то плетет.

Мать моя частенько тоже поговаривала, мол, уйдет куда-то, вернется — а в избе-то уж все прибрано.

...Маленький, говорит, такой старичок, седенький.

101. Бабушка моя ишо рассказывала. Жили они хорошо, коней имели. Все кони как кони, один же иеетршкен и худеет на глазах. Однажды утром дед по двору пошел, видит: варежка валяется из какой-то непонятной шерсти.

Приташшил ее в дом да и в печь бросил. Бабка ему:

• Зачем ты это сделал? Ведь это суседка коня lt;...gt; И варежка его.

Вечером дед пошел в зимовье. Ночью слышит: открывается дверь, кто-то залезат на печку и пыхтит. И давай вожжами деда выхаживать. Как настоящий мужик, бил. Это суседка приходил.

102. У нас кони не стояли. То пропадет, то ногу сло- мат. И вот один старичок отцу говорит:

• Ты двор перетащи на ново место. Не поленись, перетащи. Отступи вот сюда и перетащи.— Это Значит, на новом месте загородить надо.— У тебя кто-то враг есть или кто-то подсмеивается.

А раньше же шаманы эти были. lt;...gt;

Но ладно. Че сказано, то сделано — это в пословице говорится. Взяли и перетащили двор на друго место. Перегородили.

Взяли нову кобылу. Она ожеребилась. Он начал продавать коней. И в колхоз только сдал десять. Видел?! Как получилось. А то у нас за полтора года восемь лошадей ушло па тот свет. Волки задавили, стрихнину одна объелась. Вот так получилось.

103. Раньше у нас говорили: если животина не ведется, значит, она домовому, хозяину, не ко двору. А чтобы скотина была справной, велась, надо во дворе держать бахану. И вот у того, кто хорошо жпл, всегда козел во дворе ходит. У Павловских был большой старый козел. Все по улице объявления «читал». Только пройдет человек — кто он там, клепл — козел слизнет объявление п лшкет этот бурдук, клейстер.

И был у нас серый конь. Говорили, на нем «суседуш- ка» ездит. Вечером сухой конь, утром весь закуржавеет стоит, на ногах еле держится. И стали бахану запускать — все стало хорошо.

104. А вот это бывало. Если лошадь потет шибко ночью, то яманий лоскуток привязывали к шее. Это вот суседка не любит lt;...gt;

Значит, яманий лоскуток привязывали, lt;...gt; вот к шее привяжут — он бросат, не будет лошадь потеть. lt;...gt; Это суседка. Конь ходит и ходит, и ходит, и ходит — весь мокрехонек. А нпкто не видал.

105. Была бабушка. Она все узнавала и лечила. Я к ей ходила два года лечилася, когда мы сгорели. Пожар у нас был в двенадцать часов ночи, и я испугалась. Вот я с перепугу стала дуреть. И вот я к этой бабушке ходила ладилася. Когда как пришла к ей, она прямо сразу сказала:

• Ну, у тебя потрясение серьдца и болить голова.— » Я уж стала нехорошо делать. И вот она меня лячила.

И вот я так один раз пришла, у ей сидят две женщины. Одна женщина говорить:

Бабушка, поладь мне курочкам. У меня курицы дома не живуть. Как только развидняется, они становятся на насесте на ноги и кудакають, кудакають и кудакають! Вот совсем развидится, они улезуть к соседу и целый день домой не заходют^ — у соседа. А как вечер, они йдуть домой да вот головы вытягпвають, как чего-то видють, как вроде кого-то и боятся. Йдуть и кудакають, кудакають. Вот прямо не с охотой йдуть домой. И взле- тають на насест ш стоять на ногах, кудакають. Пока уж там ночью они присядуть.

А она, бабушка, начерпла кружку воды, глянула да го зорить:

• Вы недавно в селе-то отделились?
• Да, мы недавно отделилися.
• А почему вы хозяина-то не пригласили с собою. А это у вас ол ходить, стонае к вам.
• Бабушка, правда, мы слышим, у нас на дворе кто- то стонае.
• Это хозяин. Он ходить. Он на вас обижается. Вы его позовите. И курочки будуть там жить.

...Но они, может, так и сделали.

Это вот я слыхала сама у этой у бабушки.

106. Раньше в Бодайбо наши ходили. И там приискатели, охотники ли, зимовье построили.

Вот этот Стренчев и рассказывал.

Прихожу, гыт, остановился ночевать в этом зимовье. Сходил воды принес, затопил печку. Но, прежде всего, попросился, что, хозяин, пусти меня ночевать! — это как обычай.

Сварил чай, попил, покурил... И вот, сколь уж время было — не знаю... Подул ветер, зашумело все и — зале- тат... Дверь распахнулась, залетат...

• Ага, у тебя человек! Давить будем!

А этот говорит:

• Нет, не будешь. Он у меня выпросился,—^это хозяин-то, домовой.

И вот они сцепились. Возились, возились — хозяин все-таки того выбросил. И тот засвистел, ветер зашумел... Я, гыт, уж ие в себе, думаю: «Ежели бы не попросился, то значит все — отработал бы!»

Он видеть-то их не видел, а только слышал возню-то иху, разговор.

107. Это вот в Нер-городу-то, по Иерче-то. Там есть Зюдьзя, так за Зюльзой туды ишо Тэкер и Оклма. Я оттудава один раз шел. А посредине там, от Зюльзи- то до тех деревушек, зимовье стояло. Ну, заезжали. Зимой поездят по Нерчегто на санях-то, а летом-то тропина одпа — верхом да пешком.

И вот мне пришлось раз идти. Я, теперича, опоздал... Дай зайду в ето зимовье, переночую, а утром еще пятьдесят километров до Зюльзи надо месить. Ну и захожу. А темно уже. Захожу за всяко просто, А то, мол, по лесу- то идти ночыр темновато да и хуже же...

Я дверь отворил, зашел, спичку чиркнул, смотрю: нары. Все пусто, никого нету нигде. Спичка угасла — я втору. Взглянул на леву сторону, в левый угол, смотрю: человек сидит на кукурках. Спичка угасла — я вторую, и к нему вплоть, в угол: так он же неживой, человек-хо! Ну, че, неживой так неживой: вот так зашел, может, и подох, вот так, как я же зашел... Я все тут преспокойно. Но лето же было. На мне тужурочка и больше ни ножечка, никово... Я туды, в угол-то,— так нары-то настланы — прошел и лег. Фуражку да че под себя подложил, под голову. Гляжу: вдруг дверь, мне кажется, отворилась. Заходит — дядя дак дядя! — гляжу. lt;...gt; И вот, паря, Х...gt; он ко мне тут пробирается.

• Ага, ишо есть один.

А я смотрю, а кто же из-под нар вылазит? Из-под нар вылазит бела кака-то фигурятина, здорова! Ну и сгр’ебт лись, и сгреблись.

-Это вот бывало давно: когда заходишь куда-то (а да и счас оно есть), вроде, надо проситься у хозяина ночевать, у кого ли там.

А я зашел да ниче не сказал, а на уме перевел просто; вроде, мол, хозяин, пусти ночевать.

И вот, брат, аж шум, шум! Теперь говорит, которым из-под пар-то вылез:

• Не тобою пущен, не тобой я взят.

Ну, у меня все застыло уже. Боюсь. Что ты, шутишь?! Навалится — смерть. lt;...gt;

И вот высадил он его. Высадил — и не стало никого. Выгнал. И дверь не затворена. Вот интересно-то. Вот тут я сам не могу до сих пор понять: то, может, мне при- грезило, а дверь-то почему пола была? Вот тут-то как? lt;...) Могло пригрезиться, если я уснул. Так я заходил, дверь затворил, а дверь оказалась пола.

И вот утром уже рассветало. Я дожидаю солнца, когда солнышко взойдет. Просто замерз на нарах, у меня все отнялось. И вот потом че же? Огляделся: больше никого не видать, кроме этого человека. Я с нар сполз, на ноги стал, а шагнуть не могу — оробел, стало быть, боялся тоже здорово. Ну, потом к колоде подошел, думаю: «Ишо не стоит ли там?» За колоду выглянул туды, сюды: никого нигде нет. Оклемался, вышел и по тропинке пошел. В Зюльзю прихожу, предъявил: так и так, в зимовье человек мертвый. Ну, поехали, его подняли. А какой человек был, не знаю.

И вот, парень, чего это такое было? Я вот сам сейчас даже не могу... Если во сне это мне пригрезилось, а дверь-то почему?.. Вот тут я не могу до сих пор понять. lt;...gt; Дверь туто затворялась.

108. ...Это уж я своими ушами слышала.

Построил в Травяной пади один наш мужичок зимовье. Скот там пасти, то, друго... Скотину перегнал. А перед тем попросился у домового:

• Хозяин-хозяин, пусти меня к себе и скотину мою жалуй.

На ночь каши наварил полный горшок, сам не тронул, а на шесток домовому поставил. Ну вот. Загнал во дворы скотину, стал жить, пасти.

И как-то раз дождь был. Он промок весь, к вечеру загнал во дворы, пошел, согрелся и уснул. Спит, вдруг кто- то его за плечо встряхнул:

• Хозяин-хозяин! А быки-то твои стамовик разбили, ушли вверх по паде!

Соскочил он. Выбежал: правда, дворы пусты. Он — на коня и вверх но паде. И уже в вершине догнал, заворотил.

Потом снова как-то... Спит, слышит:

• Хозяин, у тебя зимовье-то горит!

Проснулся: вот беда! — все огнем занялось!

• Дедушка-домовой, помогал бы мне тушить-то.

И сразу дело лучше пошло, затушил скоро, ничего как-то не погорело.

109. Друг у меня один был. У него отец умер. Похоронили отца-то, помянули. Люди разошлись. Так за день умаялись, что ничего убирать не стали. Ну, меня мать его улросила ночь побыть. Спать-то и ложиться не стали, сидим в темноте. Тишина тягостная.

Вдруг кто-то ложкой стучит и говорит: «А у них кисель-то вкусный». Я так к месту и присох. На Вовкин (это друг-то мой) голос не похож, а кроме меня и его мужиков-то не было. Мать-то его к выключателю бросилась, свет включила: никого нет! Так до утра со светом и сидели.

110. От бабушки слышал: lt;...gt; с ее подругой было.

Я, грит, сплю ночью, мне, грит, снится: у меня парень — пу, я будто в молодости, я с парнем — он меня че-то за волосы по голове гладит, целует. Я, грит, проснулась, думаю: «Че тако?» Ну, так ощущение рук, волосатых рук. Слышу голос: «Спи, спи». Я — раз! —- грит, повернулась и опять сплю. Такое ощущение легкости.

И вот утром, грит, встала: четыре косички заплетено, не две, а четыре. Она сначала не поняла, че к чему. Ну и, говорит, месяца два продолжалась такая ерунда. Потом ее муж пришел (старик тоже уж), а они спали отдельно друг от друга — че там у них, я не знаю. Вот утром встанет, на нее посмотрит — она заплетена, но, косички, все заплетено.

И вот он начал потом... в подпол залезет и давай: картошку они всю оттуда выгребли. Ну и все, вроде ниче нет.

А потом старуха научила: принесите, грит, вётоши. Ну, это трава, котора на зиму остается. Ветоши, грит, возьмите, облейте водой. Водой, грит, облейте: ну, чтоб она не горела — дымила.'Зажгите её и все. Они —раз! — зажгли, и все, не стало.

111. Мама моя в положении Андреем ходила. Приходить к ней по ночам стал молодой мужичок, небольшой без бороды. И живот правит — руки-то мягоиькие. Сначала она не говорила про это никому, потом матери своей рассказала. А она ей говорит: «Иди в анбар lt;...gt; спать».

И сюда он пришел. «Я-то,— говорит,— ваш хозяин. У твоего отца детей много ХЗыло. Я с тобой в Уктычу ездил венчаться и буду теперь вашим хозяином. Пойдем во двор со мной, посмотри, на кого ваш хозяин похож стал». Ну, пошли они. А там дед старый сидит, седой, оборванный. Вот этот небольшой мужичок и говорит: «Он скоро умрет, а я буду на его месте». И еще на корову белую доказал, что она в том углу умрет.

И правда, через несколько времени она в том углу сдохла.