Выбор оснований оценки

Импульсом для появления приоритетов, которые рож­даются «здесь» и «сейчас», служат также практически-жиз- ненные обстоятельства, которые и диктуют, каким будет ныне ценностный вес и ценностная мера вещи.

В сердечном ходе мысли можно увидеть проявление власти «модального модуса», или сферы необходимого (же­лательного): система деонтических норм предписывает, что позволено, а что запрещено. Среди главных критериев прак­тической, живой жизни места для «строгих правил» прак­тически не остается. По большей части действия человека пронизаны «смутным светом субъективного восприятия»²³⁴, («страсти души» по Декарту). Отдавшись во власть своего воленин, человек при оценке отодвигает на второй план вес интенции, исходящие от разума.

Попытаемся далее понять какое место занимают цен­ностные аргументы в составе научных доказательств. Обра­щение к некоторым историческим концепциям, в которых обсуждались подобного рода вопросы, помогут углубить понимание природы ценности.

Согласно представлениям Д.Юма практическое рассуж­дение содержит скачок от фактических утверждений к мо­дальным; последние основываются на системе деонтичес­ких норм, которые раскрывают, что дозволено, а что запре­щено²³⁵. Существенно, что выбор, нацеленный на предпочтение «лучшего», зависит не от одной только при­вязанности, но и от ценностного опыта. Под опытом здесь имеется в виду умение и способность человека находить оптимальные средства для достижения выдвигаемой цеди - претворения «лучшего» в жизнь. Содержание ценности не расторжимо, как мы видим, с практическими действиями. Мера ценности, которую человек придает данной цели, не является тем, что он говорит об ее ценности. Главными здесь

175

оказываются, с точки зрения Дж.Дьюи, усилия, направлен­ные.

Обсуждая мысль о ценностном практическом опыте, приглядимся более внимательно к концепции другого фи­лософа, по мнению которого ценностный опыт сохраняет­ся и развивается в зависимости от ряда условий, и прежде всего от цели, на которую он направлен. Роджерс считает важным различать «действенные ценности» (проявляющи­еся в поведении при выборе реальных объектов) от «знае- мых» ценностей (проявляющихся в выборе символических средств). Характеризуя это различие, автор отмечает, что в то время, как первая категория ценностей не образует в своей совокупности соответствующей системы, а является процес­сом, вторая, напротив, является фиксированной системой, образующей внешние ценности. Роджерс выделяетеше одну категорию, к которой относятся универсальные ценности. На вопрос о том, как определить природу связи между уни­версальными ценностями и человеком, автор подмечает, что данный вид ценности находится не вне человека, не вне ка­кой бы то ни было присваиваемой человеком идеологии, а в нем самом, в аутотентичном опыте его собственной жизни. Поэтому их нельзя дать человеку, а можно лишь создать ус­ловия для их полезного развития²³⁷.

Вместе с тем мысль о том, что ценность является при­надлежностью самой веши, ее внутренним свойством, и по­ныне продолжает обсуждаться в современной методологии науки.

Основанием для подобного рода теоретических выво­дов послужил, в частности, принцип оптимальности (или оптимальной конструкции), выдвинутый Р.Розеном. Идею оптимальности стали использовать в контексте идеи есте­ственного отбора как главного «конструктора», «творца» живых организмов. Именно на этой основе удалось сфор­мулировать центральную идею оптимизационного подхода в биологии. Согласно последней организмы, обладающие биологической структурой, оптимальной в отношении ес­тественного отбора, оптимальны также и в том смысле, что они несут некоторую оценочную функцию, определяемую исходя из основных характеристик окружающей среды²³⁸. Для обоснования мысли о значимости биологической фун­кции как основного ценностного свойства используется сле­дующий аргумент. Везде, где есть функция, выполняемая той или иной структурой, следует предположить, что некоторая структура стоит в особом положении значимости для про­цессов, протекающих на тех иди иных уровнях организма как целого. Точно так же и естественный отбор оценивает изменения на предмет их значимости для приспособления их носителей к условиям среды. Поэтому, делает вывод ав­тор, функциональное отношение в живой природе характе­ризуется модусом ценностно нагруженной телеологии²¹⁹. Решающим для конструирования натуралистической уста­новки является осознание того, что «отношение значимос­ти» формируется в универсуме задолго до появления чело­века и человеческой культуры.

Потребность в изучении мира ценностей порождала вопросы, связанные с обоснованием критериев, позволяю­щих производить «взвешивание». Внимание исследователей было направлено прежде всего на то, как отличить, «что та­кое хорошо и что такое плохо», как измерить «лучшее/худ­шее». Чтобы продвинуться в понимании того, от каких фак­торов производна оценка, нужно было еще уяснить, какого рода суждение называют ценностным и чем последнее от­личается от суждения о факте.

Говоря о том, что «А есть В», мы фиксируем некий факт; факт, обоснование которого строится на основе эксперимен­тальных и теоретических доказательств. Такое суждение на­зывают фактическим. Суждение, в котором высказывается мысль о предпочтении субъектом какой-то вещи, указыва­ет на привлекательность (важность, эффективность и т.п.). Чтобы выразить предпочтение, используется уже иная фор­мула «А есть благо, А лучше В». В нем раскрывается разное отношение к разным предметам, одно из которых будет «луч­шим». Такое суждение называют ценностным. Нечто для субъекта предпочтительнее («милее»), чем «другое». Ценно­стное отношение складывается, как мы видим, из разного восприятия вещи. Именно разное восприятие вещи стано­вится основанием оценивания, делает эту вещь «лучшей».

Всегда ли в результате произведенной оценки разные предметы становятся альтернативами? Известное продви­жение в понимании данного круга вопросов было получено при обосновании понятия «предпочтение». Это понятие относится к сфере практических рассуждений, и выражает оно такие действия субъекта, которые связаны с обдумыва­нием конкретных действий и поступков, с анализом оборо­та лел и их следствий, с программированием близкого и дале­кого будушего. Практическое рассуждение следует в большей степени относить к области психологии отношений. После­дняя исследует эмоции, желания и другие свойственные для сердца сознательные и бессознательные движения души. И практическом рассуждении обязательно используется посылка пели, а выводится нормативно-оценочное суждение.

Сравнительная оценка строится на двух процедурах — сравнении и оценке - центральных понятий любой теории ценности. Основательное теоретико-методологическое ис­следование понятия ценности провел Г.Риккерт, тонко раз­личавший понятия «сравнение» и «оценка». Он основывает свое понимание ценности, исходя из двух предпосылок: во- первых, о различии понятий «оценка» и «ценность». Рикерт прямо заявляет, ч го «философия оценок не есть еще фило­софия ценностей даже тогда, когда себя таковой называет»; во-вторых, о принадлежности ценности к «самостоятельно­му царству», а не к области объектов или области субъекта. Понять природу оценки можно, считает Риккерт, только в сопряжении с «царством смысла»; «оценка» связана с рефлексивными актами. Обратим внимание на эту мысль, важную для понимания теории ценности. Ценности, заяв­ляет автор, напротив, принадлежат к миру бытия, культу­ры. Материальное многообразие ценностей, считает фило­соф, невозможно вывести из обшей природы оценивающе­го субъекта. «А между тем знание всего многообразия содержания ценностей особенно важно для философии, ибо только на основании этого знания сможем мы выработать мировоззрение и найти истолкование смысла жизни»²⁴⁰ .

В структуре ценности смыслу принадлежитособая роль. При обосновании того, как связаны между собой смысл и ценность, смысл и бытие, Риккерг полагает, что смысл ни­как не связан с бытием; смысл также нс тождественен цен­ности; смысл лишь указывает на ценность и служит, под­черкивает философ, для истолкования последней. «Соответ­ственно этому и истолкование смысла (Sinndeutung) не есть установление бытия, не есть также понимание ценности, но лишь постижение субъективного акта оценки с точки зре­ния его значения (Bedeutung), постижение акта оценки, как субъективного отношения к тому, что обладает значимос­тью. Таким образом, подобно тому, как мы различаем три царства: действительности, ценности и смысла, следует так­же различать и три различных метода их постижения: объяс­нение, понимание, истолкование»²⁴¹.

Оценка неотделима от сравнения вешей, свойств, си­туаций и др. Наличие ряда альтернатив толкает исследова­теля на ценностное сравнение, которое имеет форму прак­тического рассуждения. Целью практического рассуждения является принятие решения и выбор в реальной жизненной ситуации. Решая вопрос выбора при наличии иерархии ценностей, субъект строит свои действия, основываясь на предпочтении.

Специальное обоснование понятие предпочтение по­лучило у финского логика и философа Г.Х. фон Вригта, раз­работавшего концепцию «логика предпочтения». Предпоч­тение автор соотносит с такими чисто практическими по­нятиями, как выбор, желание, хотение и др.; особое место среди них занимает понятие предпочтительного выбора. Рефлексия над альтернативами неотделима от сравнения по признаку, полученному в результате выбора. Проблема со­стоит в том, какому из альтернативных признаков следует отдать предпочтение. «А» иди «В»? Если А, то А будет «луч­ше» В. Аксиологическая разновидность практического ар­гумента, по Вригту, имеет такую схему:

Я хочу «А»;

«В» есть необходимое условие «А», следовательно. «Я» должен сделать «В»²⁴² .

В исследовании Вригта дан анализ концепта практичес­кого аргумента, рассмотрена регулятивная функция, обо­снована структура выбора, основанного на предпочтении, 180 лана классификация типов оценок, типов хорошего и др. Вригт обосновал, что аксиологический взгляд на предмет (А «лучше-хуже» В) отличается от фактического утвержде­ния (А «сеть» В). Существенно, что в суждении о факте речь идет о поиске истины; в утверждении о ценности проявля­ется склонность субъекта к этому предмету. Предмет при­обретает аксиологический знак «лучше-хуже» после того, как субъект выразит склонность и проявит предпочтение. Поэтому аксиологическое утверждение больше характери­зует субъекта опенки, нежели, чем сам предмет. Сам по себе предмет аксиологически нейтрален. Субъект под влиянием предпочтения втягивает объект в аксиологическое поле, налеляя его (маркируя) аксиологическим знаком.

Маркированный объект с аксиологическим знаком по­является, таким образом, в результате пересечения ряда аль­тернатив и выбора одной из них. Выбор основан на моти­вировке - удобство, надежность, скорость, красота и пр. Однако в итоге оценки используется общеоценочный ком- паратив «лучше», который служит не только знаком выбо­ра, но и заключает в себе обобщенный мотив действия²⁴³ . Существенно, что оценка связана напрямую с действием. Но об этом чуть позже. Делая выбор, субъект взвешивает признаки, выявляет плюсы и минусы, характеризующие раз­ные предметы, анализирует изъяны и достоинства каждого предмета и т.п. И лишь после того, как выбранному предмету приписывается аксиологический знак «лучше», программи­руются практические шаги по реализации выбора.

Пытаясь продолжить наш анализ сути предпочтения, вернемся к введенному Риккертом различию ценности и оценки. Оценка, как мы помним, принадлежит «царству смысла» и служит для выражения смысловой, т.е. внутри- сушностиой, характеристики предмета. Того, какими каче­ствами обладает данный предмет, как то: достоинства или изъяны, положительные или отрицательные черты и т.п. Первичным для оценки — для смыслового анализа — явля­ется определение сравнительной ценности свойств предме-

181

том, которые могут быть «хуже—лучше». Выбор, основанный на оценке, имеет дело с ннутрипредмегными свойствами- смыслами. Знаком здесь является свойство предмета. Цен­ное п. как культурно-историческая характеристика предме­та отличает один предмет от другого предмета. Предпочте­ние-выбор сосредоточивается щесь на самом прелмеїе. ко і оры й отличается от другого предмета - хорошею или плохого. Здесь уже знаком является сам предмет.

Как гонко отмечает Н.Д.Арутюнова, «Комиараї ни «луч­ше» вволиг в фокус рассмотрения то, что следует предпо­честь, а не то, чего следует избежать. Предписания обратим запретам. Запрет не предлагает альтернативы. В нем чудо противопоставляется отсутствию худа. Рекомендация дает помітнішую инструкцию. Ценностное сопоставление - это предписание в условиях альтернативы. Оно касается ситуа­ций, в которых ни на одно действие не наложено вето...Она оставляет заинтересованному лицу свободу выбора»²⁴⁴. По­этому при разговоре об обшей оценке предмета цель возра­жении сводится не к отрицанию доводов собеседника, а в его перевешивании: спор идет не об истинности утвержде­ний, а об иерархии ценностей. Таким образом, правота в ценности устанавливается не благодаря истинности аргу­мента, а благодаря его полновесности²⁴⁵. Одни оценки слу­жат опорой для обоснования «истинности», другие - харак­теризуют отношение «верно». Аргумент «верно* основыва­ется главным образом на практической деятельности, которая не подвластна «правилам» и алгоритмам. «Истин­ность» складывается из полноты информации, из эксперт­ной проверки с опорой на соответствующие законы, прави­ла, нормы и формальные методы. Идея о двух видах истины обсуждалась в ряде исследований Э.Гуссерля. Индивидуаль­ная истина относится к разновидности, в которой истина и познание соотносительны с индивидуальным субъектом. Другой вид связан с формой общественной субъективнос­ти, в частности с антропологизмом. Для каждого «вида су­дящих существ» истинно то, что истинно сообразно их орга­

не ниіаиии и законам их мышления, и ложно для существ ино­го вида Но одно и то же суждение не может одновременно быть истинным и ложным. «Что истинно, то абсолютно, истинно «само по себе»; истина тождественно едина, вос­принимают ли ес в суждениях люди или чудовища, ангелы или боги. Об этой истине говорят логические законы, и мы все, поскольку нс ослеплены релятивизмом, говорим об ис­тине в смысле идеального единства в противовес реальному многообразию рас, индивидов и переживаний»²⁴⁶.

Обоснование дилеммы «абсолютизм-релятивизм», правда, с других позиций внесет, надеемся, ясность в по­нимание проблемы ценности. Сама мысль о такой дилем­ме появилась в связи с обсуждением вопросов о границах научной рациональности, о разных моделях рационально­сти. Ценностное сравнение по «степени адекватности», к примеру, или по способности выполнять функции и т.п. привело к мысли о существовании альтернативных моде­лей рациональности. А вслед за этим и к выбору такой мо­дели, которая бы служила более адекватным инструмен­том исследования.

Предпочтение, выпавшее на ту или иную модель раци­ональности, втягивает последнюю в аксиологическое поле и наделяет аксиологическим знаком: «подлинная» рацио­нальность, «критический» рационализм и т.п. Так, к приме­ру, некогда «продвинутую» индуктивистскую модель разви­тия научного познания затем стали оценивать как «неадек­ватную» из-за своей неспособности передавать активность познающего субъекта. В этом ценностном суждении от­ражена реальная жизненная ситуация, в которой иерар­хия ценностей устанавливается в зависимости от наличия или отсутствия какого-то качества, в данном случае с уче­том способности/неспособности передавать активность познающего субъекта. Присмотримся далее к той моти­вации, которую используют при возведении границ меж­ду моделями рациональности в рамках дилеммы «абсолю­тизм-релятивизм».

Как показывает опыт такой классификации, мотивация может быть самой разной, в зависимости от критериев «де­маркации». У Куайна — это идея «натурализации эпистемо­логии» и вводится данная идея вместо эмпиристских кри­териев логических позитивистов середины XX века; для К.Поппера — это идея науки как единства рациональности и демократии; для Т.Куна — это критика «критического ра­ционализма»; для И.Лакатоса — это компромисс между тео­рией научной рациональности и историей науки; для П.Фейерабенда - это «анархический рационализм»; для Ньютона Смита - это «умеренная теория научной рацио­нальности»; для Х.Патнема - это «конвергентная теория» научной рациональности; для Ю.Хабермаса — это теория коммуникативной рациональности; для постмодернизма - это отказ от дилеммы «абсолютизм-релятивизм»²⁴⁷ . Даже краткий перечень показывает, что сравнение моделей раци­ональности проводится по ценностным критериям. В акте выбора критерия рациональности реализуется предпочте­ние. Вместе с принятием тех или иных критериев рациональ­ности - инструментальных, функциональных, нормативных и др., тем самым делается попытка «отодвинуть» с авансце­ны другие варианты моделей.

Можно согласиться с Рорти, когда он говорит, что ра­циональность - это соглашение, к которому люди прихо­дят относительно целей и средств их достижения. Однако термины «абсолютизм» и «релятивизм» связываются не с самой идеей рациональности, а с моделями рациональнос­ти. Модель же является средоточием выбора субъекта и на­мерением по реализации акта предпочтения. В понятии «мо­дель» содержится практический контекст, предполагающий сами действия субъекта. А такого рода действия ценностно окрашены.

Измерение ценности: относительный и абсолютный ценностный вес

Итак, ценностный подход к вещи демонстрирует, во- первых, субъективную природу предпочтений, во-вторых, выражает активность субъекта, претворяющего оценочный акт. Говоря об активности, мы имеем в виду влияние побуж­дений на формирование действии субъекта. Мысль о пред­почтении «этого» не столь безобидна по отношении к «нему». Выполняя регулятивную функцию, мысль о «луч тем» обретает практическую валентность, действенно­преобразовательный смысл. А это значит, что оценочный акт служит как бы сигналом, который направляет человека к последующим действиям. В нашем анализе истоков ценно­стного отношения к предмету это утверждение является ключевым.

Анализируя саму процедуру оценивания, то, как осу­ществляется предпочтительный выбор, обратим внимание на возможность использования двух оценочных процедур, в каждой из которых представлены разные способы движе­ния к «лучшему»: либо по абсолютным, либо по относитель­ным меркам, или системам отсчета. Соответственно абсо­лютная шкала основана на абсолютных критериях - хоро­шо-плохо (добро-зло, положительно-отрицательно). Существенно, что знаком оценки здесь является предмет. В рамках относительной системы отсчета критерии измеря­ются по относительной шкале, к примеру, хорошо-лучше (ниже-выше). И в качестве знака оценки здесь используют ­ся свойства предмета, а не сам предмет. Суть такого разли­чия станет очевидной, когда мы обратимся к конкретным примерам.

Итак, выбор ценности может быть проведен по абсо­лютным и по относительным критериям. В случае, когда сравнение ведется по абсолютным меркам, «разное» в ре­зультате оценки окрашивается в черно-белые цвета. «Хоро­шее» с неизбежностью оказывается противостоящим «пло-

185

хому». Отношения между «разным» складываются таким образом, что они превращаются в антиподы: враг противо­стоит другу, зло-добру. Альтернативы бывают не просто от­делены друг от друга границей. Отрицательное отношение служит внутренним побуждением к действию. Напомним ранее высказанную мысль о деятельно-преобразовательной стороне оценки. В самом деле, в оценке «плохо» выражена не одна только констатация «о положении дел», но и одно­временно сигнал — «сделай вот так». Поэтому хорошее, буду­чи «недругом» плохого, стремится вытеснить свой антипод (заметим в скобках, что, как правило, вытесняется, наобо­рот, хорошее). Обратим внимание, что отторжение «иного» (нежеланного, ненужного) является такой операцией, при которой смысловое пространство заполняется «одним и тем же», появляется монологичность, единообразие.

Несколько иная ситуация складывается на относитель­ной ценностной шкале. Здесь также имеются альтернати­вы, из которых нужно выбрать одну. И оба предмета также получают разные оценки, но эти оценки будут иметь отно­сительную меру: «хорошо-лучше». Существенно, что отно­шение между «разным» здесь складывается совсем по ино­му канону. Будучи разным, они не являются альтернатива­ми. Тем самым признается возможность позитивного отношения к каждому члену такого разнообразия: обоим предметам даны позитивные оценки - «да-да». Такой пози­тивный взгляд на «разное» ставит их в положение взаимного дополнения, а не противо-поставления. «Хорошее», хотя и не принадлежит к разряду «лучшего» (более высокого, более привлекательного и т.д.), точно так же характеризуется по­ложительно. Иными словами, такая оценочная тактика по­мещает «разное» в общее позитивное ценностное пространство.

Проиллюстрируем сказанное о различии двух критери­альных систем отсчета на примере изменения отношения к рутинному труду. Новый взгляд на данную форму труда сло­жился в век новых технологий. До этого рутинный труд было принято противопоставлять творческому, отдавая предпоч- тсние второму. На творческий труд смотрели глазами тех­нологических инноваций, поэтому его было принято про­славлять как высшее достижение человеческого духа; по­скольку у рутинного труда с этой же точки зрения отсутству­ют такие черты как воображение, гибкость, разнообразие, новизна и т.п., он подпадает под разряд «черная» работа. Налицо, как мы видим, абсолютный критериальный под­ход, с точки зрения которого у рутинного труда высвечива­ются одни лишь отрицательные черты.

Присмотримся, однако, всегда ли отрицательная харак­теристика рутинного труда верна и объективна? В самом деле, к «разному» - творческому и рутинному - труду мож­но подойти и с относительными мерками. В таком случае у рутинного труда сразу можно обнаружить позитивные ка­чества, даже достоинства. Если, скажем, взять собственно «черный» труд землекопа, то в зоне предпочтения может оказаться и дешевизна труда, и условия работы, где нельзя применить технику и др. Принимая во внимание адекват­ность ручного, механического труда для решения подоб­ною рода задач, и неадекватность в этих же условиях вы­соких технологий, тем не менее в целом ни к одному из них относительная ценностная шкала в принципе не пре­дусматривает негативных оценок. Стратегия «выбраковок» здесь отсутствует.

Существенно, что при такой стратегии внимание сосре­доточивают на отдельных свойствах предмета, а не на пред­мете со всеми его разнообразными качествами. В итоге от­носительный подход не противопоставляет творческий и рутинный труд. Для относительного взгляда важнее другое: при решении частных задач привлекать те средства, кото­рые более эффективны именно в данном случае. Именно исходя из данных соображений вряд ли самому феномену «рутинный труд» стоит навешивать отрицательный ярлык. Поэтому относительная ценностная шкала и рутинному тру­ду, и компьютеру говорит «да-да». Отсюда рутинный труд уже не может быть окрашен негативно, уже не является ан-

187

гигезой творческого, ибо относительному взгляду свойстве­нен позитивный взгляд на веши, что исключает отношение 11 ротивостоя н ия,и рот ивоноставле н ия.

Итак, исходя из сказанного, в самой процедуре выбора условно можно выделить как бы два направления движении мысли. Эго, во-первых, сам выбор, в котором раскрывается и обосновывается интерес к данному предмету; и, во-вто­рых, действия по реализации выбора. Предмет, бывший (Ь акта выбора аксиологически нейтрален, ценностно окраши­вается в итоге выбора. В «смутном свете восприятия», о ко­тором говорит Ш.Балли, представлена не одна только субъек­тивная привлекательность факта (или события), но и одоб­рение его «другим» относительно некоторой иерархии стандартов²⁴*. Маркируя предмет как «лучший, мы одновре­менно порождаем действие, связанное с отбором. А это зна­чит, что предикат «благо» приобрел практический смысл: цен­ностное суждение стадо выполнять функцию упорядочения действий, направляя субъекта на реализацию цели.

В современном научном сознании утвердилась мысль о существовании компьютерною образа мира. Концептуаль­ным стержнем такого представления послужила мысль о символьно-цифровом моделировании, цель которого в ис­пользовании концептов информатики для решения самых разных научно-практических задач. Суть данной позитив­ной программы состояла в ассимиляции самого разнообраз­ного эмпирического материала. Отличительную черту про­ективного оптимизма компьютерного образа мира состави­ла апелляция к «совершенству» символьно-цифровой модели, к оптимизирующей силе конструктов информати­ки; отсюда и ожидания преобразовательных возможностей соответствующих ассимилирующих процедур.

В соответствии с проективным замыслом символьно­цифровой идеологии было придано всеохватывающее смыс­ловое содержание. А именно с исходной гипотезой о гене­рализующей силе идей информатики стали связывать воз­можность радикальной перестройки любых сфер науки и

І практики; в компьютеризации увидели путь к автомати за- I ним разных видов труда. Конструкты информатики в дан­ной композиции играют роль «субъекта-преобразователя», назначением которого - в овладении «объектов» - предме­та соответствующей ассимиляции. Подчеркнем особо, что смысл идеи «компьютерного образа мира» не исчерпывает­ся ни концептами информатики, ни использованием ком­пьютерного моделирования. «Компьютерный образ» — это более широкое понятие. Оно включает в своем составе пред­ставления о восприятии научным сообществом новых тех­нологий: и рационально организованную веру в презумп­цию совершенства символьно-цифровых моделей, и идею о возможности радикальных преобразований на основе ком­пьютерного моделирования; и надежду на новые технологии, путеводной звездой которой служила мысль о подведении любых «объектов» под знак компьютеризации. В понятии «компьютерный образ мира» концепты информатики оказа­лись соединены, как мы видим, с неким духовным настрое­нием, овеянным ореолом точности и познавательной силы.

Истоки идеи о компьютерном образе укоренены в ра­ционально организованной вере. Вере, которая апеллирует к «совершенству» символьно - цифровой модели, к опти­мизирующей силе конструктов информатики, к ожиданию преобразовательных возможностей соответствующих асси­милирующих процедур. Апелляция к знанию, с одной сто­роны, и надежда на будущее — с другой, отличает, как мы видим, проективный оптимизм компьютерного образа мира

Отмстим еще одну базовую характеристику данного «об­раза», которая лежит в сфере практического модуса идеи компьютеризации. Эта вторая сторона указывает на способ­ность идеи материализоваться, превращаться в действие. Здесь мы приближаемся к пониманию того, что в идее зало­жено регулятивно-действенное начало. А именно способ­ность активизировать познавательные и практические уси­лия, направленные на воплощение и внедрение компьютер­ных программ в самые разные сферы познания и практики где отсутствуют свои собственные развитые теоретические построения.

Экстенсивное развитие идеи компьютерного модели­рования выразилось, в частности, в создании эффективно действующих систем автоматического анализа и синтеза текста. Возникла даже мысль о когнитивной революции в дпш мистике. Последнюю стали видеть в уходе от значении к информации: и зучение самого процесса означивания было подменено изучением процессов обработки информации. Ведущую роль здесь сыграла идея компьютерной модели интеллекта. Теории стали оцениваться с точки зрения воз­можности представления психических процессов с помо­щью алгоритмов и действующей компьютерной модели. По словам З.Пылишина, можно говорить об эквивалентности разных когнитивных процессов; деятельность мозга демон­стрирует ту же работу, что и производится на компьютере. З.Пылишин проводит также па рад л ель между устройством компьютера и функциональной организацией интеллекта, полагая, что подобно тому, как нас сравнивают с камнями, атомами, галактиками м т.п., когда изучают наше движение в соответствии с законами всемирного тяготения, точно так же оправдана перспектива рассмотрения человека в каче­стве близнеца машины. Ведь не расстраивает нас, замечает Пылишин, сравнение с перспективой оказаться дальним родственником обезьяны²⁴⁴.

Работа человеческого мозга и компьютера может сопо­ставляться. продолжает З.Пылишин. Она имеет дело с реп­резентациями и оперирует именно ими. Репрезенгационная теория интеллекта сближает когнитивную теорию с фило­софией, но она же заставляет признать наличие среди реп­резентаций в голове человека не только определенных струк­тур знания, которым есть некие соответствия вдействитсль- ности, но и некие интенции, цели, у которых, строго говоря, физические корреляты отсутствуют. Существование таких репрезентаций, которые отражают нашу веру, убеждения,

ния и т.д., конечно, заставляет принимать во внима- "^чгто человеческое поведение определяется большим побором факторов и что содержание репрезентаций в голо- вс человека имеет более сложную природу по сравнению с машинными репрезентациями, символическими по своему

характеру. _w

Поведение человека, продолжает ученый, определяет­ся во многом естественными законами природы (законами оптики, акустики, динамики, химии и др.). Следовательно, эта часть поведения может быть объяснена обращением к этим законам. Компьютерная метафора помогает объяснить часть когнитивного поведения человека, сама по себе она весьма эффективна. Разумно поэтому, по мнению Пылиши- на, полагать, что когнитивная обработка информации че­ловека есть в конечном счете операция со знаковыми реп­резентациями, содержанием которых является содержание наших мыслей, целей, верований²⁵⁰.

Появление самой мысли о «границах» компьютериза­ции может показаться неадекватной реакцией, учитывая успехи новых технологий, опирающихся на обобщающую силу компьютерных моделей. Однако такое впечатление может потускнеть, если более внимательно приглядеться к тому, какой смысл вкладывается в представление об объяс­нительной способности счетных решающих устройств.

Действительно, продуктивность данных средств иссле­дования подтверждается объективным ходом цивилизацион­ных процессов: во-первых, состоявшимся фактом является обширный масштаб компьютеризации, ибо мало сфер, ко­торые бы не использовали машины огромной разрешающей силы; во-вторых, существует осознанное понимание объяс­нительной силы идей информатики и их продуктивность при решении самых различных интеллектуальных задач.

Такой взгляд фактически сформировался уже после пер­вых успешных опытов автоматического доказательства тео­рем. Х.Саймон писал: «В мою задачу вовсе не выходит по­разить или шокировать вас...Однако суммировать все это кратко можно, лишь сказав, что сейчас в мире существуют машины, которые думают, учатся, творят»²'¹. Эта мысль пер­вых пионеров искусственного интеллекта закреплена в мно­готомном энциклопедическом издании О.Киркеби, где ста­тус когнитивной науки определяется следующим образом «Когнитивная наука - это масштабная философия и науч­но-исследовательская программа, которая базируется на допущении того, что человек — это машина и может быть описана как машина»²'². Создатели ИИ высказали ряд кон- роверз относительно сути интеллектуальных процессов. И лишь позднее эти конровсрзы получали обоснование в философии, психологии, лингвистике и др. Особенно про­дуктивными оказались представления об «энциклопедии словаря», о «декларативном и процедурном представлении информации», о «формальном и практическом (естествен­ном, неформальном) выводе», о «четких и нечетких катего­риях», о «дискретности и непрерывности» и др.

Размышления над концептуальным базисом ИИ пока­зали возможность двух путей по созданию искусственного разума. Это, во-первых, ориентация на устройство типа «нейроконструктор». Согласно проективной идее речь идет нс о самом разуме, а о мозге. При обосновании устройства мозга предполагается, что он должен быть снабжен перво­начальными знаниями, а именно универсальными объяс­нительными схемами. Брошенный в мир опыта, такой мозг путем самоорганизации будет приобретать новые знания, структура которых может быть непонятна и недоступна даже создателям этого устройства.

Суть другого пути связана с работой по обнаружению разного рода знаний, которые носят и скрытый, не артику­лированный характер, и лежат в фундаменте творчества- «герменевтики творчества» и т.п. Данный путь предполагает опору на гуманитарное знание. Будучи важным для обосно­вания структуры самосознания человека, этот путь, тем не менее, не указывает на возможность решения конкретных технических задач. На первых этапах ценность усматривалась в возможности построения компьютерных программ.

Как показала сложившаяся практика, автоматизация охватывает лишь незначительную часть человеческой дея­тельности. И вовсе не применима к тем формам этой дея­тельности, которые опираются на творческие акты, внутрен­ний опыт и т.д. В самом деле, в целом ряде профессий до­минирующая роль принадлежит «телесным», неявным формам знания; немалое место занимают воображение, нео­сознаваемые мыслительные действия, интуиция и др.

Принципиальное отличие не-речевых мыслительных актов от мышления, основанного на «системе правил», в способности оперировать разноплановыми смыслами, действовать ассоциативно, полагаться на интуицию и т. п. Отсюда многомерный, нелинейный, «размытый» характер такоіі деятельности и т.п. Именно наличие мыслительных форм данного типа служит той демаркационной линией, которая позволяет провести границу естественным и искус­ственным интеллектом.

Машина, использующая «систему правил», оперирует знанием, инвариантным ее собственному языку. Поэтому, несмотря на различие исследуемых реальностей, «картины», получаемые на выходе, обладают часто значительным сход­ством. Ибо приводят к «стиранию» индивидуальности, к смещению граней как бы в одну точку, то есть к их «сплю- шиванию». А это значит что итоговая картина оказывается плоской, непротяженной; наряду с упрощением компьюте­ризация несет с собой и унификацию. Именно поэтому ^{экспертных} систем и инженеры по знаниям ис- ■шттіят ^{Т Те0}Р^{СТИЧССК}Ие ТРУДНОСТИ При КОНСТруИроВЭНИИ

nDorher ^{рованных} систем, служащих для приобретения профессионального опыта и знаний-¹".

встаёт*!!I'm °^бра30М' ^вопрос ° границах новой технологии тёльнм Г ^{Не В Плане}