Становление иноязычной коммуникативной компетентности: культурно-исторический подход
Современная практика преподавания ИЯ как в России, так и за рубежом основана на совместном изучении языка и культуры с целью развития у обучаемых способности ориентироваться в стране изучаемого языка, преодоления ими существующих стереотипов, развития у обучаемых готовности к межкультурной коммуникации и т.д.
[Сафонова, 1993; Тер-Минасова, 2000; Пассов, 2004; Сысоев, 2009; Слепцова, 2010; Наумова, 2011; Походзей, 2012]. Как отмечает О. В. Наумова, «предмет «иностранный язык» не только знакомит с культурой страны изучаемого языка, но путем сравнения оттеняет особенности своей национальной культуры, знакомит с общечеловеческими ценностями, т.е. содействует воспитанию учащихся в контексте «диалога культур»» [Наумова, 2011, эл. ресурс]. По ее мнению, культурологический подход позволяет осваивать ИЯ как средство общения, и вместе с тем дает возможность приобщиться к культурным ценностям народа, говорящего на том или ином языке.Е. И. Пассов [Пассов, 2004], анализируя конструкт иноязычное образование, во-первых, отграничивает его от традиционного понятия обучение иностранным языкам, а, во-вторых, связывает его с понятиями цивилизация и культура. Образование, а не обучение, по его мнению, позволяет акцентировать внимание
на человеке; образование по сути своей является развитием – развитием духовных сил человека, его разнообразных способностей, его нравственности, его мировоззрения. Культура же в этом смысле является содержанием образования. Что касается цивилизации, то Е. И. Пассов видит возможность выйти на новый виток цивилизационного развития именно через образование, в котором человек представляется высшей ценностью культуры.
Социокультурный подход к обучению ИЯ, разработанный В. В. Сафоновой [Сафонова, 1993], основан на концепции «диалога культур», заложенной работами М. М. Бахтина [Бахтин, 1986, 2000] и В. С. Библера [Библер, 1991a, 1991b].
Признание равенства всех культур закладывает основу толерантного мировидения, проявляясь как в принятии самобытности своей культуры, так и в уважительном отношении к иноязычным культурам. Реализация данного подхода в языковом образовании осуществляется с акцентом на межкультурное взаимодействие, а содержание образования охватывает широкий спектр социокультурных явлений, включая элементы общей и национальной культуры, аутентичные образцы речи, традиции и обычаи, характерные для страны изучаемого языка, и т.д.П. В. Сысоев [Сысоев, 2009] рассматривает социокультурный подход в качестве потенциала языкового поликультурного образования. По его мнению, именно этот подход позволяет учесть культурное разнообразие изучаемого языкового сообщества, способствует расширению социокультурного пространства самих учащихся и их самоидентификации, помогает преодолевать существующие стереотипы и коммуникационные барьеры.
Ряд исследователей обсуждают возможность применения социокультурного подхода к обучению ИЯ в неязыковом вузе. При этом Г. В. Походзей [Походзей, 2012], например, отмечает, что важным компонентом образовательного процесса в рамках социокультурного подхода является собственная национальная культура обучаемых, что позволяет им сохранить свою индивидуальность и самобытность и, вместе с тем, научиться понимать представителей других культур. Г. Н. Слепцова [Слепцова, 2010] считает, что интерактивные методы обучения в рамках
обозначенного подхода с опорой на культуру своей республики, страны и страны изучаемого языка способствуют развитию социокультурной компетентности (понимается как компетенция) учащихся и мотивирует их к изучению языка и культуры.
В свое время, обращаясь к проблеме сознания, А. Н. Леонтьев указывал, вслед за Л. С. Выготским, на его речевую (следовательно, и языковую) природу:
«Иметь сознание – владеть языком. Владеть языком – владеть значениями. Значение есть единица сознания» [Леонтьев А. Н., 1988]; цит. по: [Леонтьев А. А., 2003c, с. 123].
В соответствии с этим, язык представляет собой «то, в чем и при помощи чего существует сознание общества» [Там же]. Комментируя это представление, А. А. Леонтьев обращает внимание на то, что речь здесь идет о системе вербальных значений или, другими словами, о системе языковых знаков, что соответствует традиционной лингвистической трактовке языка.С другой стороны, в контексте деятельностного подхода А. А. Леонтьев, разделяя позицию А. Н. Леонтьева, акцентирует внимание на двойственной природе значений. Он пишет: «Это то, что А. Н. Леонтьев называл двойной жизнью значений, которые, с одной стороны, входят в социальный опыт или социальную память общества, с другой, составляют неотъемлемую часть внутреннего психологического мира каждой отдельной личности» [Леонтьев А. А., 2003c, с. 125]. В свою очередь, определяя язык как систему значений, которые существуют как в предметной форме, так и в вербальной, А. А. Леонтьев обращается к понятию образ мира, которое в советской психологии трактовалось как «отображение в психике человека предметного мира, опосредованное предметными значениями и соответствующими когнитивными схемами и поддающееся сознательной рефлексии» [Там же, с. 126]. Следует отметить, что именно через эти предметные значения возможно существование чувственных образов предметного мира, возникающих у человека в процессе взаимодействия с миром и складывающихся постепенно в его образ мира, образ мира конкретного человека. А. А. Леонтьев по этому поводу пишет: «… непосредственная ситуация встречи человека с миром – это непрекращающееся движение сознания в
актуально-воспринимаемом образе мира» [Там же]. Кроме того, в такой интерпретации образ мира представляет собой индивидуально-личностную характеристику; это индивидуально-личностное видение мира, размеченное личностными смыслами.
А. А. Леонтьев также обращает внимание на то, что «эти личностно- смысловые образования имеют и некоторую культурную «сердцевину», единую для всех членов социальной группы или общности», которая как раз и фиксируется на уровне значений, составляя таким образом «инвариантный образ мира» [Там же, с.
127]. Соответственно, инвариантный образ мира описывает общие черты в представлении мира разными людьми и «соотнесен со значениями и другими социально выработанными опорами» [Там же]. Таким образом, в контексте овладения ИЯ получается, что человек в процессе изучения ИЯ постоянно обращается к инвариантному образу мира представителей иноязычной культуры.А. А. Леонтьев подчеркивает, что «в основе мировидения и миропонимания каждого народа лежит своя система предметных значений, социальных стереотипов, когнитивных схем» [Там же, с. 128]. Изучая ИЯ, человек непосредственно попадает в пространство иноязычной культуры через освоение системы значений того или иного языка, через овладение определенными когнитивными схемами (например, морфология, грамматика, синтаксис), через усвоение социальных правил и норм и их реализацию в коммуникативных ситуациях. По-другому это можно назвать становлением инвариантного образа мира, соответствующего той или иной иноязычной культуре, что, в свою очередь, позволяет человеку эффективно и целенаправленно действовать в мире культуры изучаемого языка.
По словам А. А. Леонтьева, «[т]акой инвариантный образ призван служить ориентировочной основой для эффективной целенаправленной деятельности человека в мире» [Там же, с. 129]. Например, известно, что в различных языках встречаются слова, значение которых невозможно передать одним словом другого языка; это, скорее, слова-образы. Действительно, сложно представить, как
можно передать значение итальянского слова pizza кроме заимствования этого слова в русский язык. Не называть же, в самом деле, пиццу «круглой открытой лепешкой, покрытой помидорами, сыром и различными добавками и выпекаемой в специальной печи»?! Именно отсутствие соответствующего понятия в том или ином языке или предмета в той или иной культуре чаще всего служит причиной заимствования [English in Russian, эл. ресурс]. Русское слово балалайка заимствовано в английский язык в виде balalaika со следующим толкованием – a musical instrument like a guitar, with a body shaped like a triangle and three strings, played especially in Russia [Longman Dictionary, эл. ресурс].
В профессиональном контексте следует отметить, что практически вся терминология в сфере бизнеса и компьютерной области заимствованы из английского языка. Таким образом, осваивая систему значений того или иного языка, человек, в первую очередь, получает возможность разделить то общее, что присуще инвариантному образу мира людей, говорящих на этом языке, как в общекультурном смысле, так и в контексте профессионального дискурса.Кроме того, язык, на котором говорят люди, так или иначе через определенные когнитивные схемы структурирует мышление. Так, L. Boroditsky [Boroditsky, 2010] обращает внимание на то, что английский детский стишок
«Humpty Dumpty sat on a …» совершенно по-разному выглядел бы на разных языках. В частности, в английском языке глагол имеет форму прошедшего времени, а у индонезийцев форма глагола обозначает только действие без указания времени. В русском языке необходимо будет знать еще и род существительного, чтобы выбрать соответствующую форму глагола в прошедшем времени, а в турецком языке форма глагола покажет, каким образом человек получил информацию об этом событии (видел сам или узнал от других).
Или, например, в одном из племен аборигенов Австралии (Pormpuraawans) отсутствуют понятия «правый» и «левый», а ориентация в пространстве происходит с помощью четырех сторон света: север (north), юг (south), запад (west), восток (east). Типичное приветствие у представителей данного племени, как отмечает L. Boroditsky, выглядит так (приводится в переводе на английский
язык): «Where are you going?» Вероятным ответом в этом случае будет: «A long way to the south-southwest» [Boroditsky, 2010, эл. ресурс]. Кроме того, эксперименты L. Boroditsky и ее коллег показали, что представители разных народов по-разному структурируют время. В частности, в англоязычных странах, располагая события во времени от прошлого к будущему, испытуемые выстраивают их слева направо (если им предложить изображения этих событий). Те, кто говорит на иврите, движение от прошлого к будущему воспринимают как движение справа налево (также как и пишут).
В уже упомянутом нами племени австралийских аборигенов течение времени зависело от того, как располагался человек в момент испытания. Если его лицо было обращено на юг, то события от прошлого к будущему он располагал слева направо, и наоборот, если человек был обращен лицом к северу. Другими словами, представители этого племени, располагая события во времени, опирались на характерный для них способ ориентации в пространстве, т.е. движению от прошлого к будущему у них соответствует движение с востока на запад. Следовательно, изучая тот или иной язык, человек овладевает еще и определенным способом мышления через существующие в языке нормы и правила как с точки зрения формы высказывания, так и его соответствия коммуникативной ситуации.Вместе с тем важно понимать, что этот «инвариантный» образ мира иноязычной культуры, становление которого происходит у человека в процессе овладения ИЯ, сугубо индивидуален; это, скорее, личностная проекция инвариантного образа мира представителей иноязычной культуры. В другой своей работе Личность, культура, язык А. А. Леонтьев напоминает слова А. Н. Леонтьева о том, что «я нахожу (имею) свое «я» не в себе самом …, а вовне меня существующем …» [Леонтьев А.А., 2003a, с. 131]. Это как раз то, о чем говорит В. Е. Клочко [Клочко, 2005], и что уже обсуждалось в предыдущем разделе. Именно через избирательность взаимодействия человека как психологической системы с окружающей средой и происходит становление «человеческого» в нем. Другими словами, инвариантный образ мира представляет собой только часть образа мира конкретного человека. Это то, что позволяет человеку пребывать в
некоторого рода единстве с представителями своей культуры. По аналогии, такие инвариантные образы мира иноязычных культур дают человеку возможность иметь нечто общее с представителями этих культур. Можно сказать, что в процессе овладения ИЯ человек интериоризирует (в терминах Л. С. Выготского [Выготский, 2002b, 2002c]) различные элементы иноязычной культуры, и в первую очередь элементы языковой системы, через нахождение соответствия между собой и культурой изучаемого языка.
Процесс познания – процесс личностно-обусловленный. По словам А. А.Леонтьева, только три крупных мыслителя, Л. С. Выготский, А. Н. Леонтьев и М. М. Бахтин, разделяли представление о личностной обусловленности образа мира. Согласно М. М. Бахтину, «мир, где действительно протекает, свершается поступок, единый и единственный мир, конкретно переживаемый: видимый, слышимый, осязаемый и мыслимый… Единую единственность этого мира … гарантирует действительности признание моей единственной причастности, моего не-алиби в нем» [Бахтин, 1986]; цит. по: [Леонтьев А. А., 2003a, с. 132]. Через постоянное взаимодействие с внешним миром происходит переход на внутренний план человека того, чему нашлось соответствие. В другой своей работе, посвященной вопросам философии языка, М. М. Бахтин отмечал, что внешний
«знак должен погрузиться в стихию внутренних субъективных знаков, зазвучать субъективными тонами, чтобы остаться живым знаком, а не попасть в почетное положение непонятой музейной реликвии» [Бахтин, 2000, с. 381]. Следовательно, только когда «внешнее» станет «внутренним», мы можем говорить о подлинном овладении чем-либо, в том числе и в контексте овладения ИЯ.
А. А. Леонтьев подчеркивает, что результатом взаимодействия человека с окружающим его миром является «интериоризированный «единый и единственный» мир в его взаимоотношении с моим познанием и моим поступком, моими мотивами и моей волей, моим переживанием и моими ценностями» [Леонтьев А. А, 2003a, с. 133]. Другими словами, процесс интериоризации – глубоко личностный процесс, он всегда опосредован когнитивными,
эмоциональными, мотивационно-волевыми и ценностно-смысловыми факторами и свершается в конкретном времени и пространстве, здесь и сейчас.
Следует также отметить, что в самом общем смысле культура, в представлении А. А. Леонтьева, «есть система идеальных явлений, имеющая свое реальное существование в процессе социальной деятельности людей» [Там же, с. 134]. По его мнению, культура не может трактоваться «вне и помимо конкретного человека», ее невозможно представить лишь в виде символической системы, оставив в стороне человека, поскольку все, что существует в культуре создано человеком и передается через человека последующим поколениям. Кроме того, А. А. Леонтьев, разделяя позицию армянского философа и этнографа Э. С. Маркаряна [Маркарян, 1973], подчеркивает динамический характер культуры, суть которого заключается в единстве «двух потоков: а) преодоление существующих стандартов и стереотипов и б) стандартизация и стереотипизация инноваций, принятых обществом» [Леонтьев А. А., 2003a, с. 135]. Культуру тогда можно рассматривать, согласно А. А. Леонтьеву, как «своего рода указатель оптимального способа действий в мире и понимании мира, а также границ, влияющих на выбор такого оптимального способа» [Там же]. Следовательно, в контексте овладения ИЯ, погружаясь в иноязычную культуру, человек постепенно обретает оптимальный способ своих действий в мире этой культуры.
Возвращаясь к исследуемой нами проблеме, обратим внимание на то, что определенный уровень ИКК позволяет человеку в соответствии с этим уровнем взаимодействовать с представителями иной культуры на основе разделяемого инвариантного образа мира. А. А. Леонтьев так говорит об этом: «[У]своение нового языка есть переход на «новый образ мира», необходимый для взаимопонимания и сотрудничества с носителями этого другого языка и другой культуры. Чтобы язык мог служить средством общения, за ним должно стоять единое или сходное понимание реальности, им обозначаемой» [Леонтьев А. А., 2003b, с. 292]. Другими словами, в контексте ИКК можно считать, что ее уровень представляет собой определенный показатель того, насколько близко человек
«подошел» к пониманию реальности, свойственному представителям культуры изучаемого языка.